В основу своего учения Иешаягу Лейбович положил слова мишны Авот «Будь дерзок, как тигр, и легок, как орел, быстр, как олень, и могуч, как лев, исполняя волю Отца твоего небесного» (5:18). Иными словами, главным и единственным предназначением человека профессор считал «исполнение воли Его» — скрупулезное соблюдение всех предписаний еврейского закона.
Согласно еврейской традиции, существует два подхода к соблюдению заповедей: ли-шма — ради самой заповеди и ло ли-шма — ради посторонних целей. Под соблюдением ло ли-шма традиционно подразумевалось исполнение заповеди в надежде получить за это награду от людей (почести, уважение и т.д.) или от Всевышнего. Оба подхода допустимы, в обоих случаях еврею обещана награда в Мире Грядущем, однако первый тип религиозности всегда был предпочтительнее. Но в идеале, говорил проф. Лейбович, заповеди следует соблюдать только потому, что такова воля Всевышнего. Если человек руководствуется любыми другими соображениями — этическими, национальными, психологическими, какими угодно, — его действие не есть в чистом виде служение Богу, ибо человек не «исполняет волю Отца небесного», но «служит» самому себе.
Принцип ли-шма, считал Лейбович, распространяется на все заповеди, включая молитву. Принято считать, что человек молится в надежде на помощь Бога, «когда он унывает и изливает пред Господом печаль свою» (Пс 102:1), или желая восхвалить и возблагодарить Творца. По мнению Лейбовича, все эти мотивы «недостойны». Еврей должен молиться, поскольку в галахе есть заповедь молиться. Точка. Молитва должна быть не просьбой о помощи или благодарностью, но «принятием ига Царствия Небесного». Поэтому молиться нужно в строго предписанное галахой время и теми словами, которые приведены в молитвеннике, — не прибавляя и не убавляя.
Поскольку молиться следует для того, чтобы исполнить заповедь, не следует ждать, что в ответ на молитву последует вмешательство свыше, которое поможет решить проблему, не поддавшуюся конвенциональным средствам. Вообще во всем, что касается божественного вмешательства, профессор был последовательным, воинствующим, по сути, рационалистом. Его любимым высказыванием было олам ке-минхаго hолех — мир следует естественным путем, а посему нечего надеяться на чудеса.
Неудивительно, что любимым библейским сюжетом, к которому Лейбович обращался раз за разом, была история жертвоприношения Ицхака (Быт 22). Профессору чрезвычайно импонировал образ Авраама, подавившего в себе все человеческие чувства ради того, чтобы исполнить повеление Всевышнего. Сёрен Кьеркегор, много передумавший о восхождении на гору Мория, полагал, что Авраамом двигала надежда на чудо — что Бог, вопреки всему, все-таки вернет ему, Аврааму, принесенного в жертву сына. Лейбович не оставил праотцу даже этой малости. Вслед за Маймонидом он мог бы сказать: «У человека, не имевшего детей и страстно желавшего, но уже отчаявшегося когда-нибудь их иметь, чрезвычайно богатого и уважаемого всеми, избранного Всевышним для того, чтобы из потомков его образовался великий народ, наконец родился сын. Можно представить себе, каким желанным и насколько любимым был он! Однако этот человек так боялся Всевышнего и так любил Его, что готов исполнить Его повеление, оставив все надежды» (Маймонид, Путеводитель колеблющихся 3:24).
Логическим следствием концепции ли-шма было учение Лейбовича о святости (кдуша). По мнению профессора, тот или иной предмет (место, время и т.д.) святы лишь постольку, поскольку Бог предназначил их для исполнения той или иной заповеди. Вне этого контекста они никакими особыми свойствами не обладают и ничем не лучше любых других предметов, мест и времен. В немалой степени эти взгляды и послужили причиной острого конфликта между Лейбовичем и последователями р. Кука, которые приписывали Земле Израиля «имманентную» святость.
Впрочем, видя высшую религиозную добродетель в скрупулезном соблюдении галахи ради самого ее соблюдения, Лейбович имел весьма нестандартные для израильской ортодоксии представления о том, что есть галаха. В частности, он полагал, что многие социальные установления, освященные авторитетом всех галахических кодексов, суть не «воля Отца небесного», но отражение средневековых социальных реалий и представлений, и потому могут и должны быть пересмотрены. Профессор нередко опережал свое время: например, требовал разрешить женщинам изучать Талмуд или предоставить им полное равноправие в политической сфере. Сегодня, когда женщины учат Талмуд довольно интенсивно и баллотируются в Кнессет от религиозных партий, этим уже никого не удивить. Но в те времена не только ультраортодоксам, но и религиозным сионистам это казалось немыслимым обновленчеством и подрывом устоев.
Разумеется, любой тезис Лейбовича можно оспорить, прибегнув к цитатам из еврейской классики. Но профессора это не смущало: традиционная еврейская культура чрезвычайно разнообразна, практически любая теория может быть опровергнута при помощи цитат. И Лейбович поступал так же, как в свое время Маймонид (чьим последователем профессор себя считал): просто не соглашался с мнениями, которые не вписывались в его теорию, сколь бы авторитетные цитаты ни приводились в их защиту.
Естественно, этот подход легитимен и при анализе позиции самого Лейбовича, чьи религиозно-философские взгляды еще при жизни вызывали не меньше споров, чем политические (в 1983 году группа ученых даже выпустила сборник «Шлила ли-шма» — «Отрицание ради отрицания», — посвященный критическому анализу взглядов Лейбовича). Но даже не соглашаясь с его воззрениями, нельзя не признать, что этот оригинальный еврейский мыслитель достоин большего, нежели остаться в национальной памяти лишь заурядным леваком-интеллектуалом.