розділ-оповідь Миколи Ісаєнка з мемуарів «Вижу противника»
Летный состав и передовая команда механиков 611-го ИАП прибыли на аэродром Ольховец к 7 июля.
Аэродром находился вблизи бывшей границы СССР с панской Польшей. Контраст между местностью к востоку от бывшей границы и местностью к западу от нее оставался разительным. На восток уходили огромные массивы колхозных полей, на запад тянулись узкие полоски единоличных наделов. Они были пестрыми, как заплаты на бедняцкой свитке; там рожь, там овес, там просо...
Я разглядывал частнособственнические поля с тревогой, понимая, какой острой станет в наступлении проблема выбора новых аэродромов: под взлетно-посадочную полосу даже небольшого аэродрома придется приспосабливать минимум четыре рядом лежащих надела, а твердость грунта на каждом, конечно, будет разная. Кроме того, из-за здешней чересполосицы молодые летчики будут терять ориентировку!
Беспокоила и политическая атмосфера. Местное население, в большинстве своем, встречало нас приветливо: натерпелось от гитлеровцев, истосковалось по свободному труду, по человеческой жизни! Но богатей поглядывали недружелюбно. Помню, зажиточный крестьянин из села Мшанец в моем присутствии бросил:
— Германа прогналы, тэпэр нас примусыте иты до колгоспу!
— Никто не будет вас принуждать идти в колхоз,— ответил я.— Это -.дело добровольное.
— Ото було б файно! До колгоспу нэхай идуть злыдни, мэни вин ни до чого!
Наглость этого хорошо одетого, сытого селянина пробуждала гнев. Я знал, что недавно в Дулибах бандиты-бандеровцы убили советского летчика. Как знать, может, и разговорчивый противник колхозов приложил руку к этому черному делу?
Предполагая, что фашистская агентура из числа завербованного кулачья, бродящие в лесах шайки украинских буржуазных националистов и их пособники в селах не ограничатся злобным шипением, могут нападать на аэродромы, попытаются выводить из строя самолеты, мы с майором А, Л. Фейгиным и майором З. Я. Морозовым приняли меры к тщательной охране боевых машин и мест расположения личного состава. Возможно, только поэтому враги не нападали на нас на земле. Но во время полетов наши самолеты не раз подвергались обстрелу трассирующими пулями, даже пушкой "эрликон" из лесов, находившихся на уже освобожденной территории.
Сознание, что дивизия и полк примут участие в исторических сражениях за полное освобождение Украины, радовало и приятно волновало. Нужно сказать, что в составе 611-го ИАП было немало украинцев как среди летного, так и среди технического состава, и все страстно хотели внести вклад в дело полного изгнания с родной земли ненавистных захватчиков.
К боям готовились тщательно. В предстоящей операции полку надлежало выполнять две основные задачи: сопровождать штурмовики 8-го ШАК и производить разведку противника с фотографированием. Нас предупредили, что штурмовая авиация будет применяться массированно, в основном группами по 20-30 и более экипажей "илов". Из этого вытекало, что на прикрытие каждой группы штурмовиков придется выделять в среднем по 10 "яков".
Беспокоило, какой будет погода. При низкой облачности фотографирование позиций противника придется вести с малых высот, под прицельным огнем всех видов вражеского оружия, не имея возможности производить противозенитный маневр: ведь при фотографировании летчик обязан вести самолет строго по курсу не меняя скорости и высоты полета.
Я решил возложить ведение разведки и фотографирование на 2-ю эскадрилью: и командир эскадрильи Батаров, и воспитанные им летчики отличались не только мужеством, но и зоркостью, настойчивостью в разведывательных полетах.
Накануне Львовско-Сандомирской операции в полк вернулся подлечившийся лейтенант А. М. Лодвиков. Докладывая о прибытии, он волновался. Я крепко пожал ему руку, поздравил с возвращением в боевую семью, приказал ввести лейтенанта в строй. Я искренне радовался тому, что накануне серьезных испытаний в полку станет одним отважным воздушным бойцом больше. Радовался и Лодвиков, убедившийся, что его не забыли, ждали.
Боевые действия 611-й ИАП начал 13 июля. Мы осуществляли прикрытие штурмовиков 8-го ШАК, действовавших на раварусском направлении.
Как известно, на 1-м Украинском фронте к началу Львовско-Сандомирской операции Верховное Главнокомандование сосредоточило 80 дивизий, 10 танковых и механизированных корпусов, 4 отдельные танковые и самоходно-артиллерийские бригады, 16 100 орудий и минометов калибра 76 миллиметров и выше, 2050 танков и самоходных орудий и 3250 самолетов.
Разумеется, артподготовка 13 июля оказалась мощной, удары бомбардировочной и штурмовой авиации обладали сокрушительной силой, огонь и маневр танковых соединений были ошеломляющими. Наступление на рава-русском направлении сразу же стало развиваться по плану; оказать упорное сопротивление нашим войскам на этом направлении гитлеровцы не смогли.
Попытки фашистской авиации противодействовать нашим штурмовикам успехом не увенчались. И скажу сразу: за все время боевых действий на 1-м Украинском фронте 611-й ИАП не позволил истребителям врага сбить ни одного "ила". Ни одного! Хотя ситуации порой возникали критические.
На следующий день, 14 июля, 8-й ШАК и наш 611-й ИАП были перенацелены для воздействия на войска противника на львовском направлении. Советским войскам не удалось, как известно, сразу прорвать здесь вражескую оборону. Кроме того, гитлеровцы нанесли сильный ответный танковый удар из района Золочев — Зборов. Этот удар пришелся по 38-й армии генерала К. С. Москаленко (ныне — Маршал Советского Союза).
Завязались очень тяжелые бои. Помощь 38-й армии в отражении вражеского удара оказала авиация всех родов. Принимал участие в оказании этой помощи и 611-й ИАП.
Авиация наносила удар по танкам противника и его живой силе севернее Заложцев.
Никогда прежде я не видел, чтобы в воздухе находилось одновременно такое количество наших самолетов! Никогда не видел, чтобы удар такой мощи наносился в течении многих часов подряд!
Местность, где находились танки и живая сила врага, заволокло плотной, долго не оседающей земляной завесой, вздыбленной разрывами бомб и снарядов. Высота бурой завесы достигала полукилометра.
А вскоре на выручку 38-й армии подошла 3-я гвардейская танковая армия П. С. Рыбалко. Совместно с нею и частями 4-й танковой армии Д. Д. Лелюшенко 38-я армия 17 июля начала теснить врага.
После прорыва обороны противника на раварусском направлении и в ходе перелома на львовском направлении первостепенное значение стала приобретать воздушная разведка. Требовалось своевременно обнаруживать тщательно маскируемые, предназначаемые для контрударов вражеские танки, находить, а затем добивать не сдающиеся в плен группы офицеров и солдат из окруженных фашистских дивизий.
Ранним утром 16 июля в полк прилетел командир 8-го ШАК генерал В. В. Нанейшвили. Он сообщил, что после прорыва обороны противника восточнее Золочева — Зборова некоторые подразделения танков противника сумели оторваться от наших войск.
— Надо их найти, майор! — напористо сказал Нанейшвили. — Кто в полку лучше всего произведет разведку?
— Капитан Батаров, товарищ генерал!
— Пригласите его, пожалуйста!
Командир 8-го ШАК поставил перед эскадрильей Батарова задачу обнаружить танки противника, предположительно находящиеся южнее и западнее города Золочева, с борта самолета доложить об обнаружении танков по радио, а после посадки доложить по телефону и письменно.
— Ошибки быть не должно! — предупредил генерал. Облачность в тот день достигала 10 баллов, клубилась на высоте 500 метров, видимость по горизонту не превышала 5 километров. Лететь ведущим группы при столь сложных погодных условиях решил сам командир эскадрильи. В паре с Батаровым полетел его постоянный ведомый, надежный щит и меч комэска, младший лейтенант М. Ф. Шувалов, а прикрыть Батарова с Шуваловым полетели старший лейтенант Черного и младший лейтенант Мордовский.
Надо было обладать огромным мужеством, полным презрением к смерти, высоким сознанием воинского долга и желанием во что бы то ни стало настичь, обнаружить врага, чтобы лететь на высоте 50-150 метров: самолеты подвергались реальной опасности попасть под губительный огонь всех видов оружия противника.
Скопление фашистских танков, самоходных установок, автомашин с грузами и пехотой, с пушками на прицепах капитан Батаров обнаружил после часа полета между холмами и в оврагах юго-западнее с. Ясеновцы. Чтобы точнее определить количество обнаруженных танков и самолетных установок, разведчики некоторое время вынуждены были ходить над врагом на бреющем полете. Гитлеровцы открыли бешеный огонь из "эрликонов" и пулеметов. Батаров и Шувалов умело применяли противозенитный маневр, но все-таки один снаряд угодил в центроплан батаровского истребителя около правого борта, пробил отверстие площадью примерно 25 квадратных сантиметров. К счастью, Батаров ранен не был, благополучно привел группу на аэродром Ольховец.
— Почему докладываете по телефону? Почему ваш Батаров не доложил по радио?! — выслушав мое сообщение, рассердился Нанейшвили.
— Батаров по радио докладывал, но у него была малая высота,— сказал я, и Нанейшвили понял, что на КП просто не могли слышать Батарова.
— Поблагодари своих орлов! — отрывисто сказал генерал. — От моего имени поблагодари!
День 16 июля памятен также подвигом лейтенанта Юрия Никифоровича Панина. Во второй половине дня четверка Як-1 под командованием лейтенанта И. А. Клепко прикрывала группу из двадцати "илов", наносящих удар по вражеским танкам в районе села Дунясов.
Лейтенант Панин был в полку на хорошем счету. Прибыл он в 611-й ИАП еще в ноябре 1943 года, сразу зарекомендовал себя дисциплинированным, чрезвычайно аккуратным офицером, хорошо знающим материальную часть самолета, грамотно эксплуатирующим мотор, четко выполняющим все указания. В январе 1944-го командование полка назначило его старшим летчиком, ведущим пары. В этой должности ярко проявилась еще одна черта характера лейтенанта: в бою он больше заботился о ведомом, чем о себе.
В районе Дунясов на "илы", которые прикрывала группа Клепко, напали три четверки Ме-109, Противник имел трехкратное превосходство в силах, но "яки" приняли бой. Лейтенант Панин с ведомым и пара лейтенанта Клепко не позволяли "мессерам" приблизиться к штурмовикам, непрерывно атаковали гитлеровцев. В разгар схватки самолет Панина получил серьезное повреждение. Лейтенант имел полное право выйти из боя, но убедился, что машиной еще можно управлять, и остался с товарищами. Панин рассудил, видимо, так: уйдет он, значит, уйдет и его ведомый, прикрывать "илы" останется только пара Клепко, тогда ей несдобровать.
Отражая на плохо управляемом самолете очередную атаку "мессеров", Панин был ранен в грудь, но продержался до той минуты, когда истребители врага оставили поле боя.
Самостоятельно придти на аэродром Ольховец Панин не мог. Он сообщил о ранении напарнику и Клепко, попросил "вести" себя. То и дело теряя горизонт, окровавленный Панин пилотировал непослушный "як" по самолету вышедшего вперед младшего лейтенанта И. И. Алешкевича. Напрягая волю, он посадил поврежденную машину почти нормально, но отрулить со взлетно-посадочной полосы уже не сумел.
Подбежавшим товарищам Панин, приоткрыв глаза, чуть слышно сказал:
— Самолет подлежит ремонту, штурмовиков не поте...
Юрия Никифоровича немедленно отправили в госпиталь. К сожалению, было поздно: летчик-герой потерял слишком много крови, спасти его не удалось.
Отличился младший лейтенант П. И. Мордовский. Возможно, читатель помнит, что в полк Мордовский пришел недавно и, летая ведомым, первое время опасался "потерять" свой аэродром. Однако, благодаря помощи старших товарищей и собственной настойчивости, младший лейтенант быстро набирал опыт. В боях на 3-м Украинском фронте он показал себя зрелым воином. Поэтому я, по ходатайству капитана Батарова, назначил младшего лейтенанта старшим летчиком. В качестве ведущего пары Мордовский совершил первый вылет как раз 18 июля. Со своим ведомым младшим лейтенантом А. В. Бабковым прикрывал пару Батарова и Шувалова, которые фотографировали в районе Великий Любень войска отходящего противника.
Свою задачу Мордовский и Бабков выполнили безупречно.
Во второй половине дня возвратился с боевого задания командир 3-й эскадрильи капитан Чурилин. Летал он во главе группы, сопровождавшей штурмовики. Доложил, что наблюдал выдвижение танковой колонны противника на восток от Львова.
Сообщение капитана Чурилина передали в штаб 8-го ШАК, оттуда оно немедленно пошло к командующему 2-й ВА генералу Степану Акимовичу Красовскому.
— Проследить, куда идут вражеские танки и сфотографировать колонну! — приказал Красовский.
Приказ командарма мы получили, когда до захода солнца оставалось немногим более полутора часов. Произвести необходимый разведывательный полет должны были летчики эскадрильи Батарова. Капитан Батаров решил, что полетят младший лейтенант Мордовский и его ведомый младший лейтенант Бабков. Два Як-9 поднялись в воздух и исчезли, а через пять-десять минут с ними прервалась связь. Напрасно мы с КП полка вызывали Мордовского. Он молчал. Прошло десять минут. Еще десять. Пять. Еще пять. Мордовскому и Бабкову пора было возвращаться, солнечный диск уже наполовину скрылся за горизонтом.
Помрачнел даже неунывающий Батаров. Все до боли в глазах всматривались в горизонт.
— Глядите, глядите! — крикнул кто-то.
Плохо различимые в солнечной пыли заката показались на горизонте две точки. Наши или не наши?
Постепенно верхняя точка преобразовалась в нормальный силуэт истребителя Як-9, а нижняя — в силуэт самолета типа "летающее крыло". В свое время мне довелось видеть опытные образцы таких машин, но на вооружение они не поступали, откуда же взялась такая?!
Як-9 и странный аппарат с ходу пошли на посадку. Только тогда мы признали в "летающем крыле" машину младшего лейтенанта Мордовского: лонжероны и подкосы ее фюзеляжа не имели обшивки, в стабилизаторе зияли отверстия, лонжерон и каркас левого руля глубины были оголены.
Мордовский сумел посадить ограниченно управляемую машину на довольно короткую взлетно-посадочную полосу нашего аэродрома только после третьего захода, буквально прижав "як" к земле на колеса с поднятым хвостом в самом начале полосы и закончив пробег все-таки за ее пределами, в неубранных подсолнухах: воздушная проводка к посадочным щиткам и тормозам "яка" была перебита осколками снарядов.
Пока мы добежали до врезавшегося в подсолнухи "яка", младший лейтенант уже выбрался из кабины, сидел на земле. Он был ранен, но сохранял присутствие духа.
— Задание выполнено, товарищ майор! — доложил Мордовский.
Несколько позже оба разведчика рассказали, как происходил их полет.
...Углубившись на 60 километров на территорию, еще занятую противником, они встретились на попутно-пересекающихся курсах с восьмью ФВ-190. Мордовский не скрыл, что поначалу растерялся: всего второй вылет ведущим, а тут такое превосходство врага! Секундного замешательства было достаточно, чтобы "фоккерьг" навязали нашей паре бой на виражах. Мордовский, а следом за ним и Бабков "закрутились" было в навязанной "карусели", но тут Мордовский вспомнил, что на разборах полетов все опытные летчики твердили: "вести бой с "фоккерами" только на вертикальном маневре!", опомнился, разогнал "як" и боевым разворотом полез на высоту, на солнечную сторону. Пара "фоккеров" потянулась следом, но отстала, оказалась метров на 500 ниже.
Младшего лейтенанта Бабкова в это мгновение настигала другая пара ФВ-190.
— Саша! Тяни на вертикаль! — крикнул Мордовский, бросая "як" вниз, на атакующий Бабкова "фоккер".
С первой же атаки Мордовский сбил ведущего ФВ-190 и уже в паре с Бабковым снова боевым разворотом пошел на высоту. Гитлеровцы отстали, Мордовский же и Бабков в наилучшем расположении духа полетели дальше.
Разведчики дошли до Львова, просмотрели дорогу на Куровичи, где следовало находиться увиденным Чурилиным танкам, возвратились от Куровичей ко Львову, но танков нигде не было. Полет длился уже целый час, горючего оставалось в обрез, а задание еще не выполнено.
Тогда Мордовский снизился до бреющего полета. Стал "прочесывать" придорожные лесные массивы на малой высоте. И, наконец, заметил примятую гусеницами траву, рубчатые следы танковых траков на луговых проплешинах, а под кронами деревьев — тщательно замаскированные ветками танки!
Дважды пройдя над скоплением фашистской техники, младший лейтенант сфотографировал ее и, не обнаружив воздушного противника, решил хотя бы один танк уничтожить. Снарядами из пушки калибра 37 миллиметров, установленной на его Як-9, он вполне мог сделать это.
Разворот, атака, огонь!
Но и вокруг "яков" забушевал огонь: гитлеровцы, убедившись, что их засекли, пытались уничтожить самолеты-разведчики. "Як" Мордовского был подбит, его радиостанция вышла из строя, сам младший лейтенант ранен осколком снаряда в левую ногу.
Подвиг младшего лейтенанта Мордовского, не покинувшего в критической ситуации почти неуправляемую машину и доставившего ценные разведданные, в полку оценили по достоинству. О нем вспомнили и во время приема Мордовского в члены партии, и во время представления летчиков полка к награждению боевыми орденами за Львовско-Сандомирскую операцию.
Подобно Мордовскому на малой высоте искал в тот же день, 18 июля, вражеские танки младший лейтенант И. В. Мамайкин. Происходило это в районе села Урмань.
Мамайкин обнаружил цель, успел сообщить о ней по радио, но так же был подбит и, возможно, тяжело ранен. До своей "территории он дотянул, но возвратиться в Ольховец оказался не в силах. Его самолет рухнул на землю около села Бзовице. Там и похоронили мы останки боевого товарища, отдав ему последние воинские почести.
По скоплениям танков, обнаруженным Мордовским и Мамайкиным, штурмовики 8-го ШАК нанесли сокрушительные удары. Чадящий железный хлам остался от попавших под их удары "тигров", "фердинандов" и "пантер".
Следует сказать, что действия штурмовиков 8-го ШАК в период Львовско-Сандомирской операций вообще были чрезвычайно эффективными. Уж кто-кто, а мы, летчики-истребители, сопровождавшие "илы", своими глазами видели, как пылали и плавились от ПТАБов и огня реактивных снарядов фашистские танки, самоходки и грузовики, как взрывались склады вражеских боеприпасов, сотнями гибли фашистские пехотинцы!
Тем более досадно было, когда командиры групп штурмовиков проявляли ничем не оправданную беспечность. Происходило это отчасти из-за того, что прямые контакты между ведущими групп штурмовиков и групп истребителей на земле не осуществлялись.
Помню, после перебазирования 611-го ИАП на аэродром Мшанец, уже в последних числах июля, нам приказали прикрыть группу "илов" из тридцати двух экипажей, вылетающую на штурмовку противника в район южнее Комарно. Для прикрытия штурмовиков мы выделили 12 самолетов Як-1. Ведущим группы полетел я сам. Вырулили на старт, чтобы подняться, как только штурмовики приблизятся к аэродрому. Дождались их, я готов был подать команду на взлет, как заметил несущийся на пятиметровой высоте "ил". Он пронесся над нами и приземлился на узкой взлетно-посадочной полосе, не выпустив шасси. Все было ясно: подбит, еле уцелел, еле добрался до родного аэродрома. Нам-то как быть? Ведь подбитый самолет перегородил полосу, группа не сможет взлетать, пока его не уберут с дороги!
Связь с ведущим группы штурмовиков, которую предстояло сопровождать в район Комарно, имелась. Я сообщил ему о случившемся:
— Сделайте круг над аэродромом! Сейчас подойдет трактор, оттащит "горбатого", и мы взлетим!
— Вас понял! Все в порядке! Пошли! — прозвучало в ответ.
Видимо, приемник у ведущего штурмовиков работал отвратительно, а он уверял, что понял меня и уводил группу к цели без прикрытия!
Рискуя столкнуться с подбитым "илом", я взлетел в одиночку, попытался эволюциями машины показать штурмовикам, что нужно задержаться. При этом, не переставая, взывал по радио:
— Сделайте круг! Обождите прикрытие! Не знаю, какие мысли и чувства вызвали эволюции истребителя у ведущего группы штурмовиков и что он услышал, знаю одно: он продолжал благодушно твердить, что все понял, но следовал к цели. Что делать?
Мы шли на обычной для "илов" небольшой высоте, из-за этого я не мог связаться по радио со своим полком, а маршрут штурмовиков загодя нам не сообщили, и надеяться, что остальные истребители догонят меня, не приходилось.
Чувствовал я себя неважно. Встреча даже с парой "мессеров" добра не сулила. В бою же с группой "мессеров" я мог уцелеть только в одном случае — немедленно скрывшись. Но это означало бы, что командир полка, коммунист, наставник молодежи, покинул на произвол судьбы тридцать два экипажа штурмовиков, оставил беззащитными шестьдесят четыре человеческие жизни! Нет, отход от штурмовиков при любых условиях исключался.
Оказавшись несколько южнее Комарно, сопровождаемые мною штурмовики вытянулись в правый пеленг четверок. Наверняка они даже не замечали, что их прикрывает всего один истребитель! И пошли в атаку: в первом заходе все восемь четверок сбросили бомби на склады гитлеровцев, вызвав взрывы и пожар, во втором заходе принялись обстреливать снарядами РС, поливать огнем из пушек и пулеметов колонну машин с грузами, повозки, артиллерийские упряжки и открывшие было огонь зенитные установки фашистов.
Я не успел оценить эффективность удара: с юга, на высоте около 2000 метров показалась быстро приближавшаяся четверка Ме-109, а выше этой четверки, на высоте примерно 2500 метров, — еще пара Ме-109. Началось....
— Вижу шесть истребителей противника! Соберите группу,— предупредил я ведущего штурмовиков.
Впоследствии выяснилось, что он и на этот раз меня не расслышал. Зато остальные экипажи "илов" услышали и немедленно собрались в плотную, трудноуязвимую колонну восьмерок.
Первая пара Ме-109 атаковала правофланговый Ил-2, замыкающий колонну восьмерки штурмовиков. Я, в свою очередь, атаковал ведущего пары Ме-109 слева, на одной с ним высоте. Огнем отсек "мессеры", они ушли вправо.
Разворачиваясь с набором высоты на 180 градусов, я увидел идущую в атаку на штурмовиков вторую пару Ме-109. Ведущего этой пары я заставил уйти влево вверх. Однако ведомый гитлеровец оказался азартным и упорным. Он продолжал атаку выбранного "ила". Удалось зайти фашисту в хвост, сбить его.
Вести в одиночку бой с пятью Ме-109 было безумием. Но ведь был-то я не один! Со мной были тридцать два экипажа "илов"!
Сообразив это, я сразу же после успешной атаки сделал резкий разворот вправо и стал носиться в хвосте замыкающей восьмерки штурмовиков, прикрываясь от противника огнем стрелков-радистов "илов". Сам же не прекращал отсекать огнем все попытки "мессеров" приблизиться к нашим самолетам.
И вот что значит взаимная выручка! Гитлеровцы, как ни ухищрялись, не могли сбить ни "як", ни хотя бы один штурмовик! В бою, как выяснилось после посадки, погиб лишь стрелок-радист правофлангового "ила" замыкающей восьмерки.
О случившемся доложил генералу Нанейшвили. Командиры, не обеспечившие взаимодействие с истребителями, и ведущий группы "илов", проявивший полную беспечность при вылете на Комарно, были наказаны. Вмешательство командира штурмового авиакорпуса заметно улучшило положение дел. Никаких недоразумений и недоработок в вопросах взаимодействия истребителей и штурмовиков после описанного эпизода до самого конца Львовско-Сандомирской операции не происходило.
Из личных боевых вылетов на 1-м Украинском фронте хорошо помнится еще один, совершенный 20 июля. К этому времени войска 3-й гвардейской танковой армии соединились в районе Деревляны с правой ударной группировкой фронта — 2-й кавдивизией и завершили окружение шести дивизий противника; 4-я танковая армия вышла на реку Западный Буг и захватила плацдарм в районе Добрачин; были освобождены Владимир-Волынский, Рава-Русская, Глиняны и Перемышляны. Начались бои за Львов. Засевшие во Львове гитлеровцы были обречены. Врагу предложили капитулировать, но он продолжал сопротивление.
Командир 8-го ШАК генерал Нанейшвили приказал группе из шестнадцати "илов" нанести удар по гитлеровцам, засевшим в Университетском городке. Я повел группу из четырех истребителей, чтобы прикрыть штурмовики и помочь в нанесении штурмового удара. Кстати сказать, летчики нашего полка всегда следовали правилу: "Нет противника в воздухе — бей его на земле!"
Читатель, конечно, поймет душевное состояние участников полета, вынужденных обрушивать бомбы на старинные здания Львовского университета, вести по ним огонь из пушек и пулеметов. Поймет читатель и то, как обострилась наша ненависть к врагу.
Выполнив задание, возвращались домой. Внезапно в наушниках шлемофона прозвучал требовательный, с характерными интонациями голос:
— Шестой, атакуй! Я прикрою!
Где-то неподалеку шел воздушный бой. Я не видел никаких истребителей, кроме собственных, но узнал услышанный голос, и показалось, что вижу, воочию вижу фигуру обладателя голоса, и его лицо! Ведь голос-то принадлежал не кому-нибудь, а моему товарищу по Роганьской школе военлетов, бывшему криворожскому рудокопу Владимиру Степановичу Василяке!
Нарушая радиодисциплину, я закричал в эфир:
— Володя! Земляк! Здоров! Конечно, и Василяка узнал меня:
— Мыкола?! Здравствуй! Ты где?! Прием!
— Иду с работы на Мшанец!
— От бис! Так мы ж соседи! Я живу севернее! Приходи!
Обстановка не позволила слетать в гости к старому другу ни в тот день, ни в последующие. Узнал только, обратившись в штаб 2-й ВА, что Владимир Василяка уже подполковник, командует истребительным авиационным полком, имеет на боевом счету более десяти сбитых самолетов врага. Я порадовался за товарища, верил, что еще свидимся. Увы! Спустя всего два месяца Володя погиб. Он повел на Братиславу группу истребителей, прикрывая наши штурмовики. Фашистская зенитная артиллерия открыла плотный огонь. Василяка скомандовал подавить вражеские зенитки, сам устремился на них, но в третьем заходе прямым попаданием снаряда его самолет разнесло на куски.
На фронтовых "перекрестках" встречал я и других товарищей по учебе и службе в мирное время. Не раз виделся с упоминавшимся ранее подполковником Л. Житным — комиссаром истребительного авиационного полка, с подполковником Д. А. Голубом, бывшим слесарем, впоследствии — тоже комиссаром истребительного авиационного полка, с полковником И. Тараненко — в прошлом рабочим из Днепропетровска, выросшим до командира истребительной авиационной дивизии, с бывшим моим командиром авиаотряда в Харькове полковником Ф. С. Шаталиным, командовавшим в годы войны истребительной авиационной дивизией, с бывшим командиром 3-й эскадрильи в Рогани, принимавшим у меня экзамены на самолете Р-1, А. В. Утиным-генералом, командиром авиационного истребительного корпуса.
Радостно было сознавать, что мои товарищи по учебе и службе стали не только замечательными воздушными бойцами, но и способными руководителями авиационных частей и соединений. Но, признаюсь, каждая встреча вызывала тревогу за их судьбу. Ведь буквально все, подобно Василяке, самые трудные задачи брались выполнять сами, каждая наша встреча могла оказаться последней. К счастью, боевая удача большинству не изменила. Тем более тяжело думать о тех, кто не вернулся.
Развивая успешно начатое наступление, войска 1-го Украинского фронта продолжали быстро продвигаться на запад. Позади остались Западный Буг, реки Сан и Гнилая Липа, были освобождены Львов, Станислав, Перемышль, Рудник, Лёжайск, Соколув и Радымно. 29 июля в районе Сандомира солдаты и офицеры войск фронта увидели воды Вислы, с ходу форсировали ее, захватили на западном берегу плацдарм глубиной до двадцати пяти километров, а к 4 августа отбросили контратакующего противника от переправ в районе Баранува и освободили город Мелец.
Для оружейницы младшего сержанта Ванды Степановны Кутой новости об этих успехах наших войск были особенно радостны — свободными стали ее родной край и город Станислав.
Полки 236-й ИАД принимали участие во всех боях фронта. Не знал передышки и 611-й истребительный. Всего за период с 13 июля по 6 августа 1944 года он произвел 728 боевых вылетов, в том числе 227 — на разведку с фотографированием. Потеряв 6 самолетов, сбил 17 вражеских. Собранные разведданные и фотопланшеты своевременно передавал в штаб 8-го ШАК, за что генерал-майор В. В. Нанейшвили объявил нам благодарность.
За освобождение города Львова, Станислава и Дрогобыча личному составу 611-го ИАП в приказах Верховного Главнокомандующего были объявлены благодарности, а за боевые заслуги и овладение городом Перемышлем приказом Верховного Главнокомандующего полку присвоили наименование Перемышльского.
Думаю, излишне говорить, какой душевный подъем испытывали в те дни наши воины. Украина освобождена, мы не посрамили чести советского оружия. Близка окончательная Победа!