Интервью с др. Шуламит (Ириной) Копелиович
Расскажите, пожалуйста, немного о себе
Я приехала в Израиль в 1995 году из Челябинска, бросив по середине 3-го курса тамошний Иняз. В Израиле поступила в университет Бар-Илан, где сделала докторат на кафедре английского языка.
Замужем. 4 детей. Сейчас в основном работаю мамой, а в свободное время преподаю английский.
Каким образом у Вас возникла идея исследования билингвизма детей-эмигрантов?
Прежде всего, проблема двуязычая волновала меня лично. Мне самой было важно сохранить русский язык у своих детей, чтобы при этом у них не возникло проблем с окружающей ивритоязычной средой.
А кроме того, меня всегда интересовали вопросы, связанные с детской речью, детским развитием и т.п.
В начале исследования, у Вас, очевидно, были какие-то предположения как по-поводу родителей (уровень мотивации сохранения языка у детей), так и по поводу детей (уровень русского языка). Насколько полученные результаты совпали с исходными ожиданиями?
У меня не было никакой первоначальной гипотезы. Это, в принципе, является так называемым «открытым исследованием» - когда ученый сначала непредвзято собирает информацию, и только потом ее обобщает, анализирует, строит теории.
Поэтому, приступая к работе, я больше слушала, чем продвигала свои версии. И только потом решала, применим ли опыт конкретной семьи к другим семьям или является уникальным.
Другое дело, что я с самого начала очень четко установила, что именно я хочу проверить. И плюс – довольно много читала о том, что происходит в двуязычных семьях в других странах.
Не удивило ли Вас то, что в общине, в основе которой лежит отказническая идеология ("Маханаим" - ком.М.К.), довольно много родителей хотят сохранить у детей русский язык, и предпринимают для этого значительные усилия?
Совсем наоборот. Мне было понятно, что люди, которые всегда были нонконформистами, которым важна была «своя правда», не захотят терять часть своей идентичности. А кроме того, это очень культурная, очень образованная община. А чем выше культурный уровень общества, тем больше желание сохранить язык и культуру. Разумеется, и среди этих людей есть те, кто сознательно, по идеологическим причинам, отказался от русского языка и русской культуры. Но таких явное меньшинство.
Вообще, меня очень привлекает в этой общине установка на органическое многостороннее развитие, когда человек не пытается «обрубить» себя, загоняя в какие-то рамки.
Каковы были основные мотивы родителей, стремящихся к тому, чтобы их дети знали русский?
Мотивы, естественно, у каждой семьи разные. Но можно выделить три основных:
Желание передать культурное наследие (иногда это принимает не очень здворовые формы, когда родители настолько погружены в русскую культуру, что не могут представить, как дети смогут без нее прожить; в таких ситуациях я всегда вспоминаю Довлатова: «Пушкин жил без Достоевского – и ничего»).
У детей есть бабушки/дедушки, которые нормально говорят только по-русски. Многие хотять сохранить преемственность поколений, чтобы не порвалась связь времен. И семьи, которым это удается, в результате остаются только в выигрыше.
И, наконец, чисто прагматические соображения: люди хотят, чтобы их дети знали еще один язык. Раннее двуязычие – замечательный стимул для развития интеллекта, гибкости мышления, фантазии. Хотя здесь очень важно не пускать дело на самотек. Иначе вместо двуязычая будет полуязычие – когда человек толком не знает ни одного языка. Это приводит к очень тяжелым психологическим, социальным и педагогическим последствиям.
Большинство семей, участвовавших в исследовании – религиозные. Повлиял ли этот фактор на ситуацию, связанную с русским языком, и если да, то как?
Мне кажется, что это не настолько принципиально. Есть много нерелигиозных семей, где дети теряют русский язык. И много религиозных, где язык сохраняют. В какой-то степени мне хотелось разбить в своем исследовании стереотип, что для русских евреев приобщение к религии означает отказ от собственного культурного прошлого.
Тем не менее, опредленное влияние есть. Хотя с религией оно связано косвенно. Во-первых, религиозные семьи чаще всего многодетные, что заметно осложняет процесс сохранения языка.
Во-вторых, почти нет религиозных школ, где можно изучать русский язык на серьезном уровне (как предмет, который сдают на аттестат зрелости). Тогда как в нерелигиозных школах, где есть достаточно русскоязычных детей, больше шансов получить возможность изучать и сдавать русский язык на аттестат зрелости.
Хотя школа все равно не может заменть семью. Если ребенок не получит русский язык дома, школа ему не поможет.
Ну и последний вопрос. А что происходит в Вашей собственной семье?
Мне повезло. Мы все-таки «сапожники в сапогах». К моменту, когда моему первому ребенку исполнилось 3 года, я закончила свой докторат и уже могла обобщить накопленные данные и сделать практические выводы.
До 3 лет мы говорим с детьми только по-русски, «накачиваем» их русским языком.
Потом в течение года перед детским садом учим их ивриту. Ребенок идет в сад уже с двумя языками.
В результате, русский не мешает его интеграции в коллективе.
С младшими детьми мы тоже стараемся говорить только по-русски. Хотя это уже сложнее – между собой дети начинают общаться на иврите. Правда, иногда нам удается подключить старшего к нашим педагогическим усилиям. Например, он читает младшим русские сказки.
На сегодня, все наши дети двуязычные. Все нормально говорят и читают по-русски в соответствие с возрастом. Но мы все равно много работаем над сохранением языка. Постоянно переводим с русского на иврит и обратно. Поощряем двуязычные шутки. Устраиваем мероприятия, связанные с русским языком – утренники, вечера поэзии – в которые стараемся максимально вовлечь их друзей.
И еще – во всем, что касается языкового развития, я стараюсь ничего не пускать на самотек. Мы проговариваем, обсуждаем, направляем, пытаемся контролировать все, что связано с использованием обоих языков в нашей жизни, с их соотношением и взаимодействием.
Нам очень повезло, что мы с мужем оба лингвисты. Соответственно, какие-то вещи мы можем обсудить профессионально. Сохранение русского языка – наш совместный семейный проект.
При этом мы не боремся с ивритом. У нас нет проблем, что о каких-то вещах дети говорят на иврите (например, о религии). Чем ярче, яснее и многообразнее наши связи с ивритоязычной культурой, тем более жизнеспособным будет русскоязычное наследие, которое нам так хочется передать детям.