Мария Лялина

У любой теории есть свои сторонники и противники. На любую теорию найдутся свои возражения. Даже теория о происхождении видов Чарльза Дарвина, принесшая неоценимый вклад в развитие биологической науки, не избежала этого. Но Дарвин достоин уважения, он не только не побоялся критики, а пошел дальше – посвятил целую главу своей книги возражениям своих современников. Несмотря на недостаточные знания, он очень грамотно дал объяснения своим коллегам.

Знаменитый палеонтолог Бронн утверждает, что отдельные виды никогда не отличаются друг от друга единственным признаком, и он спрашивает, почему многие части организации модифицировались одновременно? А также вместе с Брока он задается вопросом о том, что многие признаки кажутся не приносящими никакой пользы их обладателям, и поэтому не могли испытывать на себе влияния естественного отбора. Чарльз Дарвин объясняет это тем, что всегда изменения одного органа влекут за собой изменения других. Мы можем лишь дополнить это утверждение современными знаниями, например, по эндокринологии. Такой известный гормон, как соматотропин, или гормон роста, действует на множество структур организма млекопитающих, вызывая их рост. Кроме того он влияет на углеводный обмен. Это пример такого явления как плейотропия – явления множественного действия гена; влияния белка, кодируемого этим геном, на разные органы.

О не приносящих пользы органах тоже нужно судить очень осторожно. В качестве примеров таких органов Бронн приводит большие размеры ушей и хвоста у зайцев и мышей. Но мы знаем, что они нужны этим животным не только, как улучшения органов чувств (как поясняет это Дарвин), но и играют значительную роль в терморегуляции. Так что, возможно просто не открыты полезные свойства тех или иных структур. И прежде чем задавать такие вопросы нужно в точности удостовериться в этом.

Майварт спрашивал: если естественный отбор столь могущественен, и способность обрывать сидящие высоко листья дает столь большие преимущества, то почему другие копытные не выработали длинной шеи как у жирафа, и почему при столь разнообразной природе в Южной Америке таких животных вовсе не было? На первое возражение можно ответить, что при появлении большого количества животных, потребляющих верхние ярусы листвы, возникла бы большая конкуренция. Следовательно, удлинение шеи не могло закрепляться в популяциях. А так все экологические ниши были хорошо распределены между животными разного роста, употреблявших в пищу различные ярусы растительности, и им не зачем было вырабатывать новые приспособления, чтобы осваивать новые экологические ниши, так как все они уже были заняты. По поводу Южной Америки можно ответить, что крупные млекопитающие объедающие верхние ярусы растительность все же существовали. Это подтвердили многочисленные палеонтологические находки. Просто на данной территории эволюция пошла другим путем, увеличивая не только шею, а все части тела животных. Да и сам Дарвин говорил, что без палеонтологических доказательств его теория не может быть точна.

То же самое можно сказать по поводу возражений Майварта о китовом усе. Найдено достаточное количество вымерших форм китообразных, представляющих переходные формы образования этого замечательного приспособления для питания самыми мелкими формами жизни таких больших животных как киты.

Для объяснения возникновения китового уса, Дарвин приводит пример очень похожий орган – клюв уток. Принципы действия у них очень похожи – отцеживания жидкой части и задерживание питательных частиц. Он показывает, что среди утиных можно пронаблюдать развитие клюва, со множеством переходных форм, используемых для разных типов кормов. В настоящее время мы можем наблюдать это не только визуально, но и, используя генетический и молекулярный анализ, проанализировать изменения от группы к группе на уровне хромосомных перестроек и замен. Это значительно упростило построение филогенетического древа на близких уровнях родства. Но зато оказалось, что считаемые ранее более близкие формы на генетическом уровне оказались гораздо дальше друг от друга, чем более разнородные группы.

Кроме того благодаря развитию молекулярной биологии мы теперь можем влиять на геномные изменения, например путем контролирования таких структур как мобильные генетические элементы. Таким образом изменять одни и те же гены и следить за модификацией тех или иных органов, лучше понимая природу и причину этих изменений.

Также Майварт задавался вопросом, как могли мельчайшие изменения насекомых закрепиться и привести, в конце концов, к сильному сходству с листьями, веточками и др. Но Майватр не учел того, что этот способ предусмотрен для защиты от птиц, которые имеют несравненно лучшее зрение, чем человек. Таким образом, изменение даже очень незначительное, которое позволяло этим насекомым слиться с пейзажем и не быть съеденными, передавалось дальше потомству и соответственно закреплялось. Поэтому мы не можем объективно судить о закреплении такого признака, как мимикрия у насекомых, не имея возможности оценить их с точки зрения хищника.

Другой современник Ч.Дарвина Дж.Г.Луис спрашивал: почему же при наличии естественного отбора египетские животные и растения оставались неизменными в течение последних трех или четырех тысяч лет? На это Дарвин вполне логично ответил, что естественный отбор действует, если изменяются условия обитания. Действительно ведь за все это время условия в Египте практически не изменялись, следовательно, все признаки, развившиеся у организмов, высоко приспособлены к этому климату и им не зачем изменять свои системы. Спонтанные же мутации, возникающие в любой популяции, не закреплялись, так как в них не было большого смысла.

Ну и самое серьезное, на взгляд Дарвина («Знаете, я почувствовал себя очень приниженным, закончив чтение статьи», – писал он), возражение привел Ф.Дженкин. Он утверждал, что полезные признаки должны были неизбежно теряться, так как единичное возникновение признака у одной особи исчезало бы при скрещивании ее с другими, не имеющими этого признака. Но это утверждение совершенно не верно. Мутация, возникшая у одной особи, неизбежно сохраняется, даже если и не проявляется в фенотипе (находиться в рецессивном состоянии), и в дальнейшем способна проявиться, если происходит накопление мутаций в популяции (в том случае, если данное приспособление оказывается выигрышным для выживания). Все это нам стало известно при развитии генетики и благодаря великим открытиям Менделя.

Последующие открытия в основном только подтверждали теорию Чарльза Дарвина. И мы можем только удивляться, как, не располагая современными знаниями, он приводил точные доказательства своих взглядов.