Андрей Валентинасов

Чарльз Роберт Дарвин и небольшие временные парадоксы

В данном очерке о всем известных событиях, произошедших полтора столетия назад, использованы отрывки из дневника Дарвина, обнаруженного через несколько лет после его смерти в его доме в Дауне, графство Кент. Также, в качестве подтверждения вещей, там написанных, приведены примеры из 8 главы его самого монументального труда, являющегося ныне одним из краеугольных камней человеческой истории.

Итак, что же произошло там, в доме Чарльза, в тот самый день, в дождливый четверг, 14 апреля 1842 года? Вот что он написал в тот день в дневнике:

"С самого утра мне нездоровится - подкашиваются ноги, кружится голова и перед глазами временами мелькают яркие вспышки. Из-за этого на сегодня все научные изыскания заброшены. Эмма беспокоится за меня и хлопочет вокруг, как наседка, а у меня даже нет сил отмахнуться от этой ненужной заботы. Что ж, по крайней мере, вреда от этого не будет."

Далее запись резко прерывается и следующая датируется аж 21 апреля:

"Среда. Нечто... удивительное произошло со мной. У меня все еще немного путаются мысли, и только сейчас я наконец сумел выделить пару минут на дневник - весь вчерашний день я лихорадочно переписывал все, что узнал... но обо всем по порядку. То удивительное состояние неделю назад оказалось лишь предвестником. К вечеру мне резко поплохело, а к ночи я окончательно потерял сознание. Как потом рассказала Эмма, я не реагировал ни на что и единственным признаком того, что я жив, было незаметное дыхание и едва слышное биение сердца. Неудивительно. Ведь сознание мое в тот момент находилось в совершенно другом месте - сейчас, по прошествии некоторого времени, я могу с уверенностью сказать, что это было будущее, наше будущее. Вероятно, попав туда, моя душа втиснулась в первое попавшееся свободное вместилище. Ничем иным я не могу объяснить мое недельное пребывание в теле дородной женщины преклонного возраста (честно говоря, этот жизненный опыт нанес моей психике определенные повреждения, я до сих пор не могу забыть определенные аспекты пребывания в том теле)."

Далее записи в дневнике отрывочны и разрознены, но, тем не менее, из них можно понять, что Чарльз сориентировался весьма быстро и, воспользовавшись помощью родственников чудесным образом воскресшей из комы женщины, сумел немного освоиться в том мире, куда он попал. А как только он освоился и осознал ситуацию, в которой он оказался... С его точки зрения, это был самый логичный поступок, но каждый ли из нас поступил бы так на его месте? Как бы то ни было, в следующие несколько дней Дарвин с жадностью губки впитывал в себя все знания современного мира, делая основной упор на биологии и, в частности, теории эволюции, но не пренебрегая и другими областями науки. В доме Дарвина также были найдены целые кипы исписанных листов бумаги, в которых он вкратце излагал все то, что узнал в будущем.

"...а на следующий (пятый по счету) день моего пребывания в этом чудесном мире я вдруг почувствовал знакомое недомогание и не нужно было быть гением, чтобы понять, что оно означает... В ярости я начал сбивать стопки книг, возвышающиеся вокруг меня и швыряться ими в стены. Нет! Я не могу возвращаться так быстро, почти ничего не узнав! Но от меня уже ничего не зависело. Закрыв глаза и успокоившись, я решил систематизировать все полученные мной знания, пытаясь удержать в голове как можно больше. Это продолжалось до вечера, когда я вновь потерял сознание..."

Бессмысленно задаваться вопросом, каким образом это все случилось - физики все еще бьются над этим вопросом и не могут выставить на суд ни одной мало-мальски правдоподобной теории. Бессмысленно пытаться очернить Дарвина, крича, что все открытия он украл. Да, после возвращения он не стал об этом рассказывать никому кроме Эммы, которая верно хранила секрет до самой смерти. Да, все статьи, доклады, книги он публиковал от своего имени, не упоминая ни о каких других авторах. Но как он мог писать о людях, которые к тому времени либо ходили пешком под стол, либо вообще не родились? Как бы то ни было, только благодаря Чарльзу наша цивилизация сделала такой качественный скачок в развитии за каких-то сорок лет его жизни после возвращения и осуждать его за это просто глупо.

К тому же, его первые заметки о принципах естественного отбора датируются гораздо более ранними числами, нежели его путешествие в будущее. Что явно указывает на то, что Чарльз Роберт Дарвин был не просто удачливым плагиатором, но истинным ученым, который просто с успехом (невероятным) использовал подвернувшиеся обстоятельства. Соответственно, можно проанализировать написанное им и выделить то, что он написал бы даже без знаний из грядущего. В данном очерке я разберу лишь одну главу в одном из трех его основных трудов, поскольку уж слишком монументальны и обширны его работы для того, чтобы охватить их целиком.

" Происхождение видов путем естественного и полового отбора и генетическая подоплека сего явления" , глава 8 - "Инстинкты".

"...Многие привычные действия выполняются нами совершенно бессознательно и нередко даже прямо вопреки нашему сознательному желанию! Это так называемые условные (и, частично, безусловные) рефлексы, речь о которых еще пойдет дальше. Привычки часто связываются с другими привычками, с известным периодом времени или с известным состоянием организма. Однажды приобретенные, они часто остаются постоянными в течение всей жизни. Можно указать и другие черты сходства между инстинктами и привычками. Как при повторении хорошо знакомого напева, так и при инстинкте одно действие следует за другим до известной степени ритмически; если кого-нибудь прервать среди пения или при повторении чего-нибудь заученного, он обычно бывает вынужден начать с начала, чтобы приобрести привычный ход мысли. В этом я углядываю определенное сходство с рефлексами, хотя, разумеется, инстинкт в общем смысле является гораздо более сложным, нежели рефлекторные действия."

В данном отрывке Дарвин, несомненно, упоминает очень важную вещь из будущего - понятие рефлекса. Судя по его заметкам, рефлекс должен был быть открыт лишь через половину столетия после него. Но если его убрать, смысл вовсе не потеряется - останется сравнение инстинкта с привычкой, вполне логичное для его времени.

"...Если мы предположим, что какое-нибудь привычное действие становится наследственным в результате случайной мутации — а можно доказать, что иногда так и бывает на самом деле, — то граница между инстинктом и привычкой становится гораздо более четкой. Если бы трехлетний Моцарт стал играть на фортепиано не после поразительно малой практики, а совсем без практики, то справедливо было бы сказать, что это невероятным образом передалось ему от предков. Если бы, например, в ряду предков Моцарта выживали лишь те, кто лучше всех играл на фортепиано, то можно было бы предположить, что рано или поздно это закрепилось бы генетически. Без труда можно доказать, что самые удивительные инстинкты из тех, с которыми мы имеем дело, именно инстинкты «общественной» пчелы и многих муравьев, не могли быть приобретены путем привычки, а, без сомнений, тоже определяются генетически."

Еще одно масштабное открытие - гены и законы наследственности. Здесь Дарвин опередил кого-то другого (в его заметках речь идет о неком Менделе, монахе из Австрийской империи) лишь на десятилетие. Не будь у него этого знания... хм, можно было бы предположить, что в данном месте Чарльз вполне мог пойти по другому пути и посчитать границу между инстинктом и привычкой весьма размытой, а оба этих понятия - плавно переходящих друг в друга.

В дальнейших частях главы ("Наследственные изменения привычки или инстинкта у домашних животных" и "Специальные инстинкты") не упоминается никаких явных открытий из грядущего, единственное, что могло бы быть немного не так - у Дарвина была явная склонность к жестокому адаптационизму, которая вполне могла выразиться в резком отрицании всяческих эволюционных изменений, которые не несут явной и сиюминутной пользы, чего мы, разумеется не видим в оригинальной книге. Там он, наоборот, явно признает нейтральные и слабонегативные мутации, которые имеют место и в инстинктах в том числе (...в частности, явным примером не несущего сильного адаптационного смысла инстинкта является содомия у высших форм животных. Да, отчасти она помогает сбросу напряжения и агрессии в стае, что свойственно части приматов. Но возведенная в абсолют, если зверь явно предпочитает в качестве сексуальных партнеров лишь особей своего пола, она становится абсолютно бессмысленной и выключает его из размножения...). Впрочем, здесь, скорее всего, проявилась резко проявившаяся у Чарльза по возвращении гомофобия, которая заставила его в этом моменте покривить душой. Почему-то он ничего не упомянул, скажем, об исследованиях, подтверждающих достоверно большее количество племянников и племянниц у гомосексуалистов, что помогает отдельным генам, увеличивающим вероятность развития гомосексуализма оставаться в генофонде человечества, пусть и не с помощью прямого наследования. Скорее всего, в связи с малым количеством времени, он просто не успел добраться до этих сведений. Это является самым логичным вариантом.

После Дарвин пишет о строительных инстинктах пчел, и вот в этой части придраться ну абсолютно не к чему - все это он мог написать безо всякой помощи со стороны. Даже наоборот, именно в этой части он привел собственные, весьма впечатляющие, эксперименты:

"В одном весьма интересном случае я положил сот назад в улей, дав пчёлам поработать над ним еще короткое время, потом снова исследовал ячейку и нашел, что ромбическая пластинка была окончена и стала совершенно плоской, принимая во внимание, что эта маленькая пластинка была крайне тонка, совершенно невозможно допустить, что пчёлы сделали ее плоской, выгрызши выпуклую сторону; я подозреваю, что в таких случаях они становятся на противоположных сторонах, толкают и давят мягкий согретый воск (каким, я убедился, он легко делается) в надлежащем промежуточном месте и таким образом уплощают его."

Пожалуй, очень сильно изменилось бы его отношение к отдельным оппонентам - так, ехидство Дарвина в сторону Ламарка и его последователей временами прямо-таки недостойно истинного джентльмена (...да и как вообще можно до сих пор думать, что если в течение многих поколений тянуть зебру за шею, то она станет полосатым жирафом?). Без той огромной доказательной базы против ламаркистской теории, которую он получил бы в будущем, его слова стали бы гораздо более осторожными - что-то вроде "Меня удивляет, что до сих пор никто не воспользовался этим показательным примером бесполых насекомых против хорошо известного учения об унаследованной привычке, выдвинутого Ламарком."

Пожалуй, на этом кончаются основные фрагменты главы, которые Дарвин не смог бы написать или переписал по другому, ежели все бы сложилось иначе. И тем не менее, повторюсь, даже без всех тех знаний, что он получил просто так, я не сомневаюсь, что "Происхождение видов" было бы написано. Да, в другом формате, да, сильно урезанное, но все же, без теории эволюции мы бы не остались. Но вот два других его монументальных труда - "Строение мира, от мельчайших частиц до звезд над головой" и "Химические элементы, упорядоченные в группы и закономерности их расположения", без сомнений, написаны бы не были... И мир сейчас был бы совсем, совсем другой - в конце концов, то будущее, в котором побывал Чарльз, судя по его заметкам, очень сильно отличается от нашего - взять даже так называемые "компутеры", которыми Дарвин был прямо-таки поражен. Ведь они же абсолютно неживые, как это вообще возможно? Нам даже сложно представить, что наши биовычислители могут выглядеть совершенно иначе и иметь под собой совершенно иную технологическую основу. И знаете, не хотел бы я жить в том мире, что был уготован нам, если бы не счастливая случайность, посланная нам благими звездами - загрязненная планета, погрязшая в дрязгах, правительства, тратящие деньги не на науку, а на гонку вооружений... нет, определенно, этот мир мне не нравится. Мне, как и, думаю, всем вам, гораздо милее наша милая, справедливая, цельная биологическая цивилизация. Она правильнее.

Опубликовано в сборнике студенческих сочинений в году 206 от рождества Дарвина