розділ-оповідь Миколи Ісаєнка з мемуарів «Вижу противника»
На реке Молочной наступающие войска Южного фронта, блистательно завершив операцию по освобождению Донбасса, столкнулись с упорным сопротивлением противника, который опирался на хорошо подготовленный оборонительный рубеж. Гитлеровцы называли этот рубеж "зимней линией обороны рейха". Он пересекал запорожскую степь с севера на юг от днепровских плавней до озера Молочного, смыкающегося с Азовским морем, и проходил по командным высотам правого берега Молочной. Сплошные минные поля, разветвленная сеть окопов и траншей, проволочные заграждения, доты и дзоты, загодя оборудованные артпозиции покрывали занятый врагом берег. На нем засели одиннадцать пехотных, четыре горнострелковые и две танковые дивизии гитлеровцев. Прорвать вражеский рубеж обороны с ходу не удалось. Начавшиеся 26 сентября бои приобрели затяжной, крайне тяжелый характер.
Маршал Советского Союза С. С. Бирюзов, в ту пору — начальник штаба Южного фронта, в книге "Когда гремели пушки" писал: «Наши войска буквально прогрызали оборону противника. Мы несли большие потери, хотя немцы теряли еще больше и живой силы, и техники...».
По замыслу Ставки Верховного Главнокомандования войска Южного фронта, взаимодействуя с войсками Юго-Западного, должны были протаранить вражеские позиции на реке Молочная севернее Мелитополя, стремительным маневром окружить и уничтожить главные силы мелитопольской группировки фашистов, на плечах отступающего противника вырваться к Перекопу и в низовье Днепра.
Полки 236-й ИАД, несмотря на крайне неблагоприятные метеорологические условия — десятибалльную низкую облачность, свирепый ветер,— интенсивно вели воздушную разведку войск и техники гитлеровцев, сопровождали группы Ил-2 206-й ШАД, наносивших удары по оборонительным рубежам и путям сообщений врага.
К октябрю летный состав соединения уже в совершенстве овладел самолетом Як-1 и действовал исключительно успешно.
Ранним утром 14 октября, например, четверка "яков" 611-го ИАП, ведомая капитаном А. А. Куксиным, сопровождала две группы "илов" в район села Удачное. При подходе к линии фронта истребители встретили двенадцать фашистских бомбардировщиков Ю-87. С ходу атаковав их, "яки" расстроили боевой порядок "юнкерсов", заставили врага повернуть на запад, сбросить бомбы на правом берегу Молочной, а младший лейтенант В..Н. Юшков сбил один "юнкерс". Затем "яки" продолжили сопровождение штурмовиков, выполнили задание успешно и без потерь.
Неделю спустя младший лейтенант Хиврич и его ведомый младший лейтенант В. М. Окселенко, сопровождавшие группу "илов" в район Калиновки, отбив атаку двух Ме-109, атаковали врага с хвоста, и Хиврич сбил гитлеровского ведомого. В тот же день в другом районе четыре "яка", ведомые лейтенантом Г. Д. Оськиным, при сопровождении группы штурмовиков чуть не столкнулись на встречных курсах с восемнадцатью Ме-110. Лейтенант Оськин прекрасно знал, насколько сильно носовое вооружение "мессера", но, тем не менее, повел свою четверку в лобовую атаку, сбил ведущего группы вражеских истребителей, а остальных гитлеровцев рассеял.
Смело, решительно, удачно действовали и другие летчики.
Как известно, первоначально фронт противника был прорван не севернее, а южнее Мелитополя, в районе Акимовка — Чехоград — Веселое, что обеспечило успех и севернее Мелитополя. При этом, конечно, Акимовка и ее окрестности, представлявшие сильный противотанковый узел врага, подверглись интенсивной артиллерийской обработке, бомбардировкам, обстрелу из танков и самоходок. А в селе Акимовка, если помнит читатель, жила, попавшая в оккупацию, мать моего фронтового товарища майора Сергея Сергеевича Щирова. Он сильно переживал происходящее, боялся, что не увидит мать в живых. К счастью, ни один снаряд не разворотил погреб, где скрывалась мать моего друга вместе с другими женщинами и детьми. И нужно было видеть, каким счастьем сияло лицо Щирова, вернувшегося из Акимовки!
Мелитополь был освобожден 23 октября, Москва салютовала воинам Южного фронта залпами из 224 орудий, а 24-го в дивизию поступил приказ Верховного Главнокомандующего, в котором частям 236-й ИАД, наравне с другими соединениями и частями Южного фронта, выражалась благодарность. В тот же день нам стало, известно, что Южный фронт переименовывается в 4-й Украинский фронт.
Гитлеровцы, огрызаясь, отступали. В последних числах октября наши войска освободили Геническ, вышли к Сивашу и Перекопу, а в начале ноября прорвались к Армянску и захватили плацдарм на южном берегу озера Сиваш.
Перед нами был Крым. Но его освобождение потребовало еще многих усилий и времени.
Передвигаясь за наступающими войсками, управление 236-й ИАД в октябре перебазировалось в Молочанск, в ноябре — в Моисеевку, а затем — в Трудолюбимовку и в декабре — в Новоукраинку. Взаимодействуя со штурмовиками 7-го ШАК, мы обеспечивали действия соединений 5-й ударной армии в районе Верхний Рогачик — Константиновка.
Нужно сказать, что наши летчики в совершенстве овладели искусством сопровождения штурмовиков. В боях на реке Молочной и при освобождении Северной Таврии прекрасно сражалась прибывшая в конце октября молодежь.
Переняв опыт асов дивизии, некоторые молодые— летчики быстро выдвинулись, стали ведущими пар истребителей: лейтенант Хиврич, младший лейтенант П. И. Мордонский, младшие лейтенанты П. М. Беляев, В. П. Рыжов, Ю. Н. Панин.
О дерзости и боевом мастерстве молодежи свидетельствует хотя бы такой эпизод.
Утром 5 ноября пара Як-1, прикрывая штурмовики восточнее Верхнего Рогачика, встретилась с четырьмя Ме-109. Ведущим нашей пары летел лейтенант Хиврич, ведомым — младший лейтенант М. Д. Савенков. Численное превосходство противника их не смутило. Молодые летчики решительно атаковали "мессеры", один сбили, а остальных заставили убраться на запад.
В штаб дивизии сообщили, что стрелки аплодировали нашим соколам.
Со второй половины июля по декабрь, то есть в операциях по освобождению Донбасса и Северной Таврии, 611-й полк сбил 49 и подбил 13 самолетов противника, иными словами, вывел из строя 62 фашистских самолета.
Истребители не только разведывали наземные цели, но и указывали эти цели штурмовикам во время выполнения боевого задания. Дело в том, что кабина самолета Ил-2 вообще не обеспечивала кругового обзора, а на бреющем полете и подавно. Вот тут-то и помогали штурмовикам истребители, летевшие выше, имевшие более "зрячую" кабину и большую площадь обзора.
В первой декаде ноября группа "илов" 503-го ШАП получила приказ нанести удар по танкам противника. Прикрывали группу штурмовиков два "яка" из 611-го ИАП. Ведущим был капитан А. А. Куксин.
Выйдя в указанный район, группа штурмовиков не смогла обнаружить вражеские танки, расползшиеся по глубокому оврагу и замаскировавшиеся. Видя затруднение товарищей, капитан Куксин вызвал по радио ведущего штурмовиков:
— "Коршун"! "Коршун"! Я — "Ястреб"! Показываю цель! Следуй за мной!
Куксин вышел вперед, спикировал, обозначил местонахождение вражеских машин пушечно-пулеметными трассами. Немедленно обрушились на врага и штурмовики.
Помощь наших летчиков-истребителей наземным войскам и штурмовой авиации стала исключительно эффективной. Об этом говорят многие документы осени сорок третьего и начала зимы сорок четвертого годов. Привожу два из них:
Командиру 236-й ИАД.
Военный совет 5-й ударной армии объявляет благодарность всему летному и техническому составу, принимавшему участие в обеспечении занятия войсками опорных пунктов противника Павинка, Степановка и Марьяновка.
Начальник штаба 8-й ВА
генерал-майор Белов
Командиру 236-й ИАД.
По оценке члена Военного совета Захарова работали отлично. Военный совет передает спасибо всему летному и техническому составу.
Начальник штаба 7-го ШАК
полковник Харебов
Здесь уместно, видимо, сказать, что теперь наша авиация безраздельно господствовала в воздухе, и не только за счет самоотверженности летного состава, но и за счет улучшенного качества получаемых самолётов, и за счет возрастающего количества новых боевых машин. Общевойсковые начальники уже не мыслили проведение операций без участия авиации, полностью полагались на истребители и бомбардировщики, боготворили штурмовики. Командование же воздушных армий, располагая большим количеством соединений, вооруженных первоклассной техникой, имеющих опытных летчиков, получило возможность планировать и одновременно наносить удары как на главных направлениях наступления фронтов, так и на вспомогательных. Сила массированных ударов нашей авиации трудноописуема. При прорыве обороны противника на реке Миус южнее Куйбышево советские бомбардировщики и штурмовики в полном смысле слова перепахали вражескую оборону и опорный пункт гитлеровцев Успенское. С рассвета дотемна, словно штормовые волны, накатывали на оборону врага большие группы "илов" и "пешек", а с наступлением темноты вступали в дело Ли-2 и По-2.
Чудовищной силы удар, спланированный генерал-лейтенантом Хрюкиным, деморализовал врага, подавил его волю к сопротивлению, тем более, что средств для сопротивления у фашистов было мало. Позже столь же страшные для гитлеровцев удары были нанесены но никопольскому плацдарму, по господствующим высотам на Перекопе, при штурме. Севастополя. Помню, в районе Перекопа отчетливо было заметно, как после "работы" штурмовиков и бомбардировщиков уменьшилась высота некоторых холмов, оборудованных врагом под опорные пункты. А удар по кораблям врага в севастопольском порту первого эшелона бомбардировщиков Пе-2, возглавляемого штурманом 8-й ВА генерал-майором И. П. Селивановым, превзошел по силе и эффективности все прежние.
Наступила зима. Лили дожди, падал мокрый снег, раскисшую землю окутывали туманы. В декабре выдалось только восемнадцать ограниченно годных для полетов дней, в январе их стало еще меньше.
Тем не менее мы использовали малейшую возможность для проведения боевых вылетов, летали на разведку, на сопровождение штурмовиков, на "свободную охоту". Как уже говорилось, гитлеровцы сильного противодействия нашим истребителям оказать не могли, но пытались сами вести разведку.
Производя во время снегопада тренировочный полет в районе Акимовки при видимости в 3-4 километра, командир 2-й эскадрильи 611-го ИАП капитан М. Ф. Батаров заметил "Хеншель-129", крадущийся на высоте 100 метров. Батаров тотчас атаковал вражеский самолет, поджег его правый мотор, заставил фашистского летчика совершить вынужденную посадку. Экипаж "хеншеля" сдался в плен бойцам тылового подразделения наших войск.
Декабрь сорок третьего остался в памяти еще и событием, совершившимся во фронтовой судьбе одного замечательного человека, служившего в дивизии. Я имею в виду кандидата в члены КПСС младшего лейтенанта Марию Ивановну Кулькину, летчика из звена связи управления дивизии. Ту самую Машу Кулькину, что прилетала за мной в 267-й полк.
Круглолицая, веселая девушка эта, уроженка города Вольска Саратовской области, перед войной училась в Саратовском медицинском институте, но не меньше, чем медицина, влекло ее небо. Неплохая спортсменка, Мария вступила в аэроклуб, научилась летать, а когда враг приблизился к берегам родной Волги, добилась отправки на фронт. Зачисленная в состав 236-й ИАД, не скрывала, что мечтает стать летчиком-истребителем, не раз подавала рапорты командованию с просьбой перевести ее из звена связи в какой-нибудь полк, доверить ей истребитель, но командование рапорты Кулькиной отклоняло: профессия истребителя считалась не женской. Кулькина горячо доказывала, что мужчины неправы: девушки летают на бомбардировщиках, доказали, что могут летать на штурмовиках, докажут, что способны драться и на истребителях. Майора Щирова и меня Кулькина не раз просила замолвить слово перед комдивом. И со временем, понаблюдав за девушкой в боевой обстановке, убедившись, что Кулькина исключительно дисциплинированна, смела, знает технику, обладает неплохой реакцией и осмотрительностью в воздухе, я стал склоняться к мысли, что ей можно доверить истребитель. Щиров пришел к такому же выводу. А в декабре согласился с нами и полковник Кудряшов. Он подписал приказ о переводе младшего лейтенанта М. И. Кулькиной в 267-й ИАП, к подполковнику Аритову.
Как радовалась Мария Ивановна, каким счастьем светились ее серые глаза! Как быстро она собралась лететь в боевую часть!
С Иваном Ивановичем Аритовым, разумеется, в управлении дивизии состоялся особый разговор. Мы просили его прикрепить к Марии Кулькиной опытного летчика, лично проследить за тем, как девушка освоит Як-1, просили вводить ее в строй постепенно. Аритов в точности выполнил просьбу командования дивизии. Обучал Марию Кулькину полетам на Як-1 и боевому применению этой машины опытнейший летчик, строгий учитель и экзаменатор-заместитель командира 1-й эскадрильи капитан Д. Д. Тормахов. Лишь после того, как младший лейтенант Кулькина хорошо освоила Як-1, выполнила множество тренировочных полетов в составе пары и группы, ее начали посылать на боевые задания: сначала — простые, не связанные с большим риском, затем — сложные.
Исполнение профессиональной мечты совпало у Марии Кулькиной с исполнением личной, Она полюбила командира эскадрильи капитана Ю. Т. Антипова, который сам уже был влюблен в нее, они стали мужем и женой и, насколько мне известно, единственной в советской авиации семейной парой истребителей. С апреля 1944 года капитан Антипов постоянно летал в паре с Марией, которая надежно прикрывала мужа.
Супружеской чете по-доброму завидовали, любовались ими.
Вспоминая декабрь 1943-го, я непременно вспоминаю их. Память же об январе 1944-го связана с воспоминаниями о тяжелой ситуации, в которой оказались управление 236-й ИАД, 611-й ИАП и несколько частей 7-го ШАК в двадцатых числах месяца.
Отступая с рубежа реки Молочной, гитлеровцы сумели сохранить плацдарм на левом берегу Днепра под Никополем.
Вражеский плацдарм господствовал над окружающей местностью, почва на плацдарме была песчаная, что позволяло в любое время года использовать грунтовые дороги, кроме того, в распоряжении противника была шоссейная дорога, ведущая от Каменки-Днепровской к Большой Белозерке.
Нависая над правым флангом и тылами 4-го Украинского фронта, никопольский плацдарм представлял серьезную угрозу для наших войск.
Командование 4-го Украинского фронта усиливало правый фланг, однако на рассвете 19 января 1944 года гитлеровцы, после сильной артподготовки прорвали боевые порядки 5-й ударной армии, продвинулись, в основном, вдоль шоссе Каменка-Днепровская — Большая Белозерка, распространились и на некоторые другие участки.
Враг выбрал для удара период, когда наша авиация была прикована к земле сильнейшей распутицей, когда танки и артиллерия могли передвигаться лишь с большим трудом.
Известие о прорыве противника в штабе 236-й ИАД получили, но затем связь с войсками передовой линии и войсками, находящимися около участка вражеского прорыва, была утеряна. Штаб 8-й ВА и штаб фронта тоже не имели с ними связи.
Остаток дня и ночь мы провели в тревоге: штаб 236-й ИАД и полевой аэродром 611-го ИАП располагались всего в 12 километрах от линии фронта, юго-западнее Верхнего Рогачика. Вблизи хуторов Новоукраинка и Мусиевка, несколько восточнее нас и столь же близко к линии фронта, находились штабы и полевые аэродромы частей 7-го ШАК. Сведений о положении наземных войск никто из нас не имел, следовало позаботиться о безопасности людей и техники, поэтому личный состав частей занял на аэродромах круговую оборону.
Наступившее утро ясности, в положение дел не внесло. Меня вызвали на КП дивизии. Там, находились полковники В. Я. Кудряшов, А. Г. Андронов и несколько офицеров управления.
— Звонили из штаба воздушной армии,— озабоченно сказал Кудряшов.— Предлагают определить местонахождение наших наземных войск, установить с ними связь. Сумеете поднять машину?
Рассчитывать, что удастся поднять в воздух истребитель, не приходилось. Взлететь при тогдашнем состоянии грунта можно было лишь на легкомоторном самолете. В звене связи такие самолету имелись — По-2, прозванный "кукурузником", и УТ-1-учебно-тренировочный, почти игрушечный, прозванный "утенком". Площадь колес у По-2 и УТ-1 была одинаковая, но УТ-1 весил почти вдвое меньше, чем По-2, да и превосходил его по скорости и маневренности.
— Разрешите лететь на "утенке", товарищ полковник! — попросил я.
Командир дивизии поколебался, но возражать не стал.
Ночной ветер улегся, облачность была высокой, тонкой, с большими окнами. Все обещало ясный солнечный день, вот только площадка, где стояли самолеты звена связи, для взлета не годилась: колеса всех машин больше чем на треть погрузились в вязкую грязь. Лишь одна полоска вдоль обочины ближнего проселка оказалась достаточно плотной. На нее, как на своеобразные рельсы, и выкатили УТ-1. "Рельсы" не подвели; самолет оторвался от земли быстро. Помог ему и прохладный, не успевший прогреться, плотный воздух.
Я взял курс на Верхний Рогачик: выйдя к этому населенному пункту, легче было ориентироваться.
На четвертой минуте полета в овраге с пологими скатами показалась идущая на восток колонна солдат. Враг?! Снизился, описал круг. Никто не залег, не стреляет, люди останавливаются... Сузил круг — стали видны серые шинели, желто-зеленые бушлаты, черные обмотки, даже алые буквы "Т" на погонах старшин.
Свои!
Посадил машину на залежь, спустился в овраг.
Многие бойцы без шапок, с расстегнутыми воротниками (упрели на марше!), ни у одного в руках нет оружия! Побросали, что ли?
— Куда путь держите, земляки? — спросил я.— Не в Крым за солью? Так в Крыму немец, он соли не даст!
Молчат. Опускают головы. Прячут глаза. Кой у кого на петлицах я различил скрещенные пушечки. Обратился к небритому дядьке со старшинскими погонами:
— Откуда вы, боги войны? Что в молчанку играете? Куда направляется колонна?
Последние слова я произнес уже строго, и старшина вытянул руки по швам:
— Не могу знать, товарищ...— не увидев на моем реглане погон, он замешкался, однако выход из положения нашел: — товарищ начальник! При нас старший лейтенант есть. Разрешите позвать?
Бойцы расступились-пропустили вперед сутулого старшего лейтенанта в больших роговых очках. Линзы в правом окуляре очков не было, старший лейтенант щурил правый глаз, казалось, он подмигивает.
Из объяснений старшего лейтенанта узнал: обнаруженная колонна состоит из солдат и младших командиров тылового подразделения артиллерийского корпуса; ночью сообщили о прорыве врага, приказали отходить к селу Успенское, но старшие начальники то ли уехали вперед, то ли остались сзади, и колонна идет без командира.
— А вы кто?
— Я нестроевой командир! — сказал старший лейтенант.— Я начальник финчасти. Мое хозяйство в обозе.
— У вас и обоз имеется? Что же в нем?
— Снаряды, горючее. Наше оружие.
— А почему оружие в обозе?
— Без него идти легче.
Этот человек, очевидно, даже не подозревал, что он и его воинство могут быть перебиты каким-нибудь десятком вражеских автоматчиков, стоит тем появиться неподалеку!
— Вы имеете представление о том, где сейчас противник? — спросил я.
Представления об этом старший лейтенант не имел. Меня разобрала злость. Я приказал остановить колонну, подогнать обоз, раздать людям оружие и патроны, занять оборону, окопаться и стоять насмерть, пока не вернусь.
— Вас назначаю старшим! — объявил я старшему лейтенанту.
— Но смогу ли я? Ведь я...
— Сможете! А не сможете — ответите. Учтите, я возвращусь.
Старший лейтенант стал нервно протирать уцелевшее стекло очков...
Первый раз меня обстреляли на северной окраине Верхнего Рогачика. Из "эрликонов". Стало быть, сюда противник проник. А куда еще он проник? В Новопетровке дымили догорающие хаты, но войск не было. Решил лететь к Большой Белозерке. Пересек речку Белозерку. Окрест — пустое, ровное поле, и по нему бредет на северо-восток человек. Может, местный житель? Может, знает что-нибудь? Снизившись до двадцати метров, я разглядел одинокого путника. Это был мужчина в гражданском, с мешком за плечайи. При снижении самолета он не побежал, остановился. Я тотчас отметил, что ноги путника в земле не вязнут, понял, что поле достаточно твердо, и посадил самолет. Путник приблизился. Ему было под сорок, обветренное крестьянское лицо — в густой рыжеватой -бороде, на пиджаке заплаты, лямки у мешка веревочные.
Я заговорил с мужчиной по-украински, он отвечал по-русски. Сказал, что новопетровский, что немец напал на Новопетровку вчера вечером, наши после сильного боя отошли, а жители разбежались. Он вот всю ночь просидел в лозняке около речки, а теперь идет в колхоз "Красная заря", в Новотроицкое.
— А чьи войска в Новотроицком?
— Не знаю, товарищ! Да больше податься некуда. Там хоть какая родня есть...
Внезапно глаза у мужчины стали большими, тревожными.
— Немец! — шепотом сказал он.— На дороге!
Действительно, по высокой насыпи находящегося в трех километрах от нас шоссе Каменка-Днепровская — Большая Белозерка двигались не то танки, не то бронетранспортеры.
— Стрелять начнут! — сказал мужчина.— Послушай, забери меня с собой, а? Забери!
С радостью забрал бы я земляка, но в кабину УТ-1 второй человек не помещается, с крыла он сорвался бы, а случись такое — всю жизнь бы совестью терзался.
Метров за триста от самолета разорвался первый снаряд. Мужчина кинулся в сторону, упал на землю. Медлить не приходилось. Довернув нос машины левее места разрыва, я начал разбег, и следующие снаряды разорвались уже позади "утенка".
Пройдя километров десять в северном направлении и ничего не заметив, я развернулся, полетел вдоль шоссе Каменка-Днепровская — Большая Белозерка, к югу. Летел, маневрируя по горизонтали и вертикали, и на участке между селами Первомайское и Новотроицкое увидел пять бронетранспортеров и четыре танка противника, а, не долетая трех-четырех километров до Большой Белозерки, обратил внимание на высокий курган, как бы перерезанный черной зигзагообразной полосой свежевырытой земли. Сделал над ним вираж. Зигзагообразная полоса оказалась траншеей, заполненной людьми. Они махали мне, у них были советские погоны. Я посадил УТ-1 южнее кургана. Пожилой полковник торопливо приблизился и попросил отрулить на восточную сторону, чтобы самолет не накрыла фашистская артиллерия. Я доложил, что являюсь делегатом 8-й воздушной армии, имею задание выяснить обстановку и установить связь с находящимися в данном районе войсками.
— Орел ты наш родной! — сказал полковник.— Я заместитель командира артиллерийского корпуса. Держу здесь фронт, но снарядов осталось всего по несколько штук на орудие. Хорошо, что фрицы об этом не знают! Слушай, орел, срочно сообщи о нашем положении в штаб фронта. Срочно!
— Я, товарищ полковник, с воздуха линии фронта не обнаружил.
— А сплошной и нет. Существуют отдельные узлы сопротивления.
Быстро, профессионально нанес полковник на мою "двухкилометровку" расположение немецких войск и техники, пометил наши узлы сопротивления, указал цели, по которым следовало бы нанести удары с воздуха.
— Но как же вы без пехоты! — обводя взглядом курган и вырытые поблизости окопчики, спросил я.
— Э! Бог не выдаст, свинья не съест! — бодро ответил полковник. — Лети, майор! Пожалуйста, поскорее лети!
Я сообщил о встреченной колонне, о старшем лейтенанте в очках. Полковник обрадовался:
— Это же наши тылы! Мы ищем их, да без толку. Можете к ним завернуть?
— Могу. Даже обещал возвратиться.
— Тогда передайте, пусть обойдут Гюневку с востока и движутся сюда, к Белозерке. Навстречу им вышлем кого-нибудь из офицеров.
От кургана я полетел к оврагу, где остановленная мною колонна уже приступила к рытью окопов, передал старшему лейтенанту приказ заместителя командира арткорпуса. Старший лейтенант обрадовался, его бойцы тоже повеселели, сразу же стали строиться. На этот раз — с оружием...
Минут через десять я сел на ту самую полосу, с которой взлетал. Доложил комдиву обстановку, позвонил по его указанию в штаб 8-й воздушной армии, снова доложил результат полета, на этот раз дежурному по штарму. Тот предупредил, чтобы я надолго с КП дивизии не отлучался: могу понадобиться.
Примерно через тридцать — сорок минут из Мелитополя в направлении Большой Белозерки пошли штурмовики, В каждой группе по четыре-шесть машин. Всего на Большую Белозерку проследовали десять групп Ил-2. Видимо, ни одну из целей, указанных полковником-артиллеристом, "горбатые" вниманием не обошли.
Перед заходом солнца (а в январе оно и на юге садится рано, где-то около семнадцати часов) меня снова пригласили на КП дивизии, и начальник штаба полковник Андронов объявил, что нужно вторично вылететь на передовую и уточнить обстановку.
До знакомого кургана я долетел быстро, ни разу не подвергшись никакой опасности. Подходя к Большой Белозерке, увидел, как два "ила" заходят на цель южнее Новотроицкой, увидел следы разрывов от выпущенных штурмовиками снарядов, от сброшенных противотанковых бомб. Знакомый полковник, подбежав, потряс руку:
— Ну, спасибо, майор! Здорово помогли! Боеприпасы подвезли, стрелков подослали, восстанавливаем прежнее положение.
— А тылы ваши? Этот старший... в очках?
— Тут, добрались, воюют.
Я расстелил карту на крыле самолета, полковник так же уверенно и так же красиво внес изменения в обстановку и, возвращая мне цветной карандаш, посоветовал:
— Возвращайтесь к себе, товарищ майор. Солнце низко, вечер близко, а ночевать у нас, сами видите, негде.
Развернув УТ-1 для взлета по солнцу, чтобы не слепило, и осматриваясь, я заметил над курганом, на высоте около двух тысяч метров, пару Ме-109. Опасаясь, что гитлеровцы меня заметили и могут сжечь мой игрушечный самолет на земле, я немедленно взлетел.
Машину выдерживал на высоте не более десяти метров до тех пор, пока не развил скорость в сто восемьдесят километров в час. Только тогда стал ложиться на нужный курс с одновременным набором высоты, но, оглянувшись, увидел пикирующие сзади "мессеры" и набирать высоту перестал, а когда до атакующих вражеских истребителей оставалось не более шестисот метров, резко, с большим креном развернул УТ-1 на 180 градусов и нырнул под самолеты врага. Те проскочили мимо, не успев открыть огонь.
Уловив момент, когда "мессеры" стали выходить из пикирования и набирать высоту, я опять развернулся на 180 градусов и опять оказался под ними.
То ли УТ-1 показался "мессерам" незавидной добычей, то ли у них кончался бензин, то ли фашистские летчики поняли, что игра в "кошки-мышки" не принесет им успеха, но оба фашистских истребителя прекратили атаки и удалились на запад, а я ровно через семь минут произвел посадку в Новоукраинке.
Вскоре прорыв противника был ликвидирован. При этом решающее влияние на исход сражения оказала штурмовая авиация. Сам же я при ликвидации вражеского наступления с никопольского плацдарма лишний раз убедился, что легкомоторная авиация способна решать самые различные задачи, и не только ночью, но и днем.