Еврейская красавица и скандал в благородной общине

В свою очередь, Олдак совершила турне по еврейским организациям, исправно фотографируясь в компании их руководителей (обычно вместе с журналистами и редакторами Nasz Przegląd, не упускавшими случай лишний раз попиариться; идишским газетам вновь оставалось завидовать и злопыхать). Среди тех, кто захотел сняться с еврейской красавицей, оказались депутат Сейма (и будущий израильский министр) Ицхак Гринбойм, вдова писателя Ицхока-Лейбуша Переца, писатель и педагог Януш Корчак и его воспитанники (последний, возможно, удостоился этой чести, поскольку был редактором детского приложения газеты), актеры идишского театра. Зофия даже заехала в киббуц в Грохове, где проходили подготовку потенциальные репатрианты, там, подобно довлатовской Линде Пейпс, она сфотографировалась на фоне коровы.Однако затем еврейская королева красоты посетила варшавскую общину (Кегила) – орган еврейского самоуправления, плативший зарплату раввинам, ведавший школами, синагогами, ритуальным убоем, еврейскими больницами и домами престарелых, кладбищами, благотворительными столовыми, и т.д. Руководство Кегилы было выборным, и обычно состояло из представителей различных, нередко враждующих еврейских партий.Президентом варшавской общины в 1929 году был депутат польского сейма Гершл Фарбштейн, представлявший религиозно-сионистскую партию Мизрахи. Фарбштейн не только устроил в честь Олдак банкет в офисе общины на Гжибовской улице, но и обратился к еврейской королеве красоты со словами из Песни Песней.

Когда об этом банкете стало известно деятелям ультра-ортодоксальной партии Агудат Исраэль, также представленной и в сейме, и в совете общины, ревнители благочестия пришли в бешенство, и к тому же поняли, что у них появился отличный шанс подмочить репутацию политического и идеологического противника. И их официоз, с оригинальным названием Дер ид («Еврей»), гневно обрушился на организаторов конкурса и Фарбштейна; про призыву агудистов, студенты йешив, отложив изучение Торы, устроили несколько уличных демонстраций.

В разгар этого скандала рабби Йешаягу Розенбойм, лидер варшавской Агуды и вице-президент городской общины, неожиданно скоропостижно скончался. 1 апреля 1929 года тело уважаемого раввина, сопровождаемое тысячами хасидов и других евреев, торжественно пронесли по варшавским улицам, чтобы предать земле на еврейском кладбище. С прощальными речами выступили известные раввины, включая главу раввинского суда Варшавы р. Ицхока-Меира Канала.

Гершель Фарбштейн, который по должности так же должен был выступить с прощальной речью, заметно нервничал, опасаясь провокаций со стороны ревнителей не по разуму. Накануне похорон он даже специально посетил семью умершего коллеги, и получил у них согласие на свое выступление. Более того, родственники р. Розенбойма специально обратились к лидерам Агуды, и получили гарантию, что президенту общины дадут говорить беспрепятственно.

Однако человек предполагает, а Бог располагает. Стоило Фарбштейну подняться на трибуну, как в толпе раздался истошный крик: «Бар-Кохба, Бар-Кохба!». Речь шла о скандале почти десятилетней давности, когда община сдала помещение спортивному клубу «Бар-Кохба» в том же здании, где находился дом учения. Это вызвало возмущение нескольких ревнителей святости, один из которых, некто Мордке-Меир Бар-Цви, с тех пор беспрерывно бомбардировал общину потоком писем, в которых в красках описывал «ужасные вещи», которые ему довелось наблюдать в клубе, прежде всего нарушение субботы атлетами и тренерами. Вместе с другими евреями Бар-Цви пришел на похороны уважаемого раввина, и решил, что это – самое подходящее время и место, чтобы напомнить о святотатстве.

Выкрик Бар-Цви стал искрой, из которой разгорелось пламя. Толпа начала скандировать: «Мисс Иудея! Мисс Иудея». Раввины, стоящие на трибуне, тщетно призывали молодежь успокоиться и уважать святость места и церемонии – это лишь подливало масло в огонь. Несколько молодых крепких хасидов двинулись к трибуне с твердым намерением согнать Фарбштейна. Поняв, что сейчас его будут бить, президент общины поспешил удалиться.

Однако скандал на этом не кончился. Часть присутствующих возмутилась непочтительным отношением к уважаемому общественному деятелю. Участники похорон разделились на две партии, и прямо между могил началась безобразная драка. Трибуну, с которой поспешно удалились раввины и другие VIPы, разобрали на доски и жерди, которыми евреи безжалостно колотили друг друга.

Тем временем вечерело, а по еврейскому закону, покойника следует хоронить засветло. Поэтому сотрудники погребального братства поспешно забрали тело раввина и предали его земле. Участникам драки, впрочем, в это время было решительно не до того.

Еврейская пресса, естественно, еще долго смаковала злополучные похороны. Тем временем приближался Песах – и еврейская королева красоты стала героиней бесчисленных «датских» текстов и материалов, заполнивших юмористические отделы газет и журналов. В одном фельетоне мисс Иудея задает четыре традиционных пасхальных вопроса; в другом четыре сына, в лучших традициях современного феминизма, превратились в четырех дочерей; варшавский юмористический журнал поместил карикатуру, на которой Олдак, в сильно декольтированном платье, раздает сидящим за столом мужчинам кнейдлах, а один из них, явно имея в виду не кушанье, сладострастно восклицает: «Ай-ай, вы только взгляните на эти кнейдлах!». И т.д., и т.п.

Большинство идишских газет продолжали ругать конкурс и его организаторов. Одним из немногих исключений стал ветеран еврейской журналистики Шмуэль Яцкан (1874–1936). По его словам, варшавские евреи, замученные страхами, тревогами, бедностью и антисемитизмом, никогда еще так не веселились, как во время и после этого конкурса. Между тем общине, постоянно находящейся между молотом и наковальней, жизненно необходимо хоть иногда забывать о своих заботах и невзгодах.

Гершль Фабштейн уехал в Палестину в 1931 году, два года работал в исполнительном комитете Еврейского агентства, а затем стал президентом банка «Мизрахи». Nasz Przegląd выходил вплоть до начала войны. Что же до главной героини этой истории, то о ее судьбе доподлинно ничего не известно. По словам дальней родственницы, живущей в Израиле, Зофия уехала в Австралию – или же с тысячами других евреев была депортирована в Треблинку.

В высшей степени характерные и красноречивые альтернативы.