Сергей ШЕСТАКОВ
Родился (в 1962 году) и живет в Москве. Заместитель главного редактора литературно-общественного журнала «Новый Берег» (Копенгаген). Стихотворения публиковались в журналах «Знамя», «Нева», «Звезда», «Волга», «Литературной газете» и других изданиях. Книги: «Стихотворения» (М.: Весть-Вимо, 1993), «Стихотворения (вторая книга)» (М.: Христианское издательство, 1997), «Непрямая речь» (М.: Водолей-Publishers, 2007), «Схолии» (М.: Ателье вентура, 2011).
* * *
море черное бьется о берег,
видно, солоно даже ему
этой ночью, где новый коперник
озирает окрестную тьму,
и читая небесные версты,
тихо сходит с ума от того,
что вращаются солнце и звезды
вкруг земного окна одного…
вот листва, вот солнце – тоску завесь,
вот рука, вот сердце – держись, держись…
господин, ты рядом? – я здесь, – ты здесь,
господин, а что между нами?– жизнь,
как зрачки небесная известь ест,
как на веки давит земная медь,
госпожа, ты рядом? – я здесь, – ты здесь,
госпожа, а что между нами? – смерть…
на губах – таруса, в глазах – москва,
и куда ни кинь – журавлиный клин,
и до белых мух только два мазка,
госпожа, два росчерка, господин,
на какое небо уводит звук,
если смерть и нежность – в одной горсти,
госпожа, а много ль над сердцем вьюг,
господин, нет счета им, не грусти…
как в печи зола, как в ночи трава,
прошепчу: ты чья, из чьего ребра,
дуновенья, сна, госпожа моя,
отвечает: я лишь тобой жива,
господин, я вся – с твоего пера,
я твое бессмертье и смерть твоя…
в ряду, и прежде неохотном,
в кривом пальтишке всепогодном,
катая в горле ватный ком,
смотрела вслед без всяких сил,
когда она переходит улицу, в домах на нечетной стороне зацветают фиалки,
в домах на четной стороне скисает молоко, не успевшее убежать,
и полубезумная полька с прозрачными волосами весталки
в семнадцатом молится, чтобы она подольше не возвращалась, морис бежар,
роза в моей руке покрывается инеем, губы темнеют, пустеет имя,
едва она открывает дверь, невнятную как черновик, и на всех пяти
чувствах чистописанию начинает учить ангельскими своими,
маленькими такими, тоненькими, земными, ролан пети...
человек, который тебе говорит: прощай,–
превращается – постепенно, хотя на глазах, но не сразу,–
в колумбийский кофе французской обжарки, в китайский чай,
в стекленеющую на морозе фразу,
в черную точку, всасывающую как черная же дыра,
жадная жедыра, ненасытная жедыра, выползшая на сушу,
и болит, болит где-то в области отнятого ребра,
и свербит, свербит, и просится, просится все наружу...
пока она произносит в трубку: не помню, уже давно,–
человек на том конце провода становится декабрём, и, почуяв стужу,
его соседка в квартире слева захлопывает окно,
распускает волосы, приглушает свет, безмятежно мужу
говорит: какая долгая в этом году зима…
пока не сойдут снега, они будут любить друг друга,
изредка вслушиваясь, как за стеною в квартире справа бормочет тьма,
или в очередь воет вьюга...
все бы могло не сложиться иначе,
где вальтер скотт, буссенар и апачи,
смотрит в глаза твои дева обида,
жить – это несовершенного вида
золотая, в синих прожилках, осень,
желтизна тяжелых, что грозди, лет,
край, где смех немыслим, а страх несносен,
и земля не ближе иных планет,
где возвысит если, то лишь паденье,
где уверен шаг, да неровен след,
где тиран боится постылой тени,
по пятам крадущейся в кабинет,
где лакею снится его ливрея,
где и твой витой оседлав браслет,
как ручной кузнечик, стрекочет время,
отмеряя жизни, которых нет...
сентября пробирные палаты,
с безнадежным золотом мешки,
на земле – кленовые заплаты
и небесных зингеров стежки,
не заштопать черные прорехи,
наглотавшись волглого свинца,
стекленеют веки и сердца,
над болотом колкий крик бекаса,
холодок вползает под пальто,
и глядит из всех зеркал безглазо
на тебя голодное ничто...
что осень – золото и тлен,
гремит округлыми громами,
ворочаясь в сердечной яме,
в кольце тоски пороховой,
предвечный холод размыкаем...
мизантропия немногое из того,
что есть вешнего в человечестве,
и получат заём у вечности,
пусть увечности розоваты вычеты,
а у внешности вряд ли разовы,
гоголёк ли, гоголь, чего не вычерти,
всё равно останемся дикобразами...
какая жизнь, такая и погода,
кругом разброд и гиблая зима,
майор мальбрук, вернувшись из похода,
весь месяц пьёт, чтоб не уплыть с ума,
ни в мыслимом, ни в зримом нет отрады,
вот-вот падёт последний бастион,
и пустоты безвидные отряды
ворвутся в сердце с четырех сторон...
за неделю устал энтомолог,
губы сомкнуты брошен сачок,
призрак ночи голодной, как молох,
в равнодушный вползает зрачок,
весь отряд человекообразных
от случайного слова возник,
людям-бабочкам нравится праздник,
энтомолог не смотрит на них...
небо все выше, выше, все дальше земля, земля,
мир стал сплошной прорехой, не подберешь лоскут,
температура времени падает до нуля,
утром тебя разбудят, но не спасут,
встанешь и вновь умрешь в эту жизнь, в ее
прелесть и персть, что подымут, как донный ил,
люди и птицы, ангелы и зверье,
боги и рыбы, все, кто тебя любил...