Анастасия Бехтерева

Межконтинентальная семья

По моим наблюдениям, родственники

относятся друг ко другу хуже чужих:

больше чужих зная друг о друге худого и смешного,

они злее сплетничают, чаще ссорятся и дерутся.

М. Горький

Если вам когда-нибудь скажут, что рай – это что-то белоснежное с античными колоннами на небесах и с необычайно высокой ценой за вход, не верьте. Настоящий рай ярко-зеленый и каждый его сантиметр не просто насыщен, а переполнен жизнью: влажные тропические леса по всему миру являются воплощением самого слова «жизнь». Без проводника добраться до нужной точки нереально: для ненаметанного глаза деревья здесь практически одинаковые, привычных тропинок не предусмотрено (те, кто знают, как, всегда найдут дорогу, а те, кто не знают, здесь не желанные гости). Моего гида зовут Мигель, и он точно знает, куда нам нужно.

Мигелю 32 года, он родился здесь, на Кубе, только гораздо ближе к воде, у берегов Карибского моря.

– В детстве я мечтал стать пиратом, поэтому очень много времени проводил на природе, и в море, и на суше, старался воспитать в себе наблюдательность, частой игрой было «выживание»: пытаешься запомнить, кого можно съесть в диких условиях, кого стоит бояться, как можно бороться с опасными животными, многие из которых сильнее и быстрее тебя. Такие, почему-то, восхищали меня больше всего, я старался стать похожим на них. В те времена я и влюбился в змей, в их грацию, скорость, расчетливость. Ведь, знаете, змея ни за что не укусит без острой необходимости, для нее яд – слишком большая ценность, она без него умрет от голода. Уже позже я понял, как мне повезло, что на Кубе нет опасных для человека змей, иначе я бы сейчас с Вами не разговаривал. Точнее, раньше не было, но человек многое может изменить.

Мигель вел меня на встречу с представительницей вида Bothriechis schlegelii, или Цепкохвостый ботропс Шлегеля. Это ядовитая змея, самая маленькая из рода американских копьеголовых змей, но, однозначно, одна из самых красивых. В норме эти змеи не обитают на Кубе, особь, к которой мы направляемся, привезли беременной из Белиза несколько лет назад. Людям понравилась яркая внешность змеи, но, узнав, что она опасна, они выбросили ее в лес. Удивительно, что змея смогла выжить, ведь большинство лесов на Кубе – сухие, ей же для жизни необходима влага. Добравшись до леса, по которому мы идем, ботропс освоила для жизни небольшую территорию из высоких вечнозеленых деревьев.

Пройдя большую часть пути, я все сильнее начала волноваться. Раньше мне не приходилось общаться со змеями, пусть и с переводчиком. Внезапно я осознала, что даже не представляю, как здороваться со змеей, ведь руку ей не пожмешь?!

– Только не нужно пожимать ей хвост (смеется), она это уж очень не любит. Не переживайте, она дружелюбная, насколько это вообще возможно, и точно волнуется не меньше Вас. Мы пришли.

Сначала я не поняла, куда стоит смотреть. Деревья все также смыкались над моей головой, прикрывая солнечный свет, не было никаких опознавательных знаков (да и не должно было, наверное). Затем я повернула голову вправо и чуть вверх и, не удержавшись, вскрикнула. Прямо напротив моего лица оказалась змеиная морда, безумно красивая и невероятно опасная. Длинный тонкий язык изучал мои запахи, а глаза внимательно смотрели, проникая, как мне показалось, в самую душу. Мигель усмехнулся.

– Она Вас проверяет, не бойтесь. Ее глаза видят совсем не так хорошо, как ей хочется показать, а кусать Вас ей не выгодно, Вы слишком большая и потому несъедобная.

Несколько секунд я пыталась сообразить, с чего начать разговор, а все подготовленные вопросы напрочь вылетели из головы. Я спросила, как ей живется на Кубе, не найдя ничего более подходящего.

– Брось, тебе это неинтересно, Мигель рассказывал мне, над чем ты работаешь (перевод дословный, это было одним из наших условий сотрудничества с Мигелем). И не надо мне выкать, я не великий ученый, хоть и знаю побольше твоего. Тебе интересно, насколько сильно мы отличаемся от азиатских родственников, так? Ну, от этой храмовой выпендрежницы я бы хотела отличаться как можно сильнее. В детстве нам рассказывают предания, по которым мы отделились друг от друга очень давно: раньше копьеголовые змеи были максимально дружным кланом, жили «душа в душу». Но, позже, две семьи поругались между собой, да так сильно, что поднялся ураган и разнес их по разные стороны океана. Все малыши верят в эти сказки, я же пыталась найти правду с тех пор, как познакомилась с Мигелем. Мы с людьми обычно не водимся, да и вы нас боитесь и не понимаете, поэтому я всегда умело пряталась от случайных туристов, в моей жизни было лишь два исключения: в Белизе, когда я из-за беременности не смогла быстро сбежать, и здесь, когда меня нашел Мигель. До него я не встречала тех, кто говорит на парселтанге (да и в Белизе вообще туго с умными людьми), мы давно считали таких людей исчезнувшим видом. В обмен на мой яд (он ему нужен для каких-то исследований, как он говорит, мол, целебный, но для меня это очень похоже на чушь, я-то им убивать привыкла) Мигель переводит мне научную и художественную литературу.

Несколько лет назад он приносил мне труд Дарвина «Происхождение видов», ты читала, я надеюсь. В целом, занимательная книга, интересная. С его точки зрения, мы с азиатскими куфиями должны сильно различаться, так как живем на разных материках, пусть и в схожих условиях, а различие это сильно усугубляется океанами, нас разделяющими. С соседями же, наоборот, мы должны быть очень похожи. В общем-то трудно с этим не согласиться: на самолеты вы нас не берете, на корабли попасть тоже не просто. Мы не можем свободно перемещаться через километры воды, тем более не могли делать это миллионы лет назад. Напротив, переместиться из Мексики в Центральную Америку не настолько сложно, оттуда и вплоть до центра Южной Америки (а кто-то, например, Котиара, даже до Бразилии и Аргентины) с разной плотностью живут все существующие виды ботропсов. Мы не так уж сильно различаемся, а существующие различия (расцветка, размеры, на деревьях или на суше проводим большую часть времени и др.) обусловлены некоторой разницей в физических условиях, изменчивостью и естественным отбором по мере заселения разных территорий. В то же время мы все ядовитые, все копьеголовые, активны в основном ночью, все любим влажные тропические леса, часто живем очень близко друг к другу, так как, в целом, нет особенных препятствий для переселения и даже скрещивания между видами, хоть у нас это и не любят. Только загадка в том, что азиатки – тоже. Дарвин по этому поводу предполагал, что мы все произошли от одной змеи, жившей многие миллионы лет назад (в свете этого даже наши легенды не выглядят так глупо), только сильных доказательств я у него не обнаружила. Легко говорить про растения, им много не надо, я их возможности оценила еще до встречи с книгой Дарвина: видишь вон там островок цветов? Это все мы вырастили, с моим другом Красным ара, он отщепенец среди своих, потому что уродился совсем не красным, а белым. Живет одиночкой и почти все время шатается по миру, а сам по себе неряха, прилетает в земле и еще непонятно в чем. Однажды на месте его чистки вырос цветок, вон тот, розовый, в центре. Таких на острове больше нет, мы даже Мигеля спрашивали, а он своих ученых ботаников. Так мы и решили проверить, насколько схема рабочая: каждый раз он старался валяться в земле, где растут красивые, не знакомые ему цветы. Вот так и получился наш «островок дружбы», мы его так называем. В своей книге Дарвин эту схему тоже описывал, также рассказывал про свои эксперименты с вымачиванием семян в морской воде: он проверял, через сколько времени они смогут прорасти, он и с птичьим пометом проводил немало опытов, исследовал, какие семена выдерживают путешествие по пищеварительному тракту птицы или рыбы. Все эти способы географического распространения хороши для растений, но вряд ли я перенесу 90-дневное плавание по морю, а потом спокойно залезу на дерево и проживу еще 100 лет, про желудок птицы я уже и не говорю. Но даже для растений Дарвин не признал эти способы действенными для распространения с материка на материк, как в нашем случае из Азии в Америку.

Если все же согласиться с ним, что мы произошли от общего предка и попали в Америку случайно, оставшись изолированными от изначальной популяции, то почему из нас не вышли такие же уроды, как Островные ботропсы (и я сейчас совсем не о внешности)? Этот вид есть только на одном острове Кеймада-Гранди, не знаю, как и когда они туда попали. Как и говорил Дарвин, подобные случаи попадания в изолированную область мотивируют вид к значительной изменчивости и передаче приобретенных признаков потомкам, и Островные ботропсы изменились. Осознав, что на острове не с кем спариваться, а, значит, есть риск вымирания, они решили стать гермафродитами, а это, вы уж извините мои старомодные взгляды, редкостное извращение. Они почти полностью выжили своих нормальных самцов, увеличив долю «среднего рода». Если верить в то, что мы когда-то также произошли от случайно попавших особей, или даже одной особи, стоит ли нам считать, что она отрастила себе мужские копулятивные органы и лишь поэтому сохранила вид (если такой способ считать сохранением)? Не знаю, мне, наверное, приятнее было бы думать, что мы как культурные растения Вавилова возникли в разных точках независимо друг от друга, только подтверждения этому вряд ли кто-то сможет найти.

На этом рассказ змеи был окончен, она без прощаний и, как мне показалось, с легкой грустью уползла в толщу листвы. Меня никак не отпускало непонимание совершенного нежелания представительницы ботропсов признать возможность единого происхождения с азиатскими куфиями. В чем была причина такого отрицания? Вернувшись в город, я вновь открыла книгу Дарвина и перечитала главы про географическое распространение. Совершенно очевидно любому, кто прикасался к книге, что невозможно считать схожие роды или виды, обитающие на разных материках, случайно появившимися с одинаковыми чертами в разных уголках земли. Совершенно очевидно, что Островные ботропсы не могли возникнуть на острове сами по себе, они как очередная иллюстрация мыслей Дарвина: возникни они сами по себе, были бы они схожи настолько со своими материковыми родственниками? Разумеется, нет. Это лишь дополнение к примеру самого ученого: икра земноводных умирает в морской воде, и на островах, истинных, нет представителей лягушек или тритонов, значит, они не возникли там сами по себе, как не могли возникнуть и Островные ботропсы на своей территории. Как они попали на эту территорию, уже другой вопрос: если мы говорим, что их перенесли люди, это значит, что для видообразования понадобилось крайне мало времени, также мы можем предположить раннее единение острова с материком, что тоже весьма неоднозначно. Эти и многие другие вопросы не давали мне покоя по пути в аэропорт, но я надеялась получить на них ответы на другом конце света – в лаборатории, где изучают азиатских куфий, и где живет одна из представительниц этого рода.

– Добрый день, крайне рада Вас видеть, не часто встретишь людей, не ненавидящих змей. Проходите, присаживайтесь, желаете чашечку чая? Кофе? Сок? Я как раз перечитывала «Происхождение видов» и вспомнила потрясающую статью про наших тибетских собратьев, вид Thermophis baileyi, это удивительно нежные создания, живут вблизи горячих источников, они эндемики, больше их нигде нет. Ученые предположили, что такая любовь к теплу обусловлена тем, что во времена последнего ледникового максимума эти термальные участки сберегли змей от вымирания. Ученые проверили свою теорию так: взяли митохондриальную ДНК у представителей 12 точек распространения змей и сравнили ее. Оказалось, что есть как минимум две вариативные генетические клады на Тибете, которые развились в Плейстоцене, а после ледникового максимума распространялись по плато. Понятно, что горные хребты и необходимость в тепле значительно сократила распространение и увеличила изоляцию. По-моему, потрясающая иллюстрация дарвиновских идей: здесь и распространение в ледниковый период, правда, без миграций вверх и вниз, а с миграциями к теплу, и преграды из горных хребтов. Жаль, что в его время не было возможности генетически проверить гипотезы. Ох, вы ведь наверняка устали после дороги, может быть, хотите перекусить?

Если честно, я была настолько ошеломлена таким резким погружением в научные рассуждения, такой живостью и неподдельным интересом к науке, что все остальное ушло на второй, даже третий план. Мы находились на кухне лаборатории университета в Тезпуре, куда моя собеседница, очаровательная молодая змея Trimeresurus purpureomaculatus, или Береговая куфия попала, раненая, с берегов Бенгальского залива. После травмы она не может передвигаться по деревьям, но вполне способна помочь ученым в разработке противоядий и лекарств на основе змеиного яда. В обмен она получает заботу, бесценное общение и доступ к бесконечному количеству научных ресурсов. Я смогла лишь молча пригласить представительницу азиатских копьеголовых змей продолжить свой рассказ.

– На самом деле, таких генетических исследований по сходству и различию видов, родов и целых классов организмов сейчас проводится очень много. Это, конечно, крайне интересно, с помощью них ведь можно опровергнуть или подтвердить все те теории, высказанные до изобретения необходимых ресурсов. Но и кроме генетических проводится масса различных исследований. Наверное, с увеличением количества ученых и ростом интереса к эволюции возникают такие интересные исследования: например, группа ученых из Франции и Австралии, насколько я помню, решили проверить, как изоляция взаимодействует с фенотипической пластичностью и влияет ли на их сочетание время. Дело в том, что Тигровые змеи обитают как на материке, так и на нескольких островах, но появились они на разных островах в значительно различные временные периоды, от 9000 до нескольких десятков лет. В исследованиях проверяется, насколько изменчив фенотип животных разных периодов колонизации: оказалось, что недавно изолированные змеи быстро «увеличивали» размер головы в ответ на большую добычу, хотя изначально были небольшие, а давние переселенцы, напротив, имеют значительные размеры головы, но эти размеры более стабильны и не изменяются, какую бы пищу им ни давали. Получается, что у них фенотипическая пластичность, характерная для недавно сменивших местообитание особей, уже сменилась постоянными генами, детерминирующими большой размер головы. Здесь и изменчивость, и передача признаков потомкам.

Ох, что-то я совсем отвлеклась. Мигель писал Анае (сотрудница лаборатории в университете Тезпура и моя переводчица на сегодня), что Вам интересны наши семейные взаимоотношения с ботропсами. Да, нам, как и им рассказывают легенду о некогда едином доме, только я в эту легенду верю, со своей долей скепсиса, конечно. Судя по расчетам www.timetree.org, последний наш общий предок существовал около 25-30 миллионов лет назад. Возникает закономерный вопрос: что было дальше? Опираясь на теории Дарвина, одна или несколько особей должны были претерпеть изоляцию, однако в этом вопросе все слегка неоднозначно. Мы можем предположить, что изоляция произошла еще во времена единого материка и некоторое количество наших общих предков ушло в более восточную область Лавразии, а после раскола и климатических изменений переместились к югу Северной Америки, откуда распространились в Центральную и Южную Америки. Лавразия раскололась около 135 миллионов лет назад, то есть по примерным подсчетам у переселившихся предков было чуть больше ста лет для образования целого рода, что, наверное, слишком нереалистично. Существуют также, на мой взгляд, еще более странное воззрение, что миграция происходила не на восток, а на юг, и предки американцев отделились от нас вместе с Гондваной, где они освоились в Южной Америке, однако этому нет совершенно никаких подтверждений, здравый смысл также указывает на абсурдность идеи: климат в то время в будущей Африке и Южной Америке был совсем не благоприятный для змеи тропических лесов. Но остается еще одна идея, которой придерживаются многие исследователи: миграция будущих ботропсов произошла по Берингову мосту. В этом случае отследить момент, в какой конкретно раз из всех проявлений суши между Евразией и Северной Америкой переправились прародители американских копьеголовых невозможно, так как их было немало, каждый раз мост позволял животным мигрировать в оба направления. Исследования (филогенетические и анализ ДНК) подобной теории относительно Крысиных змеи показывают, что миграция происходила примерно двадцать миллионов лет назад, общие исследование по семейству гадюковых показывают цифры около тридцати миллионов лет назад, что в значительной мере соответствует возрасту нашего последнего общего предка с американскими копьеголовыми. Также в этих исследованиях показано, что интенсивному видообразованию семейства способствовали как вторжение в Новый свет, так и климатические и геологические изменения в Азии. Так или иначе, отрицать единство нашего происхождения совершенно бессмысленно: если во времена Дарвина не было возможности доказать, что земля наших материков раньше была едина, а также многократно образовывался сухопутный мост между ними, который порождал миграции животных, сегодня это установленные факты. Но и они не единственные.

К сожалению, генетических исследований по родам Bothrops и Trimeresurus пока нет, однако в 1979 году было проведено исследование по сравнению наших ядов. Оказалось, что иммунологически они крайне похожи, то есть наблюдаются некоторые совпадения по белковому составу, а также в ядах есть белковые компоненты, обладающие одинаковой подвижностью при изотахофорезе. Таким образом, добавляя и морфологические сходства, мы смело можем признать друг друга родственниками, хоть и не самыми близкими.

Наша беседа продолжалась еще не один час, но уже не была посвящена эволюции. Оказавшись интереснейшей собеседницей, азиатская куфия рассказала мне о передовых технологиях по переработке змеиного яда, о традициях в азиатских лабораториях и объяснила, почему не стоит лазить по деревьям на побережьях (там живут ее многочисленные ядовитые братья и сестры). Попрощавшись с моей новой знакомой, я в раздумьях отправилась в аэропорт, чтобы наконец-то вернуться домой. Единственное, что я четко понимала после встреч со змеями – вопросы об их эволюции, степени родства и времени дивергенции до сих не решены окончательно. Нужны дополнительные генетические, молекулярные, биохимические, палеонтологические и многие другие исследования, чтобы навсегда определить, где и когда случился «раскол» семьи копьеголовых, а, значит, у меня и моих коллег есть увлекательная работа на долгие годы.