Легенды наших Палестин

Иерусалимский же Талмуд оказался практически забыт, поскольку с IV века н. э. палестинские ешивы потеряли свое влияние. Иерусалимский Талмуд не изучали, почти не комментировали, даже переписывали крайне редко – до наших дней дошел всего один манускрипт, содержащий полный текст Иерусалимского Талмуда. Однако в последнее столетие в религиозных и академических кругах наблюдается определенный интерес к Иерусалимскому Талмуду. В частности, одним из пропонентов его изучения был гуру современного религиозного сионизма рав Авраам Ицхак Кук, первый главный раввин Палестины. Причиной тому – религиозно-сионистская парадигма, согласно которой евреи должны вернуться не только на историческую родину, но и к «учению Земли Израиля» – а его невозможно найти в Вавилонском Талмуде, созданном диаспорой.

Большинство современных исследований Иерусалимского Талмуда посвящены различным галахическим вопросам — например, заповедям, связанным с сельским хозяйством, которые в Вавилонском Талмуде разобраны куда менее подробно. В отличие от Иерусалимского Талмуда, в Вавилонском нет гемары к трактатам раздела Мишны «Зраим» («Семена»), где обсуждаются законы «кошерного» сельского хозяйства.

Д-р Яффа Зилька заинтересовалась палестинской агадой, точнее сказать, сравнением параллельных сюжетов Вавилонского и Иерусалимского Талмудов.

Для своей книги д-р Зилька выбрала известные и популярные сюжеты: о молитве первосвященника в Храме, о рабби Шимоне бар Йохае в пещере, о смерти рабби Акивы и другие. Большинство их известны нам в вавилонской редакции. А между тем в Иерусалимском Талмуде порой обнаруживается совершенно иное развитие тех же сюжетов.

Возьмем, к примеру, уже упомянутую историю о р. Шимоне бар Йохае (РаШби). Согласно Вавилонскому Талмуду, он вынужден был скрыться в пещере, опасаясь преследования со стороны римлян за свои националистические взгляды:

Сидели однажды за дружеской беседой р. Йегуда, р. Иосе и р. Шимон. Тут же находился некий Йегуда бен Герим. Разговор зашел о римлянах.

— Сколько хороших вещей устроено этим народом, — говорил р. Йегуда, — обширные рынки, превосходные мосты, прекрасные бани.

Р. Иосе промолчал. Р. Шимон же возразил р. Иуде.

— Да, — сказал он, — устроить устроили, да только для собственной выгоды: устроили рынки — и насадили там непотребных женщин; бани — чтобы нежить свое тело; мосты — чтобы непомерную пропускную плату брать.

Пошел бен Герим и рассказал об этом разговоре тому, другому; дошло до римских властей, и отдан был приказ:

Р. Йегуду, за его похвальные речи, наградить.

Р. Иосе за то, что молчал, не выражая согласия со словами р. Йегуды, сослать в Ципорис.

Р. Шимона же, за хулу на римлян, казнить (В.Т.Шабат, 34).

Однако в палестинской версии ни о каких репрессиях речи не идет. Просто в какой-то момент главный герой решает уйти от мира и укрыться в пещере, где растет рожковое дерево. В результате перед читателем возникает совершенно иной образ Шимона бар Йохая. Он предстает не пламенным патриотом, но отшельником-анахоретом, который, подобно христианским монахам, удаляется в пустыню, чтобы «предаться молитве и посту».

Между палестинской и вавилонской версиями истории есть и другие различия. В Вавилонском Талмуде р. Шимон бар Йохай прячется в пещере вместе с сыном, а палестинская версия говорит – в гордом одиночестве. Вавилонский Талмуд рассказывает, что в пещере Шимона посещает пророк Элиягу, который обучает его сокровенным тайнам Торы (впоследствии из этого родилась легенда о том, что РаШби – автор книги Зохар. В иерусалимской версии никаких небесных посланников в пещере не бывало.

Еще один пример: знаменитая история о Хони а-Меагеле, который проспал семьдесят лет. Согласно палестинской версии, эта история произошла с человеком, жившим в конце эпохи Первого Храма, а проснулся он в начале эпохи Второго Храма. Согласно вавилонской – все случилось во времена исторического Хони, то есть в I веке до н. э. Что гораздо важнее, различна мораль этих историй. По Вавилонскому Талмуду, Хони так и не смог найти себя в изменившемся мире – его не признали ни родственники, ни мудрецы:

Когда Хони проснулся, он увидел человека, собирающего плоды с того дерева.

— Ты ли это, — спросил Хони, — тот самый, которым посажено это дерево?

— Дерево это, — ответил человек, — посажено моим дедом.

— Очевидно, — сказал себе Хони, — я проспал семьдесят лет.

Взглянул он туда, где оставил свою ослицу, а там табуны целые. Направился Хони к своему жилищу.

— Дома ли, — спросил он, — сын Хони а-Меагеля?

— Сына, — ответили ему, — уже нет на свете, а жив его внук.

— Я Хони а-Меагель, — заявил он.

Не поверили.

Пришел он в академию и слышит — ученые говорят:

— Это толкование так же ясно, как во времена Хони а-Меагеля, который разъяснял всякий ученый вопрос, как только являлся в академию.

— Я и есть Хони а-Меагель, — заявил он ученым. Но и те не поверили и должного почета ему не оказали. Пал Хони духом, стал молить о милосердии Господнем. И принял Господь душу его (В.Т.Таанит, 23).

В Иерусалимском Талмуде, напротив, Хони заслужил признание, войдя в возрожденный Храм: с ним произошло то же чудо, что и семьдесят лет назад: Святая Святых Храма наполнилась светом. Таким образом, считает автор книги, Иерусалимский Талмуд рассказывает нам о преемственности, тогда как Вавилонский – о том, что «распалась связь времен».

По мнению д-ра Яффы Зильки, эти и другие разночтения между Талмудами свидетельствуют о существовании особого учения Земли Израиля, отличного от галутного (вавилонского). Доказать этот тезис ей, пожалуй, не удалось, как и большинству современных исследователей Иерусалимского Талмуда, поскольку попытки систематизировать найденные различия не слишком убедительны. Понятно, что расхождения есть, но их нельзя свести к единой системе, позволяющей утверждать, что за этим стоит какая-либо идеология или школа мысли.

Даже само историческое предположение о существовании двух действительно независимых школ кажется нам маловероятным. Во-первых, личные и интеллектуальные контакты между мудрецами Вавилона и Палестины никогда не прерывались. Во-вторых, значительная часть Вавилонского Талмуда состоит именно из палестинских материалов.

Тем не менее, изучение Иерусалимского Талмуда важно для дальнейшего развития традиционной еврейской культуры, в рамках которой невозможно высказать любую новую мысль, если ей нет обоснования в виде авторитетной цитаты. Изучение Иерусалимского Талмуда вводит в оборот множество неизвестных широкой публике высказываний мудрецов. И это дает возможность для появления принципиально новых идей и концепций. В первую очередь это касается исследования агады. Галаха – довольно статичная и устоявшаяся система, ее трудно менять лишь на том основании, что в Иерусалимском Талмуде по некоему вопросу существует альтернативное мнение. А вот агада – совсем другое дело. Здесь нет жестких правил, любая идея имеет право на жизнь, если под нее удается найти несколько авторитетных цитат. Так что серьезное изучение палестинской агады вполне может открыть перед традиционным еврейским мыслителем совершенно новые, непредставимые ранее горизонты.

Марина Карпова, Евгений Левин

по заказу проекта Booknik

(опубликовано 11 сентября 2009 г.)