Влас Дорошевич. Воспоминания
Издательство: Новое Литературное Обозрение, 2008
ISBN: 978-5-86793-606-8
В последние предреволюционные десятилетия русская журналистика все больше становилась «еврейской профессией». Такие разные по политическим взглядам авторы, как Владимир Жаботинский, Ариадна Тыркова и Иван Солоневич, независимо друг от друга замечали преобладание сотрудников-евреев в редакциях влиятельных русских газет. Доходило до курьезов: едва ли не все репортеры, аккредитованные в Первой Думе, оказались евреями (так что когда Пуришкевич назвал ложу прессы «чертой оседлости», смех раздался не только на правых скамьях).
Однако у всякого правила были свои исключения. Так, Иван Дмитриевич Сытин, издававший вполне прогрессивное «Русское слово», свято придерживался принципа: корреспонденты могут быть любой национальности и веры, однако сама редакция непременно должна быть русской.
В последние предреволюционные годы «Русское слово» стало самой массовой российской газетой. Тому было много причин – оперативная подача новостей, низкая цена розницы и подписки... Однако главный секрет успеха газеты заключался в том, что Сытину удалось привлечь к сотрудничеству лучшие перья тогдашней России: Гиляровского, Амфитеатрова, Немировича-Данченко, а также блестящего фельетониста Власа Дорошевича, которого еще при жизни называли «королем фельетона».Послереволюционная литературная судьба Дорошевича сложилась достаточно парадоксально. Несмотря на то, что журналист решительно не принял революцию, написав несколько острых статей против большевиков и лично Ленина, в советские времена вышли несколько сборников его фельетонов. Зато после перестройки о Дорошевиче почему-то забыли. Единственная его книга, переизданная в постсоветское время, – отчет о поездке на Сахалин. О Дорошевиче почти не помнят даже в Интернете – в библиотеке Мошкова его творчество представлено лишь сборником сказок и всего одним фельетоном. Да и на других сайтах ситуация не лучше.Так что сборник, выпущенный «Новым литературным обозрением», следует признать своего рода запоздалым извинением постсоветских книгоиздателей перед блестящим русским фельетонистом. Правда, «воспоминаниями», вопреки обложке, эта книга не является, поскольку мемуаров журналист не написал. В книгу вошли несколько десятков фельетонов, написанных Дорошевичем в память либо о своих современниках, либо о «прошлых временах» его детства и юности.
Некоторые из них печатались и в советских изданиях – например, воспоминания о любительских московских театрах или русских актерах конца позапрошлого – начала прошлого века (в юности Дорошевич был актером-любителем, а затем много лет — театральным критиком).
Тогда Москва была полна любительскими кружками.
Публики не было. Все были актерами. Все играли.
В каждой гимназии было по нескольку любительских кружков.
Вы учились больше в Секретаревке и Немчиновке <московские любительские театры>, чем в гимназии.
Однако многое, кажется, переиздано впервые: очерки о московских купцах, промышленниках и меценатах, воспоминания о деятелях суда и адвокатуры. Кое-что в советские времена просто нельзя было переиздать – скажем, некролог о. Иоанна Кронштадтского, которого Дорошевич, решительно расходясь с ним в политических воззрениях (он был либералом, о. Иоанн – черносотенцем), тем не менее, глубоко чтил за искреннюю веру.
Скромный батюшка, любящий, кроткий и верующий, верующий той вере, которая «горами двигает».
Затем появился другой о. Иоанн Кронштадтский.
Уже митрофорный архиерей.
Воинствующий, анафемствующий, делающий политику.
Когда в Кишиневе произошел ужас, от которого содрогнулся весь христиански-цивилизованный мир – тот, первый, послал телеграмму с сочувствием жертвам, с осуждением зверям.
Второй поспешил послать за этой телеграммой:
- Опровержение.
Политик остановил батюшку.
Издание НЛО, в отличие от советских сборников, обладает еще одним несомненным достоинством: все фельетоны снабжены большим количеством примечаний. В них описываются реалии конца XIX – начала XX века, раскрываются многочисленные инициалы (которых у Дорошевича немало, так как тогда было принято заменять фамилии и имена первыми буквами), и вообще рассказано, «кто все эти люди». Это очень помогает даже тем, кто серьезно интересуется русской историей того времени. Поскольку, прочитав, скажем, про «корреспондентку, потом антрепренершу, потом деятельницу «Союза русского народа» Ш.», даже специалист не сразу сообразит, что речь идет о Елизавете Александровне Шабельской, авторе романа «Сатанисты ХХ века»
Еврейской темой Дорошевич отдельно не интересовался. Однако совсем без евреев в тогдашней России уже не получалось, и поэтому в его творчестве они присутствуют, так сказать, «в соответствии с процентной нормой». А в «Воспоминания» вошли фельетоны о московском адвокате, депутате Думы Осипе Пергаменте, знаменитом эсере Михаиле Гоце... Или вот такой эпизод из описания «подвигов» одесского градоначальника Зеленого:
У торгового дома «Князь Юрий Гагарин» было взыскание по векселю. Мелкое. Это взыскание было передано ходатаю-еврею. Дело бесспорное. Вексель.
Но должник нашел ход в канцелярию.
Правитель канцелярии настроил Зеленого.
Зеленой вызвал ходатая, разнес, наговорил «слов» и в конце концов разорвал у него вексель.
Тут уж вступился торговый дом:
— Помилуйте, если документы торгового дома…
Полетела жалоба в Сенат.
Подрыв доверия.
Я видел жалобу и объяснение.
Градоначальник писал:
— Ничего подобного не было. Еврей, собственник векселя, был вызван и настолько тронут мягкой, дружеской беседой о тяжелом положении помещика, что сам, по собственному желанию, разорвал вексель.
Вы представляете ходатая, рвущего вверенные ему документы?
А в особенности дружескую беседу П.А. Зеленого с евреем.
«Воспоминания» - лишь ничтожная доля литературного наследия Дорошевича. Однако сборник дает достаточно полное представление о его основных журналистских интересах (театр, суд, думская политика, русская школа, сахалинская каторга...). А также – о неподражаемом стиле, когда каждое предложение начинается с новой строки, о юморе и умении одним метким словом намертво «припечатать» противника.
В ответ на «еврейское нашествие» на ниву русской словесности, Корней Чуковский, а вслед за ним и Владимир Жаботинский заявили, что выше ремесленного уровня еврею, ставшему русским литератором, не подняться: «...главная трагедия русского интеллигентного еврея, что он всегда только помогает родам русской культуры... а сам бесплоден и фатально не способен родить».
В прозе и особенно поэзии ХХ век, безусловно, опроверг это утверждение. Но в том, что касается журналистики, – возможно, и нет. Поскольку журналисты, чье газетное творчество стало частью «большой литературы», – Владимир Гиляровский (дядя Гиляй) и Влас Дорошевич – оба, говоря дореволюционным языком, «православные». А третьего, да еще еврея, пожалуй, и не назовешь.
Евгений Левин
по заказу проекта Booknik
(опубликовано 13 апреля 2009 г.)