Говоря о том, сколь важную роль в еврейской жизни играют обычаи, один из моих университетских преподавателей всегда вспоминал Пасхальную агаду. Ибо с "формально-галахической точки зрения этот текст имеет нулевой статус, так как, согласно закону, об Исходе из Египта можно рассказывать любыми словами и в любом порядке. И тем не менее, практически в каждом доме традиционный пасхальный седер проходит именно по сценарию Агады".
К Пасхальной агаде написаны сотни комментариев – от весьма поверхностных до очень глубоких и подробных. Тем не менее, израильский исследователь Исраэль Яаков Юваль недавно сумел предложить новое прочтение этого текста. В своей книге «Два народа в утробе твоей» иерусалимский профессор утверждает, что Агада является прежде всего своеобразным еврейским ответом на вызов, брошенный христианством иудаизму. Соответственно, главную свою задачу авторы Агады видели в том, чтобы "отстоять Песах перед Пасхой", обозначив и утвердив еврейскую идентичность в изменившемся и стремительно христианизирующемся мире. Теория Юваля – хотя с ней местами и хочется поспорить – позволяет взглянуть на привычный текст необычным углом зрения.Прежде всего, обратим внимание на следующий факт: основной текст Агады представляет собой мидраш, толкование, на отрывок из Второзакония, который читали крестьяне, приносившие в Храм первые плоды своего урожая: Арамеец-скиталец отец мой, сошел он в Египет с малой горсткой людей пожить там и стал там великим народом, мощным и многочисленным. И вредили нам египтяне, и мучили нас, и взвалили на нас непосильный труд. И возопили мы к Господу, Богу наших отцов, и услышал Господь голос наш, и увидел бедствие наше, наш каторжный труд и притеснение наше; и вывел нас Господь из Египта мощною дланью, рукою могучей, ужас великий внушив, совершив знамения и чудеса.
Втор 26:5-8
На первый взгляд, этот выбор выглядит несколько странно – ведь в Торе есть несколько глав, где об Исходе рассказывается гораздо более подробно, да и к тому же в настоящем времени. Более того, наш "мидраш" зачастую является ни чем иным, как указанием на первоисточник, находящийся в одной из этих глав. Например: "И взвалили на нас непосильный труд", как сказано (Исх 1:13): "И заставляли египтяне работать сынов Израилевых с жестокостью".
Почему же мудрецы не захотели напрямую работать с главами из Книги Исход? Юваль объясняет это тем, что ко времени создания Агады главы Исхода уже были активно задействованы... христианской пропагандой! Согласно утверждениям Отцов церкви, пасхальная жертва, принесенная евреями в Египте, была прообразом Голгофы. А последовавшие затем Исход и переход через Красное море – прообразами Спасения в водах крестильной купели. Так, Августин Блаженный пишет в своей проповеди «О пользе покаяния»:
Переход чрез море означает, братия, крещение. Но так как крещение или, иными словами, вода спасения не может иметь силы, если не освящается именем Христа, Который пролил за нас кровь Свою, вода поэтому и знаменуется крестом Его, и самое море было красное.
Еврейские мудрецы, полагает Юваль, были хорошо знакомы с христианским прочтением нарратива Исхода. А потому – предпочли работать с менее опасным текстом.
Перейдем теперь непосредственно к тексту Агады. В начале пасхального седера глава семейства приоткрывает мацу, показывает ее всем присутствующим и произносит: "Вот скудный хлеб, который ели наши предки в стране Египетской".
С чем связана подобная настойчивая наглядность? Почему нужно напоминать, что маца, лежащая на пасхальном столе, есть именно тот хлеб, который евреи ели в Египте? Здесь можно вспомнить другие слова, также прозвучавшие за пасхальным столом:
И, взяв хлеб и благодарив, преломил и подал им, говоря: сие есть тело Мое, которое за вас предается; сие творите в Мое воспоминание (Лук 22:19).
Эти евангельские слова легли в основу церковного учения о евхаристии,святом причастии, причем католики и англикане причащаются гостией, опресноком, неквасным хлебом. Поэтому не исключено, что соответствующий ритуал должен был лишний раз напомнить участникам седера, что "наш" опреснок – это не христианская гостия, «тело Христово», но "хлеб бедности", который мы едим в память об Исходе.
Не менее интересно продолжение этого отрывка: "В этом году [мы] здесь, в будущем году – в Стране Израиля; в этом году [мы] – рабы, в будущем году – свободные люди".
Тема изгнания играла огромную роль в становлении христианской доктрины. По мнению Отцов церкви, евреи были изгнаны из своей страны в наказание за то, что не приняли и казнили истинного Спасителя, и изгнание их будет длиться вечно – или, по крайней мере, пока они будут упорствовать в своем заблуждении:
Eвреи, Его <Иисуса> губители, которые не захотели поверить в Него, с того времени попали под жестокий гнет римлян и были изгнаны из своей страны, где они уже находились под властью чужеземцев.
Августин Аврелий. Град Божий
Текст Агады был разработан через много лет после разрушения Храма. И его редакторы не могли отрицать очевидных фактов – что евреи действительно "изгнаны" и "порабощены". Однако при этом они решительно расходились с христианами в интерпретации этих фактов. Последователи Иисуса и Павла считали, что евреи побеждены окончательно и бесповоротно. Мудрецы, напротив, старались укрепить свою паству в вере, что ситуация поправима и что евреи еще обретут свою страну и государственный суверенитет.
Упование на грядущие перемены к лучшему мы находим не только в начале, но и в конце рассказа об Исходе. При этом авторы Агады многократно воспользовались грамматическими формами будущего времени, дабы убедить читателей в обоснованности их надежд:
Да позволит же нам Господь, Бог наш и Бог отцов наших, дожить и до других торжественных дней и праздников, которые грядут навстречу нам с миром, (нам) радующимся восстановлению города Твоего и веселящимся отправлению службы Твоей (в Храме). И там мы будем вкушать от жертвоприношений и от пасхального агнца, кровь которых коснется стены жертвенника Твоего в соответствии с волей Твоей, и мы будем благодарить Тебя песнью новой за освобождение наше и за избавление душ наших.
Далее Агада переходит к важности заповеди рассказывать об Исходе из Египта. При этом, среди прочего, приводится следующий анекдот:
Был случай с рабби Элиэзером, рабби Иегошуа, рабби Элеазаром бен Азарией, рабби Акивой и рабби Тарфоном, когда они вместе справляли Песах в Бней-Браке. Они вели рассказ об исходе из Египта всю ночь, пока не пришли ученики их и не сказали: "Учители наши! Настало время чтения утренней молитвы Шма!"
В этом рассказе не было бы ничего необычного – в Талмуде есть достаточно примеров того, что мудрецы проводили ночи за изучением Торы (например, Йома 35а), – если бы не одно "но": согласно некоторым апокрифам, похожий обычай существовал и у палестинских христиан, которые в пасхальную ночь до рассвета предавались воспоминаниям о крестной гибели Иисуса. Не столь важно, позаимствовали христиане этот обычай у евреев или же их традиция возникла независимо. Важно другое: если еврейские мудрецы знали об этой христианской практике, то их пасхальное ночное бдение могло приобрести дополнительный смысл – дать "симметричный ответ" оппонентам. Дескать, пусть они говорят о своем якобы Спасителе. Мы же вместо этого будем всю ночь вспоминать об истинном Избавлении, имевшем место во время Исхода.
Теперь проследуем немного вперед. Ближе к концу седера, после рассказа о десяти казнях, в Агаде идет длинный гимн Даейну ("Hам было бы довольно"), в котором евреи благодарят Бога за многочисленные чудеса, которые Он совершил во время Исхода, и даже утверждают, что им за глаза хватило бы гораздо меньшего:
Если бы Он вывел нас из Египта, но не совершил бы суда над египтянами, - нам и этого было бы достаточно! Если бы Он совершил над ними суд, но не над их богами, - нам и этого было бы достаточно! Если бы Он совершил суд над их богами, но не поразил бы их первенцев, - нам и этого было бы достаточно...
Во сколько же крат увеличена милость Вездесущего по отношению к нам! Он вывел нас из Египта; и совершил суд над египтянами; и над богами их; и поразил первенцев их; и отдал нам их имущество; и рассек перед нами море; и провел нас посреди него по суше; и потопил в нем врагов наших; и снабжал нас всем необходимым в пустыне сорок лет; и кормил нас манною; и дал нам Субботу; и привел нас к горе Синай; и дал нам Тору; и ввел нас в Страну Израиля; и воздвиг нам Храм, избранный Им, чтобы очищать нас от всех прегрешений наших.
Благодарность за чудеса - реакция более чем естественная. Однако важно отметить, что, по мнению христиан, все было совсем иначе – за все добро, совершенное Всевышним, евреи отплатили Ему черной неблагодарностью. Вот, к примеру, что писал епископ Сардиса Мелито в своем сочинении «О Пасхе»:
О неблагодарный Израиль! Как низко оценил ты десять казней Египетских. Как низко оценил ты огненный столп, сопровождавший тебя днем, облачный столп, сопровождавший тебя ночью (Исх 13:21), и переход Красного моря? Как низко оценил ты манну небесную, воду, извлеченную из скалы, Закон, полученный на горе Хорев, страну, которую ты получил в наследие...
Благодарственная молитва Даейну в каком-то смысле опровергает эти обвинения.
Как мы уже сказали, галаха разрешает рассказывать об Исходе любыми словами. Тем не менее, существует обязательный минимум:
Рабан Гамлиэль говорил: "Всякий, кто не упоминал о следующих трех предметах в Песах, не исполнил своей обязанности. Вот эти предметы: песах, маца и марор (горькая зелень).
О маце-гостии мы уже писали. Поговорим теперь о двух других символах.
Что касается "песаха", то есть агнца, принесенного в пасхальную жертву, то у христиан не было никаких сомнений, что речь идет о прообразе Иисуса и его крестной смерти. Соответствующие параллели появляются уже в Новом Завете: "На другой день видит Иоанн идущего к нему Иисуса и говорит: вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира" (Ин 1:29); "Ибо Пасха наша, Христос, заклан за нас" (I Кор 5:7), и т.п.
Поэтому неудивительно, что раббан Гамлиэль счел необходимым подчеркнуть, что еврейское понимание этого образа совершенно иное:
Пасхальная жертва, которую отцы наши ели в те времена, когда существовал Храм, знаком чего она была? Ее ели в знак того, что миновал <на иврите – пасах> Всевышний дома отцов наших в Египте, как сказано (Исх 12:27): "Так скажите (детям вашим): это жертва "Песах", потому что Бог миновал (пасах) дома сынов Израилевых в Египте, когда поражал Он египтян. И поклонился народ, и преклонился".
Что касается горькой зелени, то здесь вновь стоит дать слово епископу Мелито. Он утверждал, что после того, как евреи отвергли Иисуса, «пpаздник опресноков стал для них горьким, как сказано: Вместе с мацой и горькой зеленью пусть едят его (Исх 12:8)».
Мелито считал, что горькая зелень символизирует тяжелое положение, в котором евреи очутились в настоящем, после того, как не приняли Спасителя. Раббан Гамлиэль придерживался иного мнения – о том, что "горечь" в данном случае относится к прошлому, когда евреи еще были в египетском рабстве:
Этот марор – в знак чего мы едим его? В знак того, что горькой делали египтяне жизнь отцов наших в Египте, как сказано (Исх 1:14): "И огорчали жизнь их трудом тяжелым над глиной и кирпичами и всяким трудом в поле; всякой работой, к которой принуждали их с жестокостью".
Комментаторов давно занимал вопрос, почему в Агаде ни разу не упоминается имя Моисея. Объяснения по этому поводу приводились разные, и обычно не слишком убедительные. Однако все станет легко и понятно, если мы вспомним, кем считается Моисей в христианской традиции:
Моисей же — прообраз Христа. По слову Феофилакта Болгарского: Уподобляя Его (Христа) в переносном смысле Моисею, я позволяю назвать Его даже Моисеем, истину позволяю себе сопоставить с тенью. Христос рождается в Вифлееме, Моисей родился в Египте. Моисей — израильтянин, Христос — по плоти тоже. Моисей из рода священнического, Христос — через Деву из рода Давидова. При Моисее — Фараон, при Христе — Ирод. Фараон убивает детей, Ирод истребляет младенцев; тот избивает детей мужеского пола, и этот истребляет мужеский же пол. Моисей спасается при посредстве матери; Матерью же и вместе с нею спасен Христос.
Фиофилакт Болгарский. "Толкование на деяния святых апостолов"
Мелито из Сардиса прямо писал, что Иисус, среди прочего, вывел евреев из Египта. И это мнение было вполне общепринятым в христианском богословии. Поэтому неудивительно, что авторы Агады не захотели лить воду на чужую мельницу, а потому убрали из текста любые упоминания о том, кого могли счесть префигурацией Назарянина.
С большой вероятностью еще два отрывка из Агады можно признать скрытой полемикой с утверждением, что евреев из Египта вывел Иисус. Первым из них является утверждение, что Бог спас евреев, не прибегая к услугам какого-либо посредника:
И вывел нас Господь из Египта – не при помощи ангела, не при помощи сарафа и не при помощи посланника, но Пресвятой, благословен Он, Сам, во славе Своей. Как сказано: "И Я пройду в эту ночь по стране Египетской, и поражу всякого первенца в стране Египетской от человека до скота, и над всеми божествами Египта совершу расправу, Я – Господь. "И Я пройду по стране Египетской" – Я, а не ангел. "И поражу всякого первенца в стране Египетской" – Я, а не сараф. "И над всеми божествами Египта совершу расправу" – Я, а не посланник. "Я - Господь" - Я Сам, а не другой".
На наш взгляд, даже в нынешнем виде этот отрывок говорит сам за себя. Однако в Агаде Саадии Гаона после слов "не при помощи ангела, не при помощи сарафа и не при помощи посланника" следовало еще одно утверждение - "не при помощи слова". Напомним для тех, кто забыл: Слово (Логос) является одним из имен Второй Ипостаси, т.е. Иисуса: "В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог" (Ин 1:1).
Второй отрывок является своего рода введением к Галелю – подборке благодарственных псалмов, которые читают во время cедера. Для наглядности воспроизведем его параллельно с еще одной цитатой из поучения "О Пасхе" епископа Сардисского:
Агадa
И поэтому мы обязаны благодарить и прославлять, хвалить и воспевать Того, Кто сделал для отцов наших и для нас все эти чудеса. Он вывел нас из рабства на свободу, из горести в веселье, из траура в праздник, из тьмы в свет, из порабощения в освобождение.
«О Пасхе»
< Иисус > вывел нас из рабства на свободу, из тьмы в свет, от смерти к жизни, из угнетения в вечное царство; он сделал нас новым священством и избранным народом, присно и вовеки веков.
Опять-таки, не столь важно, кто у кого позаимствовал эту формулировку. Важно, что в течение определенного времени обе общины пользовались ими синхронно, в результате чего декларация каждой из них становилась не только утверждением собственной веры, но и отрицанием чужой.
В заключение вновь вернемся к началу Агады, когда звучат четыре вопроса, которые задают своим отцам их сыновья:
Нечестивый сын (раша) – какой вопрос он задает? "Что это за служение у вас?". "У вас" (подчеркивает он) – а не у него. И поскольку он выводит себя из общины Израиля, то тем самым отрицает он самые основы (существования евреев). И на это ты притупи ему зубы и скажи ему: "Ради этого сделал мне Бог при выходе моем из Египта". И подчеркни "моем", а не "его", т.к. если бы он был там, то он не был бы выведен.
В комментариях к этим словам обычно говорится, что нечестивый сын совершенно отделяет себя от празднования Исхода. Однако, на мой взгляд, ключевым в его реплике является слово "служение" (авода), то есть ритуал, окружающий праздник Песах: пасхальная жертва, маца, горькая зелень... Иными словами, сын-злодей отрицает "Закон" – тот самый, от которого, по мнению Павла, Иисус освободил принявших его.
Это предположение подтверждается диалогом отца с "умным" сыном, который является образцом для подражания:
Мудрый сын (хахам) – какой вопрос он задает? "Каковы свидетельства, правила и законы, которые заповедовал нам Господь, Бог наш?". И на это ты расскажи ему во всех подробностях о законах седера вплоть до самого конца.
Как видим, "умный" сын, равно как и "злодей", не интересуется отвлеченными идеями. Весь его интерес сосредоточен на Законе, и именно о Законе отцу и предписывается с ним говорить.
Христианство рассматривало свой спор с иудаизмом как отказ от Закона в пользу веры и благодати. В свою очередь, мудрецы отвечали на это, что тот, кто по религиозным соображениям отверг заповеди Торы, тем самым исключил себя из народа Израилева. И отец должен отвечать: "Ради этого сделал мне Бог при выходе моем из Египта". И подчеркни "моем", а не "его", т.к. если бы он был там, то он не был бы выведен".
Разбор Агады можно было бы продолжить. Однако уже сейчас видно, что этот текст, безусловно, выглядит как развернутый еврейский ответ на вызов, брошенный иудаизму христианством. Я не стал бы называть этот ответ "полемическим" – полемика предполагает опровержения чужих доводов, которого в Агаде нет и в помине. Скорее, его следует считать демаркацией границы между религиями Закона и Благодати, между еврейским Песахом и христианской Пасхой.
Христианская идентичность в значительной степени сформировалась в результате полемики с традиционным иудаизмом, начатой еще Иисусом и продолженной апостолами и Отцами церкви. Если наше и профессора Юваля прочтение Агады является верным, то придется признать, что и с еврейской стороны дело обстояло похожим образом.
Евгений Левин
по заказу проекта Booknik
(опубликовано 18 апреля 2008 г.)