розділ-оповідь Миколи Ісаєнка з мемуарів «Вижу противника»
Знойные стояли дни. Густой синевой были налиты море и небо под Одессой, куда перелетели полки 236-й ИАД.
Дивизию вывели из состава 8-й воздушной армии и включили в состав 17-й воздушной, обеспечивавшей действия 3-го Украинского фронта. Командовал 17-й воздушной армией генерал-майор В. А. Судец, ныне маршал авиации, один из самых ярких в истории советских ВВС военачальников. Владимир Александрович Судец — это у нас знали все — начинал службу авиационным механиком, работал техником, был рядовым летчиком, командовал звеном, отрядом, эскадрильей, бригадой, дивизией и корпусом, короче говоря, прошел всю служебную лестницу, испытал все тяготы авиаторской жизни. Человеком он был мужественным, летчиком искусным. Участвовал в боях с японскими захватчиками и белофиннами, был награжден орденами Ленина и Красного Знамени, с июня по октябрь 1941 года, в наиболее тяжкую для нашей авиации пору, совершил 66 боевых вылетов.
В. А. Судец принял 17-ю воздушную армию в марте 1943 года. Под его руководством она сражалась под Курском, громила танковые и моторизованные дивизии гитлеровцев под Прохоровкой и Понырями, под Мценском и Карачевым, сражалась крылом к крылу с 8-й воздушной армией в Донбассе, под Запорожьем, Никополем и Кривым Рогом, помогала освобождать Днепропетровск и Одессу. Кстати, В. А. Судец родом из Запорожья и по воле судьбы освобождал родной город.
Еще в середине апреля войска 3-го Украинского фронта, развивая наступление, вышли на реку Днестр. Здесь они встретили организованное сопротивление противника и, выполняя директиву Ставки Верховного Главнокомандования, с б мая перешли к временной обороне.
Известно, что по плану летне-осенней кампании 1944 года первый удар по гитлеровским армиям должны были нанести войска Ленинградского фронта. Затем должна была начаться решающая операция летней кампании — Белорусская наступательная. Предусматривались одновременные мощные удары на витебском, оршанском, могилевском и бобруйском направлениях. К Белоруссии на этом этапе стягивались главные стратегические резервы Красной Армии.
Подготовка к Белорусской наступательной операции проводилась скрытно. Противник до последнего момента был убежден, что главный удар будет нанесен летом на юге, силами Украинских фронтов. Ставка Верховного Главнокомандования поддержала врага в этом убеждении. Все Украинские фронты демонстрировали передвижение войск, концентрацию сил, подготовку к прорыву фронта. Фронтовая газета и газеты армий писали о скором освобождении Советской Молдавии, об изгнании гитлеровцев и их приспешников из Румынии, о том, что близок час, когда фашистская техника останется без румынской нефти. Войска фронта вели упорные бои по захвату плацдармов на правом берегу Днестра в районах Дубоссары и южнее Тирасполя. Кстати, этим достигалась и частная, но важная для нашего соседа справа — 2-го Украинского фронта — цель: привлечь на себя силы противника; заставить гитлеровцев ослабить ясское направление.
Перебазировав полки на фронтовые аэродромы 17-й воздушной -армии, мы с ходу включились в боевые действия. Одновременно проводили учебно-тренировочные полеты с пилотами, прибывающими из училищ, совершенствовали боевые навыки молодых летчиков, имеющих недостаточный опыт. Штаб дивизии совместно со штабом 9-го ШАК, которым командовал генерал-лейтенант О. В. Толстиков, провел три летно-тактические конференции. Отработали порядок взаимодействия штабов по организации прикрытия штурмовиков истребителями.
Три дня подряд, с 17 по 20 мая, наши "яки" группами по шесть-восемь машин прикрывали мнимое сосредоточение советских войск в районе Дубоссары — Григориополь — Ташлык. В каждую 'группу вводили трех-четырех молодых пилотов. Не встречая истребителей противника, "яки" штурмовали живую силу и технику врага на его переднем крае.
Противник поверил в намерение командования 3-го Украинского фронта немедленно форсировать Днестр. Гитлеровцы перебросили часть дивизий 8-й армии под Дубоссары, создали вблизи Кишинева танковый "кулак", подтянули к Днестру бомбардировочную и истребительную авиацию. Бои здесь приняли ожесточенный характер.
С утра 20 мая я находился на выездном пункте управления 8-й гвардейской армии генерал-полковника В. И. Чуйкова. Командир дивизии приказал мне руководить действиями истребителей, прикрывающих наши войска на шерпенском плацдарме. Противник пытался во что бы то ни стало столкнуть армию Чуйкова в Днестр, ликвидировать плацдарм. Даже курган, где находился ВПУ 8-й гвардейской армии, подвергался обстрелу фашистских орудий. Я видел, как стоявшему в двух шагах от генерал-полковника Чуйкова командующему артиллерией армии осколком разорвавшегося снаряда перебило руку. Остальных генералов и офицеров то и дело обдавало каменистой землей, выброшенной взрывами снарядов. Случалось, курган бомбили. Передний же край ревел, сотрясаемый непрерывными разрывами снарядов и бомб.
Примерно в полдень над шерпенским плацдармом появилась восьмерка "яков", которую вел капитан Юрий Тихонович Антипов. Ведомой у него была младший лейтенант Мария Ивановна Кулькина. С ними летели еще три пары. Антипов установил со мной связь. Сообщил, что видит приближающуюся к населенному пункту Кошица группу из двенадцати "фоккеров", идет в атаку.
Мы наблюдали, как стремительно бросились на врага "яки". "Фоккеры" не дотянули до позиций наших войск, торопливо сбрасывали бомбы куда попало. Задымил один, окутался пламенем другой, развалился в воздухе третий гитлеровский самолет...
— Так! Отлично! Герои? — приговаривал, щурясь, генерал-полковник Чуйков.
Выскочившие из облаков два Ме-109 рыскнули к самолету Антипова. Я предупредил капитана о появлении врага. Меня услышал не только он. Услышала и Мария Кулькина. Не медля, не колеблясь, бросилась она на врагов, открыла огонь, и "мессеры" тотчас отвернули, взмыли. Антипов был спасен. А в хвост истребителя Марии Кулькиной вышла новая пара "мессеров", так же неожиданно выскочившая из облаков, как первая.
Прикрыть Марию никто из летчиков группы не мог: они только-только выходили из атаки на "фоккеров", находились ниже "мессеров", уступали им в скорости.
И гитлеровцы сделали свое черное дело: залпом из пушек и пулеметов ведущий Ме-109 поджег машину Марии.
Самое горькое, что можно испытать на войне, это ощущение полной беспомощности, полной невозможности помочь попавшему в беду другу.
До боли в пальцах стискивал я бесполезный микрофон. В моих наушниках слышался сначала тревожный, потом злой, потом отчаянный, повысившийся до крика голос Антипова:
— Маша, прыгай!.. Под тобой свои!.. Прыгай, Маша!
Мария не слышала. Может, была тяжело ранена, может убита наповал: ее самолет падал, совершенно неуправляемый. С ВПУ мы видели, как он врезался в землю.
— Не повезло парню! — сказал генерал-полковник Чуйков.
— Женщине, — поправил я.— Это была женщина, товарищ генерал.
Командующий гвардейской армией повернулся в ту сторону, где упал самолет Кулькиной, снял фуражку...
Разыскать самолет отважной летчицы мы не могли: он упал на территории, занимаемой врагом. Самолет был обнаружен в долине Тамашлык и поднят с глубины в двенадцать метров лишь много лет спустя, в 1972 году. Нашли "як" Марии "красные следопыты" Дубоссарского района. Прах Марии Ивановны Кулькиной захоронен на кургане Славы, на том самом кургане, откуда 20 мая 1944 года генерал-полковник Чуйков руководил боем.
Долина Тамашлык решением исполкома Дубоссарского районного Совета народных депутатов переименована в Долину Марии. Именем Кулькиной названа одна из школ в городе Дубоссары и школа в городе Вольске, где училась Маша. Перед этой школой установлен бюст летчицы. Глаза ее устремлены в небо — высокое, светлое, прекрасное небо Родины, за которую Маша отдала жизнь...
В конце дня 20 мая генерал-полковник Чуйков приказал мне возвращаться в свой штаб. Аналогичного приказа от полковника Кудряшова не поступало, я посмотрел на командарма озадаченно.
— Все в порядке, никаких претензий к летчикам у меня нет,— сказал Чуйков.— Просто вы сделали свое дело, помогли сковать на нашем участке значительные силы врага, а теперь понадобитесь в ином месте. Счастливо, товарищ майор. Уж мы теперь сами...
Действительно, вскоре нашу дивизию перебросили на 1-й Украинский фронт, а войска Маршала Советского Союза Ф. И. Толбухина длительное время управлялись на Днестре и шерпенском плацдарме без поддержки значительных воздушных сил. Они не позволили врагу снять с кишиневского направления ни одной дивизии, чем обеспечили в июне — августе успешные действия войск 2-го Украинского фронта на ясском направлении.
В середине июня меня пригласил командир дивизии полковник Кудряшов.
— Командир шестьсот одиннадцатого полка переведен в другое соединение. Вместо него командиром полка назначены вы. Завтра же принимайте полк.
Я, можно сказать, только-только освоился с ролью штурмана дивизии, привык к ней, не предвидел перемен в военной судьбе, и вдруг такой крутой поворот!
Впрочем, еще со времен комсомольской юности я понимал, что комсомол и партия лучше знают, где я нужен больше всего.
— Слушаюсь! — ответил я комдиву.
Объявив приказ, полковник Кудряшов проинструктировал меня, дал характеристики офицерам 611-го полка, посоветовал обратить особое внимание на укрепление дисциплины, потребовал создать в 611-м атмосферу постоянной боевой готовности, глубокого взаимного доверия между людьми и взаимной высокой требовательности.
На следующий день мы с полковником Кудряшовым вылетели на аэродром Цебриково, где базировался 611-й ИАП. Личный состав полка к нашему прибытию был построен. Начальник штаба полка майор З. Я. Морозов отдал, как полагается, рапорт, командир дивизии поздоровался с людьми и представил меня как нового командира полка.
Стоя рядом с Кудряшовым, слушая его слова, вглядываясь в знакомые лица летчиков, механиков, оружейниц, встречая их ответные испытующие взгляды, я думал, что знаю именно летчиков, механиков и оружейниц, но почти совсем не знаю людей, являющихся этими летчиками, механиками и оружейницами. Как штурман дивизии я, конечно, не обязан был изучать черты их характеров, их биографии, их склонности и антипатии, их взаимоотношения в неслужебное время, но если бы я это делал, сколько бы времени и сил сберег теперь!
Еще думалось, что, исполняя должность штурмана дивизии, я был долгое время освобожден от обязанности повседневно воспитывать подчиненных. Нынче этот "отдых" предстояло прервать.
Мое обращение к личному составу было кратким. Я сказал, что рад оказанному доверию и назначению, предупредил, что раньше полком не командовал и попросил весь личный состав помочь в освоении новых, для меня обязанностей. Помочь прежде всего строгим соблюдением воинской дисциплины, организованностью и четким выполнением служебных обязанностей.
Сказал я также, что хорошо знаю боевой путь полка, убежден, что полк будет верен своим славным боевым традициям, станет бить врага еще сильней и беспощадней, что сам я не пожалею сил, а если понадобится — и жизни в борьбе с фашизмом.
Приказав личному составу приступить к работе по распорядку дня, подал команду "Разойдись!", проводил полковника Кудряшова и тут вдруг разволновался, словно впервые осознал, что именно на меня легла теперь вся ответственность за людей 611-го ИАП, за выполнение полком боевых задач.
Заместителя по политчасти майора А. Л. Фейгина и начальника штаба майора 3. Я. Морозова я первым делом попросил познакомить меня с офицерским, старшинским, сержантским и рядовым составом части.
Выяснилось, что оба неплохо знают личный состав полка, но имеют весьма туманное представление о летных качествах пилотов, и я пожалел, что заместитель командира полка по летной подготовке капитан Куксин находится в госпитале. Куксин, конечно, ответил бы на мои вопросы без затруднений. Ветераны 611-го-Чурилин, Батаров, Куксин, Волков, Оськин, Барахтин, Степанченко, Сорокин и многие другие — были, бесспорно, золотым фондом нашей дивизии, более того, всей нашей воздушной армии. Рядом с ними вырастали молодые, заступившие выбывших из строя летчики. Великолепными мастерами своего дела были в полку многие техники, механики и оружейники. Но я был информирован, что некоторые офицеры и сержанты замечены в злоупотреблении спиртным, что имеются случаи панибратского отношения между командирами и подчиненными, и в первые же дни убедился, что очень слаб штаб полка: майор Морозов прибыл в авиацию из артиллерии на конной тяге, после окончания курсов адъютантов эскадрилий, ему было трудно в новой должности, а помощники у Морозова не все оказались добросовестными.
Я не торопился с выводами: как бы ни поджимало время, с налету делать умозаключения, с ходу решать судьбы людей негоже. В первые дни я, главным образом, присматривался к жизни полка, к поведению подчиненных, не хотел давать повода говорить в свой адрес, что, мол, новая метла по-новому и метет.
Но все, что не отвечало моим представлениям о моральных нормах, все, связанное с явным нарушением уставов, немедленно пресекал, используя всю полноту предоставленной власти.
На следующий день после вступления в должность я проснулся от стука в дверь. На пороге — две девушки: сержант Н. М. Заречнева и ефрейтор А. М. Зеленина. Одна держит в руках судки с завтраком и полотенце, другая — чайник с горячей водой.
— Будете сразу бриться, или сначала подать завтрак? — спросила Зеленина.
— Разве вы официантки? Они удивились:
— Почему — "официантки"? Мы оружейницы, товарищ майор. Вот обслужим вас и поедем на аэродром.
Я объяснил, что меня обслуживать не надо, попросил впредь выполнять только те обязанности, какие предусмотрены штатным расписанием.
Пока разговаривали, к землянке подкатила побитая легковая машина иностранной марки, и на пороге появилась, вскинула руку к пилотке третья девушка:
— Младший сержант Политова. Машина подана, товарищ майор!
— Вы из батальона аэродромного обслуживания, товарищ младший сержант?
— Никак нет. Служу в полку. Я — авиамоторист.
— А машина?..
— Трофей, товарищ майор!
Пришлось и младшему сержанту М. В. Политовой объяснить, что выполнять она должна только обязанности авиационного моториста, а не обязанности личного шофера командира полка.
Озадаченный первыми впечатлениями, я решил проверить, как работают девушки, в каких условиях живут. Вечером, пригласив майора Морозова, отправился на вечернюю поверку в девичье общежитие.
Поверки, как таковой, не было. Жили девушки уютно, но по-домашнему, не соблюдая требований Устава внутренней службы. Старшины в общежитии не имелось. Четкий распорядок дня отсутствовал.
Назначили старшиной сержанта Е. Я. Борисову, показавшуюся наиболее собранной и серьезной, составили для обитателей общежития распорядок дня, предупредили, что за малейшее нарушение его будем взыскивать. Уходя, расслышали унылый голосок младшего сержанта Ткачевой:
— Ой, девочки, как не повезло! Какой он строгий, оказывается!..
Хуже обстояло дело в штабе полка. Добиться оперативности и четкости в деятельности штаба удалось не сразу, многому пришлось учить людей. Впрочем, и мы с майором З. Я. Морозовым учились управлять полком.
Недавно прибывшие в полк 17 молодых летчиков были встречены тепло, очень дружелюбно, чувствовали себя в среде ветеранов не чужаками, а как бы младшими братьями. Я проверил молодежь в воздухе. Летали они хорошо. Однако на войне нужно не просто хорошо летать, нужно умело воевать, а обучить умело воевать могут лишь опытные летчики, понимающие, как важно в первом же боевом вылете привить новичку уверенность в своих силах, в превосходстве над врагом. Расспрашивая молодежь, я узнал, что здесь дело обстоит не совсем благополучно. Младший лейтенант П. И. Мордовский признался, что ставит себе пока только одну задачу: не оторваться от ведущего. Мордовский опасался, что, оторвавшись от ведущего, не сможет вернуться на свой аэродром. Такой летчик в полете излишне напряжен, скован, не способен следить за воздушной обстановкой и не заметит заходящего в хвост противника. Другой младший лейтенант, М. Ф. Шувалов, хотя и оказался очень спокойным, наблюдательным летчиком, но едва не стал жертвой азарта своего ведущего старшего лейтенанта К. Л. Черногора. Прикрывая наземные войска в районе Дубоссар, старший лейтенант, человек бесстрашный и пылкий, бросился в атаку на врага, забыв, что его напарник не имеет боевого опыта. Между тем противник для наших десяти "яков" был серьезный: 16 самолетов ФВ-190 и 6 самолетов Ме-109. Атака Черногора увенчалась успехом. Он сразу же сбил один ФВ-190, но о ведомом не позаботился: при пикировании Шувалов намного отстал, на выходе из атаки боевым разворотом на большой скорости влетел в облако, потерял из виду и Черногора, и всю остальную группу. Шувалов признался, что в первый момент ощутил растерянность. Его привели в чувство мелькнувшие вдоль бортов желто-алые трассы огня вражеских пушек и пулеметов. Увернувшись от противника, младший лейтенант, к счастью, нашел своего ведущего и даже атаковал вместе с ним еще один ФВ-190, который так же был сбит Черногором. Но после посадки в лопастях винта шуваловского "яка" механики обнаружили две пробоины.
В дальнейшем молодых, прибывающих на пополнение летчиков вводили в строй, обучали в бою только командиры эскадрилий. Обучали, не забывая ни на минуту об их безопасности, вселяя в них с первого вылета чувство уверенности в себе и товарищах. Затем прикрепляли молодого летчика к опытному ведущему пары.
Поддерживать, пропагандировать хорошее, изживать ненужное, плохое мне с первого же дня помогали все коммунисты и комсомольцы полка, в первую очередь парторг капитан П. М. Греков, комсорг полка техник-лейтенант И. С. Филиппов и сменивший его старшина И. П. Зверев. Присутствуя на всех партийных и. комсомольских собраниях в эскадрильях и, разумеется, на всех партийных и комсомольских собраниях полка, я имел возможность выслушивать мнения, критику и предложения наших лучших солдат, сержантов и офицеров. Заинтересованное, горячее обсуждение волнующих вопросов сближало всех, сплачивало в одну семью. А участвуя в проведении политинформаций и бесед, делая доклады, я ближе знакомился с людьми, начинал лучше понимать их. Думаю, и они начинали лучше понимать меня.
Нравственное здоровье всякого коллектива, тем более армейского, к тому же во время войны, зиждется на строжайшей дисциплине. В свою очередь, дисциплина зиждется на сознательности людей и требовательности командного состава. Требовательность же любого командира должна начинаться с предъявления строжайших требований к самому себе.
Я старался во всем действовать личным примером, строго спрашивал за упущения по службе, а в неслужебное время старался поддерживать со всеми людьми полка товарищеские отношения.
Ничто во время войны так не укрепляет авторитет командира, как личный пример в бою. Обязанности командира авиационного полка многогранны, требуют иной раз длительного пребывания на земле, но я стремился каждый день начинать с боевого вылета, чтобы учить подчиненных не только аккуратности, строевой выправке и уходу за техникой, но и действиям в воздушном бою. Надеюсь, это сыграло не последнюю роль в моем командирском становлении.
Вскоре командующий 17-й ВА генерал В. А. Судец издал, на основании распоряжения маршала авиации А. А. Новикова, приказ о включении 236-й ИАД в состав 2-й ВА генерала С. А. Красовского, действующей на 1-м Украинском фронте.
Перебазировать полки и службы дивизии на новое место предстояло через полосы 2-го и 4-го Украинских фронтов. Опыт подобного перебазирования у дивизии отсутствовал. Особенно беспокоило, как быстро пройдет перебазирование технического персонала, штабов и полевых ремонтных мастерских. Мы знали: едва прибыв к новому месту назначения, дивизия получит боевое задание и должна будет его выполнить. Однако боевую задачу без механиков и оружейников не выполнишь.
Я мало рассказывал о техническом персонале полков, в которых служил. Причиной этому — лишь невозможность говорить обо всем сразу и столь обстоятельно, как надлежало бы. Если бы даже во время учебы и службы в кадрах ВВС мне не привили уважение к техническому составу, что было бы просто дико, то один из боевых вылетов, чуть не закончившийся по вине механика катастрофой, раз и навсегда научил бы меня относиться к техническому персоналу чрезвычайно внимательно, постоянно изучать людей и высоко ценить каждого добросовестного, самоотверженного авиаспециалиста.
Случай, о котором я упомянул, произошел 12 марта 1943 года. Нам приказали тогда прикрыть группу из шести штурмовиков, наносивших удар по противнику в районе косы Чушка на Азовском море. Накануне заболел мой постоянный механик. Обслуживать самолет прислали только что прибывшего в полк техника-лейтенанта. Новичок не приглянулся, показался неряшливым, разболтанным, но как доверять первому впечатлению?
Взлетая, я лишь с большим трудом сумел приподнять хвост самолета, хотя ручку управления отдал до отказа от себя. Самолет оторвался от земли на необычно малой скорости, выказывая острую тенденцию к кабрированию.
— Уж не механик ли сидит на хвосте? — испугался я.
Случалось, что при вязком грунте механики истребительных полков "оседлывали" хвосты самолетов, чтобы те не встали на нос при выруливании на старт, и, случалось, не успевали вовремя спрыгнуть. Упоминавшийся мною командир эскадрильи в 117-м гвардейском ИАП капитан Ф. Черный однажды так и взлетел с механиком на хвосте.
Я отодвинул фонарь кабины, обернулся. На хвосте никого. Может, возвратиться? Но я отмел мысль о возвращении, решил лететь вместе со всеми, чтобы не сорвать вылет.
На косу Чушка, забитую живой силой и техникой противника, мы вышли совершенно неожиданно. Удар был мощным, результативным. Но я радовался не этому, а тому, что в воздухе нет истребителей врага: "лагг" слушался плохо, правая рука устала так, что дрожала.
На обратном пути, при подходе к хутору Красный Октябрь, обнаружил идущие встречным курсом два вражеских самолета Ю-52. Ведущий штурмовиков капитан Еременко сбил один, я, несмотря на нелады с машиной, атаковал второй. Когда расстояние между "лаггом" и Ю-52 сократилось до 200. метров, фашистский стрелок огонь прекратил. Возможно, заело пулеметную ленту. Тогда я подошел к гитлеровцу вплотную, открыл огонь в упор. Средний мотор Ю-52 сразу же сильно задымил. Я продолжал стрелять. Внезапно вражеский летчик сделал "горку", потерял скорость, завис перед "лаггом". Избегая столкновения, я резко взял ручку управления на себя. В глазах потемнело, уши заложило. Вдруг — сильный удар по фюзеляжу изнутри, ручка управления делает рывок. Пришел в себя. Что такое? "Лагг" перевернут на спину, я отделился от сидения, вишу на ремнях, мотор работает на самых малых...
Дав ему полные обороты, я сделал "полубочку", повернул машину вдоль продольной оси. Но едва истребитель принял нормальное положение — снова удар по фюзеляжу и снова рывок ручки управления! Внутри фюзеляжа находились или человек, или тяжелый предмет, ударявший по тяге рулей глубины!
Вскоре штурмовики принялись уничтожать обнаруженные на земле Ю-52, но я принять участие в действиях группы не смог: невероятно устал, еле-еле вел машину.
Время полета до своего аэродрома показалось вечностью. Выпустив шасси и посадочные щитки, подвел самолет к земле на полметра. Для придания машине трехточечного положения брать ручку управления на себя перед приземлением не пришлось. Наоборот, с уменьшением скорости пришлось дать ручку управления до отказа от себя и, тем не менее, "лагг" приземлился на .
Выбравшись из кабины, я увидел нового механика. Приказал ему открыть хвостовой люк. Крышку люка пружиной выбросило, ударив механика по подбородку. Внутри фюзеляжа лежал на ребре открытый деревянный сундук этого растяпы с окованными железом уголками. По всему фюзеляжу — инструменты. Машина была избита так, что ее оставалось только списать на запчасти.
В тот мартовский день я лишний раз убедился, что успех воздушного боя предопределяется задолго до его начала, еще на земле, механиками, мотористами и оружейниками, готовящими самолеты к боевым схваткам. От технического персонала зависит поведение машины в воздухе, надежная работа всех ее систем. Самый опытный, смелый и хладнокровный летчик окажется бессильным перед лицом врага, если технический состав проявит хотя бы малейшую небрежность в работе. Я всегда помнил и помню об этом, хотя с инженерами и младшими авиаспециалистами, за исключением одного-единствённого, уже описанного случая, мне всегда везло.
Вспоминаю ли я старшего техника 1-й эскадрильи 611-го ИАП Николая Федоровича Степанченко, старшего техника 3-й эскадрильи Сергея Алексеевича Сорокина, техника звена техника-лейтенанта Ивана Дмитриевича Головина, механика самолета, а затем техника звена старшину Якова Алексеевича Шушуру, вспоминаю ли девушек-оружейниц, механиков самолетов старшину П. А. Ляпина, старшину Георгия Борисовича Дюбина, старшину Алексея Ивановича Воронецкого, старшину Ф. М. Першина и В. Я. Лысокобылина, сержанта Н. В. Молчанова, старшину Дмитрия Васильевича Мешкова, старшину Анатолия Ефимовича Каменчука, старшину Григория Лукьяновича Лужецкого, старшину А. Т. Чумака и других — становится теплее на душе, испытываю радость: военная судьба сводила со столькими отличными, преданными народу людьми. О многих я еще скажу в последующих главах, а сейчас хочу отдельно упомянуть механика моего самолета в 611-м истребительном авиационном полку старшину Андрея Дмитриевича Павличенко.
Выходец из бедной крестьянской семьи, Павличенко в 1936 году вступил в комсомол, а в 1939-м закончил среднюю школу. Закончил с отличными оценками по математике и физике, сдав нормы на значки ГТО и "Ворошиловский стрелок". Андрея тянула авиация. Родители против желаний сына не возражали. После октябрьских праздников отец проводил Андрюшу за огород, показал дорогу на Кировоград, обнял и наказал:
— Не посрами наш род, выучись... и будь честным человеком!
Пятьдесят пять километров до Кировограда пришлось пройти пешком: никакого транспорта не подвернулось. Расстояние это юноша одолел за день и к вечеру увидел железную дорогу, поезд, трех— и четырехэтажные дома... В авиаучилище механиков его приняли без экзаменов. Учился он прилежно. Срок обучения сократила война. В 1941 году девятнадцатилетних и двадцатилетних юношей выпустили в действующую армию, началась их трудная фронтовая служба.
В моей памяти Андрей Дмитриевич Павличенко остался всегда подтянутым, собранным младшим командиром. После войны А. Д. Павличенко продолжал упорно учиться, закончил 1-е Харьковское военное авиационное техническое училище, был назначен на должность техника авиазвена реактивных самолетов, отслужил сначала в Белоруссии, затем — на Поволжье, а в 1949 году снова вернулся в Харьков и в 1954 году закончил 2-е Харьковское военное авиационное техническое училище имени Ленинского комсомола Украины по специальности инженер-механик, в звании инженер-капитана. Служба Андрея Дмитриевича, как и следовало ожидать, проходила успешно. Он оставил ее по болезни в 1965 году, будучи уже инженер-подполковником — старшим инженером.
Мысленно прикидываю путь, пройденный простым крестьянским пареньком, и восхищаюсь им снова, как восхищался в годы войны. Ведь не было случая, чтобы мой самолет оказался не в порядке, чтобы я не мог, как только понадобится, вылететь на боевое задание. Никогда, ни разу у меня не было повода хоть в чем-нибудь упрекнуть Павличенко.
В канун перебазирования на 1-й Украинский фронт мы издали приказ, определяющий порядок следования наземного и воздушного эшелонов полка к месту новой дислокации, провели партийное и комсомольское собрания, посвященные вопросам перебазирования, роли коммунистов и комсомольцев в четком выполнении приказа. С беспартийными товарищами и несоюзной молодежью провели беседы. Я обрел уверенность в том, что технический состав, штаб и службы полка прибудут к месту новой дислокации организованно. Что же касалось наших тревог о транспорте для наземного эшелона, то они оказались излишними. Перебазирование 236-й ИАД осуществлялось в соответствии с оперативными планами Ставки Верховного Главнокомандования, искать транспорт не пришлось. Ровно через двадцать часов после погрузки в Раздельной весь наземный эшелон 611-го ИАП прибыл на аэродром Ольховцы, успев к началу боевых действий.
Полк перелетал на 1-й Украинский фронт пятью группами, по 8 самолетов в каждой. Ведущими групп были капитаны Волков, Батаров, Чурилин, Оськин и я. На базовом аэродроме нас встречал командир 8-го ШАК генерал-лейтенант Владимир Варданович Нанейшвили, в подчинение которого поступала дивизия. Генерал познакомился со всеми летчиками, кратко объяснил предстоящие задачи. В частности, сообщил, что мы будем не только сопровождать штурмовиков, но и вести разведку с фотографированием.
Четкий и теплый прием порадовал, вселил твердую уверенность в будущих боевых успехах.