В этом (2008) году Израиль празднует свое 60-летие. Провозглашая в Тель-Авиве создание еврейского государства, Давид Бен-Гурион заявил, что:
Государство Израиль будет открыто для еврейской иммиграции и для возвращения в него рассеянных по свету евреев.
Из «Декларации независимости»
Однако, по не зависящим от Израиля причинам, далеко не все евреи смогли незамедлительно воспользоваться этим приглашением. В частности, свободная репатриация евреев Советского Союза стала возможна лишь в эпоху перестройки.
В год, когда Израиль празднует свой юбилей, нам кажется правильным вспомнить о людях, посвятивших свою жизнь тому, чтобы мечта Бен-Гуриона стала реальностью и для советских евреев.
В борьбе за право советских евреев на эмиграцию были задействованы три стороны: во-первых, сами советские еврейские активисты, во-вторых, различные израильские структуры и, наконец, третья сила – наименее известная широкой русскоязычной публике – евреи диаспоры.
Не будем здесь обсуждать, почему некоторые евреи хотели покинуть СССР. Во-первых, эта тема заслуживает отдельного разговора, для которого вряд ли годится формат небольшой статьи. А во-вторых, по этому вопросу уже имеется обширная литература на русском языке, в том числе написанная самими отказниками и «узниками Сиона».
Вполне понятна и мотивация Израиля, заинтересованного в репатриации и с идеологической, и с экономической, и с военно-демографической точек зрения. Поэтому остановимся на третьей силе – евреях диаспоры. Тем более что это наименее известная широкой публике страница в истории борьбы советских евреев за право на репатриацию.
Что заставило благополучных, преуспевающих жителей Америки или Западной Европы всерьез озаботиться проблемами незнакомых им людей из Москвы, Киева или Бобруйска?
Напрашивающийся ответ "национальная солидарность" в данном случае верен, однако, безусловно, неполон. До Второй мировой войны у евреев Запада, многие из которых являлись уроженцами черты оседлости, было не меньше, а даже больше поводов считать советских евреев своими братьями. Тем не менее, их право на эмиграцию никого особо не волновало. Поэтому ответ на интересующий нас вопрос нужно искать не только в плоскости национальной солидарности.
Одним из самых сильных мотивов, заставивших евреев Запада, и особенно США, вступить в борьбу за права советских соплеменников, следует признать чувство вины, которое местные общины испытывали после войны, когда, по всеобщему убеждению, они слишком мало сделали для спасения европейского еврейства. Активность в борьбе за советских евреев послужила для них своего рода компенсацией за пассивность, проявленную во время Катастрофы.
Разумеется, в брежневско-андроповском Советском Союзе никакое физическое уничтожение евреям не грозило. Более того, несмотря на официальный антисионизм и негласную политику ограниченного государственного антисемитизма, власти довольно зорко следили за наиболее радикальными националистами-антисемитами, не останавливаясь перед арестами и другими репрессиями. К примеру, автор скандальной книги "Десионизация" Валерий Емельянов 7 лет отсидел в спецпсихлечебнице Ленинграда; в 1968 году была арестована так называемая «группа Фетисова», выступавшая, среди прочего, против «еврейского засилья в СССР». Воинствующие обличители "советского антисемитизма" не слишком любят об этом вспоминать, но из песни слов не выкинешь. Однако американские евреи не очень верили этой сравнительной безопасности: обжегшись на молоке, они предпочитали дуть и на воду.
Кроме того, деятельность в защиту советских евреев внесла героический элемент в жизнь добропорядочной, сытой и обеспеченной западной еврейской общины, наполнила новым смыслом жизнь разных ее слоев: студентов, раввинов, государственных и общественных деятелей. Кроме того, эта борьба оказалась близка самым разным течениям западного еврейства, каждое по-своему было заинтересовано в свободе советских евреев. Одни хотели, чтобы советские евреи смогли изучать Тору и выполнять заповеди, другие требовали предоставления им демократических прав, в первую очередь – на выбор места жительства, третьи ратовали за разрешение репатриации в Израиль, четвертые болели за изучение еврейского культурного наследия. Таким образом, борьба за выезд советских евреев оказалась той платформой, которая позволила разрозненному западному еврейству объединиться, не поступаясь своими идеологическими принципами.
Из интервью американской еврейки Дионы Гинзбург:
Пять раввинов – мой отец, еще два консервативных раввина, реформистский раввин и один ортодоксальный раввин по имени Ави Вайс – приняли решение совершить акт гражданского неповиновения без применения насилия: ворваться в здание штаб-квартиры ТАСС (Телеграфного Агентства Советского Союза) в Нью-Йорке.
Они выбрали именно ТАСС, а не другую организацию, поскольку это широко известный советский корпункт и в то же время не дипломатическая организация, и туда можно было относительно свободно зайти.
Итак, они постучались в дверь, им открыли. Они вошли и заявили, что у них есть сообщение для советского правительства в Москве. Войдя в помещение, они сняли шляпы и надели кипы и талиты. Акция была заранее спланирована. Прессу сознательно не уведомили заранее. Но возле здания ТАСС стоял Гленн Рихтер - активист борьбы за советских евреев в США. Все то время, что они находились внутри - по словам отца это продолжалось от 2-х до 4-х часов - он систематически информировал прессу о развитии ситуации.
K движению в защиту советских евреев примкнули евреи, обычно проявлявшие мало интереса к своим национальным делам: например, профессиональные борцы за права чернокожих. Нашелся проект даже для традиционно аполитичных домохозяек, объединившихся в борьбе за освобождение Рoзы (Рейзы) Палатник, оказавшейся в советской тюрьме за сионистскую деятельность.
Впрочем, полного единодушия, как всегда, не получилось. Многие западные евреи придерживались социалистических, коммунистических или просто левых идей, испытывали определенную симпатию к советскому государству, а потому не питали энтузиазма к политическим кампаниям, наносящим вред имиджу и политике СССР.
Из интервью Арианы Бокен-Рубин:
Демонстрации, организованные моей матерью, встречали сопротивление у некоторых людей. Это были люди, пережившие Катастрофу, которых советская армия освобождала из Освенцима (Аушвица) и других лагерей. Они чувствовали благодарность к Красной армии, и им психологически было сложно выступать против советской власти. <...> Они не могли слышать, когда о ней говорили плохо, и не могли терпеть насилия по отношению к тем, кто их спас. До войны было много евреев-коммунистов. Социалистическая и Коммунистическая партии были влиятельными и пользовались поддержкой евреев. Но постепенно всё изменилось. Сначала и моим родителям было тяжело признать, что в Советском Союзе происходит что-то негативное. Но потом им стало понятно, что в СССР совсем не тот социализм, на котором они выросли в Голландии, а диктатура...
Впрочем, в конечном итоге многие левые тоже включились в борьбу за советских евреев, порой играя в ней первую скрипку. К примеру, среди голландских активистов, оказалось немало выходцев из социалистического движения.
Наконец, борьба за советских евреев добавляла в жизнь добропорядочных бюргеров элемент экшна и осознание собственной значимости. Это касалось, в первую очередь, участников шумных акций и особенно еврейских туристов-эмиссаров, встречавшихся в Союзе с отказниками и другими еврейскими активистами. Подобная поездка давала еврейскому обывателю возможность почувствовать себя Джеймсом Бондом, заброшенным в тыл врага со специальным заданием.
Из интервью Шломо Бальзамa, однoгo из организаторов таких турпоездок из Парижа:
Один раз я поехал в Ленинград через Хельсинки. При путешествиях такого рода не требовалась въездная виза в Советский Союз, поскольку туристы ночевали на корабле, а не на территории Советского Союза. В этом случае было очень трудно встречаться с людьми, так как мы были частью группы. Сразу же после прибытия корабля нас пересаживали на автобусы с советскими экскурсоводами с указаниями не покидать тургруппу.
Мы знали, что посещение Эрмитажа занимает приблизительно 4 часа: вместе со всей группой мы прибывали на место, откуда уже можно было передвигаться по музею самостоятельно. Тогда мы покидали Эрмитаж для запланированных встреч, а потом присоединялись к группе, выходящей из музея, и вместе возвращались к автобусу. Было очень важно вовремя вернуться, чтобы наше отсутствие не было обнаружено.
Тот же метод мы использовали, когда группа шла в цирк, но по возвращении возникали некоторые проблемы. Один из туристов спросил меня, что мне больше всего понравилось на цирковом представлении. Я ответил без особого размышления: "Львы", но оказалось, что львов в программе не было. В конце концов, мне удалось убедить его, что я имел в виду медведей, и тогда меня оставили в покое.
Еврейские активисты свободного мира, решившие вступить в борьбу за права своих советских соплеменников, действовали одновременно в нескольких направлениях. Во-первых, энергично использовались средства публичной политики, с помощью которых евреи надеялись оказать давление на советские власти. Активисты лоббировали соответствующие инициативы в политических верхах, организовывали шумные публичные акции (акты гражданского неповиновения, митинги, демонстрации, пикеты, голодовки), бомбардировали советское руководство петициями протеста, инициировали кампании в западных СМИ.
Во-вторых, значительные средства были брошены на мобилизацию широкой еврейской общественности и привлечения ее внимания к проблемам советского еврейства. В этой области просоветским активистам удалось сгенерировать несколько весьма эффективных идей. Примером подобной удачной кампании может служить призыв оставлять свободный стул в вечер пасхального cедера – в знак солидарности с советскими евреями, которые, подобно евреям Древнего Египта, не имеют возможности покинуть страну вынужденного проживания. Эта акция - "Кес аль-доми" ("Стул "[Господи,] не молчи!"") - оказалась невероятно популярной, и была поддержана тысячами семей в Израиле и диаспоре. Другая аналогичная задумка касалась празднования бар- или бат-мицвы, когда в синагоге ставили картонное изображение кого-либо из детей отказников, лишенного возможности участвовать в аналогичной церемонии.
Рассказывает Диона Гинзбург:
Когда американским детям устраивали бар-мицву или бат-мицву, на биму ставили картонное изображение, символизировавшее ребенка, находившегося за "железным занавесом", а на пустом стуле устанавливали табличку с именем и фамилией советского ребенка того же возраста. Он был как бы "близнецом" американского. Это создавало эффект присутствия ребенка из-за "железного занавеса" на церемонии. Речь хатана бар-мицва посвящалась его "близнецу", советскому еврейскому ребенку. Возникала иллюзия одновременного празднования двух бар-мицв. Так мы понимали, что есть дети, которые не могут соблюдать еврейскую традицию, и мы делаем это за них, и думаем о них в торжественный для нас час.
Однажды, где-то в середине 80-х случилось так, что семья советского еврейского мальчика получила разрешение на выезд за неделю до планируемой бар-мицвы его "близнеца" из нашей общины. Церемония проходила как обычно со всеми картонными атрибутами и пустым стулом, было произнесено имя мальчика-"близнеца", рассказано о его семье, и хатан бар-мицва сказал, что он рад сообщить, что семья его "близнеца" получила разрешение на выезд. И тут как в мелодраме: внезапно встает советский мальчик и вместе со своей семьей поднимается на биму, и тогда у всех наворачиваются слезы на глаза. Это было событие. Мы слышали о детях, которые не могли отпраздновать бар-мицву. Постоянно проводилась одна и та же церемония с картонной фигурой, и наконец, приехал настоящий живой мальчик. Я помню, как это было трогательно для меня, тогда маленькой девочки. И помню, что все плакали, все прихожане синагоги.
Наконец, некоторые еврейские организации решили не ограничиваться борьбой за советских евреев "вообще", но опекали семьи конкретных отказников и активистов, в частности, регулярно отправляя им вещевые и продовольственные посылки. Эти посылки нередко становились объектом едких нападок официальной прессы, утверждавшей, что "евреи продают Родину за синтетические шубы и бульонные кубики". Кроме того, за каждую посылку СССР получал определенную сумму в валюте, что могло послужить дополнительным мотивом не выпускать отказников как можно дольше. Однако с учетом того, что многие отказники не имели нормальной работы, подобная помощь была весьма полезной, а в некоторых случаях – просто необходимой.
Разумеется, активность еврейского Запада не могла повлиять на глобальные изменения советской политики. К примеру, когда власти СССР решили отказаться от политики разрядки и прикрыть эмиграцию, они это сделали, невзирая на все крики и протесты. Однако отдельные локальные успехи деятельность еврейских активистов, безусловно, приносила, поскольку политики США и, в меньшей степени, других стран не могли не считаться с мнением влиятельной еврейской общины.
К примеру, в 1974 году при содействии еврейского лобби была принята знаменитая поправка Джексона-Вэника, связавшая предоставление Советскому Союзу статуса наибольшего благоприятствования в торговле со свободной эмиграцией.
Другой пример – история с "налогом на образование". В августе 1972 года советское правительство стало взимать с уезжающих на ПМЖ плату за полученное в СССР высшее образование. Требуемая сумма составляла в среднем зарплату дипломированного специалиста за нескольких лет, и была совершенно неподъемной для обычного врача или инженера. Однако массовый протест Запада, вызванный этой мерой, привел к тому, что "налог на образование" был отменен.
Из воспоминаний Германа Бранновера:
В августе 1972 года советская власть ввела для отъезжающих выкуп за образование. Вначале трудно было получить четкую информацию о том, сколько будут взимать за каждый диплом, но было ясно, что со своими многочисленными дипломами я буду стоить очень дорого. Прикидки и оценки приводили к сумме, выражавшейся несколькими десятками тысяч рублей. Даже если бы я продолжал работать, как прежде, нам потребовалось бы не меньше пяти – десяти лет, чтобы скопить такую сумму, и то при условии, что мы не будем ни есть, ни пить. Я же был уже год безработным и ничего не зарабатывал. Кстати, жили мы все это время на деньги от продажи одежды, которую нам присылали в посылках из разных стран. Нотке, в частности, поручил заботу о нас нью-йоркской организации «Эзрас Ахим», посылки которой были особенно частыми и содержали вещи, которые можно было легко и выгодно сбыть.
Пришли и миновали осенние праздники – последние наши праздники в Советском Союзе. Сразу после Симхат-Тора мы получили разрешение. Лишь неделей раньше меня таскали в КГБ и запугивали, и вдруг – разрешение. Все было до обидного просто и буднично. Вызвали и объявили, предъявили счет за дипломы... Очнувшись от радостного шока, мы стали изучать предъявленный нам счет. В сумме получалось больше тридцати одной тысячи рублей.
Вопрос о том, насколько общественная шумиха действительно помогла советским евреям, вызывал серьезные споры и тогда, и сейчас. К примеру, последний Любавичевский реббе относился к громогласным публичным акциям более чем скептически и считал гораздо более полезной негласную закулисную дипломатию.
Как бы то ни было, кампания в защиту советских евреев принесла в итоге значительную пользу. Во-первых, даже если им не удавалось влиять на ситуацию в целом, евреи Запада смогли помочь десяткам конкретных людей – отказников и активистов. А во-вторых, борьба за права советских евреев, безусловно, способствовала внутренней консолидации и росту еврейского самосознания западного еврейства. Так что в результате в плюсе остались все – и те, кому помогали, и те, кто пришел на помощь.
Марина Карпова, Евгений Левин, Ирина Черная
по заказу проекта Booknik
(опубликовано 15 июля 2008 г.)