Размышления по поводу одного концерта канторского искусства
Несколько месяцев накануне муниципальных выборов (которые должны состояться этой осенью) – золотая пора для израильтян, желающих культурно проводить свободное время. Ибо в это время городские власти вдруг вспоминают, что напоминать о себе надо не только штрафами за неправильную парковку и уведомлением о повышении муниципальных налогов. И начинают баловать потенциальных избирателей всевозможными культурными действами: иногда за символическую плату, иногда и вовсе бесплатно, но непременно – под патронажем действующего городского головы.
На муниципальных выборах отдельно голосуют за депутатов горсоветов, избираемых по партийным спискам, и отдельно – за градоначальников. В этой ситуации израильские лужковы и матвиенки начинают усиленно обхаживать религиозную публику, поскольку религиозные партии почти никогда не претендуют на кресло мэра, но зато могут поддержать кого-нибудь из кандидатов. Так что неудивительно, что предвыборная культура сплошь и рядом ориентирована прежде всего на "кошерную" публику.
Одно из подобных мероприятий было запланировано на 17 июля в рамат-ганском городском парке. Если верить афише, перед собравшимися совершенно бесплатно выступали местный городской голова, а также четверо ведущих канторов мира, в сопровождении хора и оркестра.
На первый взгляд, ничего удивительного в этом нет: где, как не в еврейском государстве, должна звучать еврейская литургическая музыка? Поэтому многие, полагаю, искренне удивятся, что всего каких-то два-три десятилетия назад подобный концерт был в Израиле практически немыслим.
Музыка и пение сопровождали еврейское богослужение еще в библейскую эпоху. Однако привычная нам ашкеназская литургическая музыка (хазанут) намного моложе – эта музыкальная традиция зародилась в Центральной и Восточной Европе в XIX – начале XX века. Ее появление было вызвано желанием более богатых и образованных евреев сделать еврейское богослужение не только "благочестивым", но и красивым. При этом ориентиром, естественно, служила музыка, звучащая у соседей: на домашнем концерте в гостиной, в оперном театре, в городском парке, где играл оркестр расквартированного в городе полка. (Последнее характерно, прежде всего, для гурских хасидов, которые и по сей день молятся под марши, мазурки и даже вальсы.) Разумеется, не обошлось и без влияния церковной музыки, хотя прямых заимствований все-таки старались избегать.
В довоенной Европе едва ли не в каждом городе с большой и состоятельной еврейской общиной была хотя бы одна синагога, где по субботам и праздникам богослужение вел профессиональный кантор, обычно при участии хора. Кроме того, от местечка к местечку кочевали «бродячие» канторы и певчие, готовые за небольшую плату порадовать своим искусством местных евреев. Жизнь местечковых канторов описал Шолом-Алейхем в романе «Йоселе-соловей».
Некоторым канторам удавалось сделать свои выступления частью местной культурной жизни, привлекавшей не только евреев, но и христиан. Среди тех, кто регулярно ходил в синагогу "на кантора", был, по слухам, покойный папа Иоанн Павел II (еще в бытность свою Каролем Войтылой).
В ХХ веке центр еврейской литургической музыки переместился в Америку, куда в разные годы перебрались многие выдающиеся канторы: Розенблат, Квартин, Кусевицкий. Да и в других западных странах евреи сохранили любовь к хазануту, так что для многих синагог найти хорошего кантора являлось делом чести.
Кантор Йоселе Розенблатт, с хором:
Однако в Израиле ситуация была принципиально иной. В первые десятилетия существования еврейского государства хазанут влачил столь же жалкое существование, что и идиш, и прочие проявления галутной культуры: синагог с профессиональными канторами с каждым годом становилось все меньше, интерес публики к еврейской литургической музыке неуклонно падал. Казалось, еще немного, и голос кантора будет звучать в Израиле разве что со старых дедовских пластинок. Как вдруг появился человек, которому суждено было стать Бен-Иегудой израильского хазанута – д-р Мордехай Соболь.
По словам Соболя, любовь к еврейской литургической музыке возникла у него еще в детстве, так что все карманные деньги он тратил на блошином рынке, скупая пластинки с канторским пением. Страсть к религиозной музыке не смогло убить даже то, что в детстве его ежедневно будили руладами кантора Авраама Вилькомирского, служившими в те годы заставкой на израильском радио. Обладая прекрасным слухом и голосом, юный Моти считался вундеркиндом и регулярно пел в синагогах с лучшими канторами страны.
К сожалению, о вокальной карьере Соболю пришлось забыть: как и у многих вундеркиндов, его голос не пережил мутации. Пришлось идти другим путем: Соболь защитил докторат по традиционной еврейской музыке, научился композиции и дирижерскому искусству, после чего взялся за воплощение мечты своей жизни – возрождение хазанута в Израиле.
По понятным причинам канторское искусство ассоциировалось, в первую очередь, с синагогальным богослужением. Однако Соболь решил, что недостаточно вернуть канторов "к амвону"; необходимо также вывести хазанут на концертную сцену, сделав его частью не только религиозной, но и культурной жизни страны или, по крайней мере, религиозной общины. Среди прочего, подобное решение позволяло сделать проект коммерчески выгодным (в отличие от Америки, в Израиле не принято платить деньги за посещение синагоги), а также – обойти запрет на музыкальный аккомпанемент, налагаемый ортодоксальным иудаизмом.
По словам Соболя, на первом концерте публика не заполнила и треть небольшого зала, причем значительную часть составляли родственники и знакомые, пришедшие по контрамаркам. Однако неудачи его не остановили. Он продолжал привозить в Израиль заморских канторов-звезд, искать спонсоров, организовывать концерты... и постепенно добился того, что хазанут вновь стал "актуальным" для традиционной израильской публики.
На сегодняшний день можно с уверенностью сказать, что усилия доктора Соболя увенчались триумфальным успехом. Правда, вернуть канторов в синагоги пока не удалось, по не зависящим от Соболя причинам. Во-первых, профессиональный кантор – дорогое удовольствие, которое мало кому по карману. Во-вторых, молитва с кантором длится гораздо дольше, чем может вынести большинство израильских богомольцев. Наконец, в-третьих, значительная часть публики, особенно молодежь, предпочитает богослужения, предполагающие более активное участие прихожан – например, экстатические службы в духе покойного Шломо Карлебаха, где молящиеся могут и попеть хором, а иногда и потанцевать.
Р. Шломо Карлебах, "Од авину хай":
Однако, что касается хазанута на сцене, то тут успехи Соболя видны невооруженным глазам. Kанторская музыка является интегральной частью израильского ортодоксального ландшафта. Концерты с участием ведущих исполнителей регулярно проходят в крупнейших залах страны, неизменно собирая тысячи зрителей, представляющих весь спектр ашкеназской ортодоксии (выходцы с Востока хазанут, как и любую западную музыку, по большей части не понимают и не слушают).
Канторский бум, вызванный деятельностью Соболя и его единомышленников, привел к возрождению школ канторского искусства, которые долгие годы дышали на ладан. Между школами развернулась нешуточная борьба за сердце (и кошелек) учеников. При этом богобоязненные канторы далеко не всегда руководствуются в этой борьбе «Шулхан арухом» или хотя бы общечеловеческими моральными нормами.
К примеру, рамат-ганский кантор Исраэль Ранд, желая дискредитировать своего иерусалимского коллегу-конкурента Нафтали Герштика, подослал к нему специально обученную девицу, которая должна была соблазнить престарелого Герштика и заснять процесс на камеру. Девица с заданием справилась, и кассета с компроматом была послана начальству Герштика. Однако раввинский суд, разбиравший это дело, счел улики недостаточными и постановил, что Герштик может и дальше «представлять народ Израиля перед Всевышним».
Ицхак Меир Гельфгот и Исраэль Ранд:
Правда, в погоне за количеством Соболю и его коллегам пришлось пожертвовать качеством. Поскольку религиозная еврейская публика слабо знакома с классической музыкальной традицией, аранжировщики, готовящие номера для концертов, решили быть ближе к народу. В результате многие произведения, включая классику европейского хазанута, приобрели несколько попсовый характер, отчетливо напоминая Кобзона, Магомаева и ансамбль песни и пляски Советской Армии.
Кроме того, Соболь и его последователи не смогли или не захотели преодолеть главный недостаток еврейской литургической музыки – ее фрагментарность и эклектичность. Ибо если европейские композиторы, писавшие для церкви, мыслили в масштабе целой литургии (месса, реквием и т.д.), то их еврейские коллеги пошли другим путем – большинство произведений в жанре хазанута охватывают лишь небольшие кусочки службы. Причем в каждый из них композиторы тщательно впихивали все известные им приемы вокальной техники: речитатив, модуляцию и др. В результате богослужение с кантором (и, соответственно, канторский концерт) обычно превращается в эклектичный набор номеров, музыкально не связанных друг с другом.
Видимо, в силу указанных причин еврейская религиозная музыка, в отличие от христианской, так и не перешагнула границ гетто. На канторских концертах нерелигиозной публики бывает даже меньше, чем "кошерной" – в опере или филармонии. Впрочем, ортодоксам это, разумеется, не мешает. Для многих из них канторская музыка стала едва ли не единственным проявлением высокой музыкальной культуры, которое они смогли понять и полюбить.
Так что местным политикам можно и дальше не слишком ломать голову над тем, какое культурное действо поможет им снискать симпатию религиозных избирателей.
Евгений Левин,
по заказу проекта Booknik
(опубликовано 17 июля 2008 г.)