Малая проза
Юрий БЕРДАН (США)
Первое высшее образование – инженер-строитель, второе – журналист. В частности, работал в качестве литературного сотрудника и редактора в литературных журналах и издательствах. В США с 1990 года. Занял первое место на конкурсах «Золотое перо Руси» (Москва, 2007), «Священный вид земли твоей родной» (Израиль, 2008 г.), третье место на турнире поэтов «Пушкине в Британии» (Лондон, 2008 г.). Призер и лауреат конкурсов «Русский Stil» (Германия, 2009, 2011 г.), «Литературная Вена» (Австрия, 2010 г.), «Премия им. О. Бешенковской» (Германия, 2010 г.) и др. Автор трёх книг прозы и четырёх поэтических сборников. Публикации в газетах, «толстых» и «тонких» журналах, альманахах в России, на Украине, в Израиле, Германии, Австрии, Англии, США (за жизнь - сотни и сотни).
ЭТОТ ДУРАЦКИЙ БУКЕТ ГВОЗДИК...
Гриша Мухоротов сидел на кровати в спальне своего лонг-айлендского дома в глубокой задумчивости. Как стянул одну штанину джинсов и один носок, так и застыл, предавшись горестным раздумьям.
Рядом, на соседней кровати, посапывала жена, давно уже спала в своей комнате в обнимку с огромной куклой восьмилетняя дочь. Старший оболтус болтается где-то. В ночном клубе наверняка.
В доме было тихо и темно, только едва слышно урчала водопроводная труба да равнодушно мерцали мертвенно-синим цветом электронные часы на мраморном туалетном столике. А над Лонг-Айлендом нависла мрачная туча, за окнами было непроницаемо и тревожно.
«Ух, как грохнет сейчас!» – вздрогнув от порыва сильного ветра, ударившего в шиферную облицовку второго этажа, подумал Гриша и в ожидании оглушительного грохота, каким обычно сопровождаются здешние грозы, втянул голову в плечи. Однако ветер стих, снова наступила гнетущая тишина, и Гриша, вздохнув, снял второй носок.
Эта жутковатая субботняя ночь была вполне подходящим завершением всей несуразной недели. Такого паршивого настроения у Гриши не было уже давно, пожалуй, никогда еще за двадцать лет его жизни в Америке.
В общем-то, ничего страшного или из ряда вон выходящего не произошло. Так, всё по мелочам. Кому не знакомо: тут не получилось, там сорвалось, что-то выскочило не к месту и не вовремя... Вроде никто не умер, ничего не сгорело. Жить можно, но день-другой тошно.
Нечто подобное происходило с Гришей Мухоротовым сегодня. Во-первых, вчера угнали новенькую «Мазду», не прошедшую и пяти тысяч миль, мирно ожидавшую хозяина у супермаркета, пока тот делал кое-какие покупки. Гриша чуть не потерял сознание, когда вышел на улицу с полными пакетами в руках и не увидел своей белой красавицы на том месте, где оставил её каких-нибудь пятнадцать минут назад.
Ну вот, уже и сюда добрались! А ведь такой благополучный район и такие вокруг приятные, в основном светлые, лица.
Ну ладно, обидно, но не ужасно – для этого и придумали страхование. Что машина? Железка. Дальше... Какую-то трубу прорвало – подвал заливает. С утра надо будет вызвать ремонтников. От силы на час-полтора работы, а сдерут не меньше пяти сотен, это уж как пить дать. Вдобавок телевизор сдох. Вот вам и хвалёный на все лады «Панасоник» – и пяти лет не продержался. Может, там какая нибудь проволочка оторвалась, но сотней не обойдешься...
Да что там работа, машина, труба, телевизор!.. Разве в них дело? Мелочи в масштабе жизни. Завтра-послезавтра заменит, купит, отремонтирует – забудет. А вот что сама его жизнь? Как он, Гриша Мухоротов, жил все эти годы? Кто он и что он сейчас, в текущий, так сказать, момент?
Считается – менеджер фирмы. ы ж понимаешь: ме-нед-жер! А вся фирма-то – склад подержанной аппаратуры, пять рыл под командой. Как глянешь на эту публику – цветного телевизора не надо. Очень интеллектуальная работа: оттуда возьми, туда отнеси, здесь положи... Разгрузи-распакуй, погрузи-упакуй...
А с кем приходится общаться? Кто друзья-приятели? Один держит бензоколонку, у другого – ликёрно-водочный бизнес, третий на такси крутится. Нет, ничего против них Гриша не имеет – ребята ничего, но уровень, уровень... В смысле культурного содержания... Посидели-поели, выпили-потрепались: куда-сколько выгодней вложить, как идут бензино-водочные и складские–пассажирские дела, где что подешевле взять и подороже сбагрить, и в том же духе, каждый уикэнд.
Ну, съездил за эти годы в Европу, на Гавайи, пару раз в круизы на Карибы, мотнулся в Канаду. Охи-вздохи: ах – Ниагара!.. ах – тишь да гладь в Монреале!.. ах – Лувр!.. ах – коралловые рифы!.. Да когда Гриша с рюкзаком за спиной в компании институтских ребят и девчонок шёл вдоль обрывистого берега Оки, или когда они в сосновой рощице у заросшей камышом протоки возле какой-то деревушки под названием Белуха разбивали палатки – в тысячу раз интересней было и веселей!
Ах, каким парнем был Гриша Мухоротов тогда, хоть двадцать, хоть двадцать пять лет назад! Кто на их факультете, да и во всём институте, не знал его и не восхищался им? Общительный, остроумный, энергия так и била, как вода из брандспойта. Заводила всех мероприятий, мастер розыгрышей и всяческих шуток и приколов, как говорит теперь тамошняя молодежь... При вручении диплома на торжественном собрании выпускников декан, а он был дядька битый, каждого насквозь видел, так и сказал: «Инженер из вас, Григорий, никакой, нуль, но, без сомненья, вас ждёт блестящее будущее пропагандиста и организатора».
А что девчонки по нему с ума сходили, так и говорить нечего. И перво-наперво – Галя Полуянова. Ах, Галя, Галочка, Галчонок... До сих пор в грустные минуты воспоминаний не отпускает Гришу томительное ощущение, которое он испытывал от взгляда её громадных серых с печатью вечной преданности глаз. Была она вся какая-то тихая, покорно-улыбчивая, будто созданная Всевышним специально для мирной и сладкой семейной жизни. Этакий образ доброй и безропотной хранительницы домашнего очага.
Как ясно, как отчетливо помнит Гриша тот сентябрьский вечер, безветренный и тёплый!.. В семь тридцать Галочка ждала его у станции метро «Маяковская».
А он в семь двадцать ехал в вагоне метро с букетом красных гвоздик в руке и мучительно решал труднейшую и главнейшую в своей жизни задачу: выйти на «Маяковской» или проехать дальше.
Он не вышел на «Маяковской» и через полчаса вручил букет гвоздик Жанниной маме. Жанна была, конечно, не красотка. Жанна была крупновата и громогласна, но у её папы в Америке был родственник, и они потихонечку собирались…
Тоненькая, горестно маячившая на углу улицы Горького и Садового кольца Галочкина фигурка стояла перед Гришиными глазами, когда он, переминаясь с ноги на ногу перед бледными вытянувшимися во фрунт Жанниными родителями, выдавливал из себя: «Прошу руки вашей дочери... Мы с Жанной решили... Любим... Обещаю вам, что всегда...» За Жанной приударял Гришин приятель Серёга Нефёдов, но куда было тому тягаться с парнем, от одного случайного взгляда которого Жанна млела ещё с восьмого класса, а может быть, и раньше, если принять во внимание её очень раннее развитие. Физическое, разумеется. А папа с мамой были очень даже не против, поскольку, шумно и многолюдно отметив уже двадцатипятилетие единственной дочери, напрочь забыли про всякие этнические противоречия и прочую ерунду.
Жаннино мление прошло через месяц; у неё оказался под стать комплекции характер прапорщика-сверхсрочника, и Гриша в течение двадцати лет при каждом удобном и неудобном случае выслушивал один и тот же навязчивый мотив с лёгкими вариациями на тему своей личности. О себе он узнал всё: и какой он размазня, и что жена не знала с ним ни одного не то что счастливого, а просто полноценного дня, не говоря уже о ночи. Что он лентяй и захребетник: она тянет весь домашний воз, ломает голову над каждой мелочью, выкручивается из всех проблем, а он прохлаждается на работе за какие-то несчастные сорок тысяч в год и строит глазки своим немытым пуэрториканкам. Что не будь её, Жанны, он сейчас бы гнил на своей родине, или, чёрт его знает, как там теперь называется то, что от нее осталось, и торчал бы в очередях за дешевыми консервами в единственных протёртых штанах.
Со временем Гриша перестал огрызаться.
О, если бы вернуться в тот вечер, когда тихоголосая, нежная и преданная Галочка Полуянова так и не дождалась его на углу Горького и Садового...
На ней женился Серёга Нефедов, и Мухоротовы, уже пожив Америке почти полгода, получили от них открытку, в которой выражалось желание увидеть на свадьбе старых друзей – Гришу и Жанну. Более идиотское желание придумать было трудно. Впрочем, формальность есть формальность.
Пару недель назад Сережкина фамилия мелькнула на страницах выходящей в Нью-Йорке русскоязычной газеты. Он теперь председатель то ли секции, то ли фракции какой-то партии. Писали, что он выступал на каком-то сборище, поссорился с ментами и отсидел в кутузке часа полтора.
Да, что ни говори – непростые у них там нынче времена. Но что, в конце концов, самое главное в этой нашей единственной жизни? Жратва и тряпки? Собственный дом и машина класса «люкс»? Гавайи и Париж? Двадцать лет нужно повертеться в Америке, чтоб понять, как понимал это теперь Гриша: нет, не это самое главное!
Ну, к примеру, кто был Серёга Нефёдов перед Гришей? Так, заурядный, в общем-то, парнишка. Вечно заглядывал Грише в рот и повторял его хохмы. Да останься Гриша, он с его организаторскими способностями сейчас был бы там не председателем секции или фракции, а наверняка всей партии. Какой? Да какая разница?! Любой! Выступления по телевидению, интервью в газетах, митинги... И он, Григорий Мухоротов, воодушевлённый и даже неистовый, с красиво растрёпанными волосами, в распахнутой кожаной куртке, на той неделе купленной на распродаже в «Ле Монти», на трибуне, нет, лучше на броневике или как это теперь? Ага, на бронетранспортёре – над бурлящей площадью!..
При чём здесь «Ле Монти»? Откуда там «Ле Монти»? И какие растрёпанные волосы, если уже совсем лысый?
Ну ладно... Мелочи. И он, бесстрашный и непримиримый, саркастический и слегка охрипший, а перед ним двадцать тысяч скандирующих людей: «Му-хо-ро-тов!!!»
Почему двадцать, а не двести? Да, двести тысяч и даже полмиллиона! А рядом истинные друзья, соратники, единомышленники. О, это сладкое слово «борьба»! Против... Какая разница против чего? Просто – «борьба». О, настоящая жизнь! Пусть голодная и холодная, но бурная и захватывающе интересная! Для таких людей, как он, – Гриша Мухоротов.
О, если бы вернуться в тот тёплый сентябрьский вечер! О, если бы выйти из метро на станции «Маяковская»! О, если бы отдать тот дурацкий букет гвоздик Галочке Полуяновой! О, если бы!..
И Гриша застонал от внезапно нахлынувшего на него и сжавшего горло чувства острой тоски и невыразимой жалости к себе... За окном ярко вспыхнула молния, оглушительно грохнул гром! И...
…Гриша Мухоротов сидел в спальне своей московской квартиры в глубокой задумчивости. Как стянул с ноги одну штанину слегка потёртых брюк, так и остался сидеть, предавшись горестным раздумьям.
Рядом тихо, как мышка, дышала жена, давно уже спал в своей комнате в обнимку с плешивым плюшевым мишкой восьмилетний сын. Старшая дочь… Бог знает, где эта вертихвостка. Наверное, опять в каком-нибудь вертепе – ночном клубе или баре.
А над Тёплым Станом нависла громадная мрачная туча, и за окнами было непроницаемо и тревожно.
«Ух, как громыхнет сейчас», – равнодушно подумал Гриша и, вздохнув, снял второй носок.
Настроение у него было – хуже некуда, хоть вешайся. Господи, ну что за жизнь у него, Гриши Мухоротова? Ну за какие грехи он должен так жить?
Со страной непонятно что, вокруг разброд и апатия. Почему он, со своими незаурядными способностями, должен проводить свою единственную жизнь в этой серости и жлобстве?! Неделю назад вон в полицию забрали и часа полтора держали в каком-то вонючем подвале. И мент, когда в машину запихивал, очень больно палкой по затылку стукнул. До сих пор чувствуется. Но главное – обидно.
Нет, если хорошо подумать, правильно сделал мент, что стукнул. Так тебе и надо, олух! Мечтал о такой жизни? О свободе, демократии, всяких разных идеалах? О политической деятельности? Получай! Кушай, сколько влезет…
Тоже мне деятельность, да ещё политическая! Курам на смех... Партийная секция: шесть придурков сидят по ночам, горло дерут, обсуждают всякую галиматью, потом печатают её на раздолбанном принтере и на забор вешают.
А кто читает? Кому это нужно? Все рыщут, где бы дешёвой жратвой разжиться, а на партии и обклеенные заборы им начхать. И говорить не дают, как вон на той неделе. Кричат: «Слезь с трибуны, дурак, дай следующему место. Все сказать хотят!»
А кто виноват? Карл Маркс с Лениным? Горбачёв с Ельциным? Или Путин с Медведевым? Нет – сам виноват! Леший его дёрнул в тот сентябрьский вечер выйти из метро на станции «Маяковская» и на углу Тверской и Садового Кольца всучить тот дурацкий букет гвоздик Гале Полуяновой: будь, мол, моей женой навсегда. Ну, что стоило проехать одной станцией дальше, потом перейти на кольцевую, выйти на «Павелецкой» и зайти к Жанне?! Ведь она ждала его для окончательного разговора в тот чёртов вечер. И ведь всего три слова сказать Доре Михайловне и Льву Семёновичу: «Прошу руки вашей дочери»... А дальше уж – всё само собой. Ну, пусть не три, а четыре, язык бы не отвалился.
А Галя постояла, постояла бы на углу Тверской и Садового и домой бы пошла. Ничего, в девках не засиделась бы. Вон как по ней Серёжка Нефёдов страдал. За него бы и вышла. Так нет же – чувство: ах, Галя, Галочка, Галчонок!.. Где теперь оно, это чувство?
И вообще, не жена у Гриши, а размазня какая-то. Разве можно быть такой в наше время? Погибнешь. Шагу без Гриши не может ступить. Всё он один – достаёт, пробивает, выкручивается... Хоть бы раз огрызнулась, когда он, бывало, сорвется на неё. Только слёзы – кап-кап...
Есть же на свете боевые бабы! Вот Жанна, например. На ней женился Серёга Нефёдов – и укатил в Америку. А кто он был по сравнению с Гришей? Так себе – середнячок. Заглядывал Грише в рот и повторял его хохмы. А теперь у него двухэтажный особняк в шикарном пригороде Нью-Йорка, японская машина, работает менеджером в солидной фирме, имеет счёт и еще какой-то «моргидж»[1] в банке. Мало того – полмира объездил: Гавайи, Канада, Париж... И в круизы на Карибы ездит, как я на рыбалку. Мечта! И общается не с этими зачуханными трепачами, а с настоящими культурными американцами, может быть, даже с миллионерами. Шопинг, паркинг, трафик, гарбидж - от одних только этих слов голова кружится...
А ведь на его месте запросто мог быть он, Гриша Мухоротов, – Жанка от одного его взгляда таяла – и жить этой роскошной, да нет, просто нормальной цивилизованной жизнью в лучшей и богатейшей стране мира, а не маяться здесь в нищете и безысходности. И ведь всего-то делов было – не выходить на «Маяковской», а доехать до «Белорусской» и перейти на кольцевую...
О, если бы вернуть тот сентябрьский вечер! О, если бы снова оказаться в вагоне метро!.. О, если бы!..
И Гриша застонал от внезапно нахлынувшего и сжавшего горло чувства острой тоски и невыразимой жалости к себе.
За окном ярко сверкнула молния и оглушительно грохотнул гром.
[1] Ипотечный кредит.