История культуры русского зарубежья
ЧТО ИСКАЛ ГЕРЦЕН В ЛОНДОНЕ?
«Когда на рассвете 25 августа 1852 года я переходил по мокрой доске на английский берег и смотрел на его замарано-белые выступы, я был очень далек от мысли, что пройдут годы, прежде чем я покину меловые утесы его. Я не думал прожить в Лондоне дольше месяца, но мало-помалу я стал разглядывать, что мне решительно некуда ехать и незачем».
Не так ли и многие из нас, гонимые ветром эпохи, оказались по эту сторону Ламанша без дальнего расчета остаться тут надолго, если не навсегда. И вот, как говорится, подзадержались, обросли новыми знакомствами, недвижимостью или рабочими контрактами. Как у кого получилось.
«Что ищет он в краю далеком? Что кинул он в краю родном?» – почти к каждому из «новых британцев» относится этот тест-вопросник совсем юного Михаила Лермонтова. Но многие ли из нас в состоянии внятно ответить на эту классическую анкету, словно бы составленную не в недрах поэтической души, а в канцелярии современной иммиграционной службы?
Зачем Герцен приехал в Лондон? На что надеялся и уповал? Это хорошо, что ум его был занят устройством русской типографии и изданием журнала «Колокол». А там и душа, глядишь, подтянулась и вынырнула из бездны обречённости и тоски.
Кроме того, Герцену в год приезда в Лондон было просто некуда деваться со своими политическими и семейными проблемами, зашедшими к этому времени в тупик. Он был настоящим, а не мнимым, как нынче некоторые, политэмигрантом, и дорожил этой своей репутацией. А лучшего места для политических беженцев в мире и сейчас не сыскать.
В эти же годы он был уже многодетным вдовцом и человеком, вступившим в любовные отношения с женой своего лучшего друга, поэта и соратника Александра Огарёва. Герцен словно бы искал на берегах туманного Альбиона новые пастбища политических идей и новое убежище для своей разрастающейся семьи.
«Такого отшельничества я нигде не мог найти, как в Лондоне.
Нет города в мире, который бы больше отучал от людей и больше приучал бы к одиночеству, как Лондон. Его образ жизни, расстояния, климат, самые массы народонаселения, в которых личность пропадает, все это способствовало к тому, вместе с отсутствием континентальных развлечений».
Обратим внимание на этот абзац из второго тома книги Герцена «Былое и думы». Разве он не отражает в полной мере то ощущение тотального одиночества, изолированности от жизни британского общества, которое в полной мере мог ощутить здесь в свои первые годы каждый из «новых лондонцев»? При этом всё равно, какого происхождения – молдавского, русского или пакистанского.
«Тоска по родине! Давно // Разоблаченная морока!», – как сказала великая М.И. Цветаева. Разоблачай – не разоблачай, а горло она перехватит там и тогда, когда меньше всего этого ожидаешь…
А вот по поводу отсутствия континентальных развлечений мы могли бы с ним сейчас уже и не согласиться. В смысле развлечений разного толка современный Лондон давно опередил континентальную Европу! И с этим мало кто поспорит.
«Решившись остаться, я начал с того, что нашёл себе дом в одной из самых дальних частей города, за Режент-парком (так в книге), близ Примроз-Гиля».
Район Ридженс-парка (в современной транскрипции) и тогда был не дешёвым, хотя, как видно, считался весьма отдалённым из-за естественного отсутствия метро, такси и прочих нынешних средств передвижения. Конные кэбы тех времен, естественно, ездили не так быстро, как современные автомобили. Отсюда и тогдашняя отдалённость респектабельного района, входящего ныне в понятие «центральный Лондон».
Снял Герцен целый особняк. В расходах он никогда не мелочился, что роднит его с современными российскими, украинскими или, скажем, казахскими нефтяными магнатами новейших времен, скупившими в последние годы самую дорогую лондонскую недвижимость – от пентхаузов до старинных дворцов.
Но справедливости ради напомним, что был он, в отличие от нынешних богатеев, помещиком-миллионером, получившим свои богатства по наследству. Неутомимого борца с царским режимом и крепостным правом, как и всё его окружение, в годы изгнания кормили, как это ни странно, именно крепостные крестьяне. Они трудились в его обширных угодьях, а управляющие делами не забывали высылать ему деньги с доходов от урожая.
После отмены крепостного права доходы Герцену исправно приносила уже сданная в аренду в его российских имениях земля. Почему царское правительство не наложило арест на доходы своего противника, остаётся неясным.
«Одиноко бродя по Лондону, по его каменным просекам, по его угарным коридорам, не видя иной раз ни на шаг вперёд от сплошного опалового тумана и толкаясь с какими-то бегущими тенями – я много прожил».
По поводу почти полного отсутствия в нынешнем Лондоне знаменитого в прошлые века «угарного тумана» уже говорилось много раз. Исключением стали предрождественские дни 2005 года, когда тысячи британцев застряли в аэропортах на несколько дней из-за сплошного тумана, и не смогли вовремя улететь на отдых в жаркие страны. А вот «много прожил» сейчас из нас далеко не каждый: это нужно уметь. И с таким умением нужно родиться…
«Обыкновенно вечером, когда мой сын ложился спать, я отправлялся гулять. Я почти никогда ни к кому не заходил, читал газеты, всматривался в тавернах в незнакомое племя, останавливался на мостах через Темзу. С одной стороны прорезываются и готовы исчезнуть сталактиты парламента, с другой – опрокинутая миска св. Павла... и фонари... фонари без конца в обе стороны».
Говорят ведь: кто не смотрел на Лондон с моста Ватерлоо, тот не видел Лондона. Похоже на то, что смотрел наш писатель на Лондон именно с этого моста. Мы с моим мужем, Равилем Бухараевым, тоже всякий раз возили друзей в ночное время на этот мост, чтобы показать им один из самых впечатляющих видов на парламент и подсвеченный купол собора святого Павла.
Дальнейшее суждение Герцена звучит, словно бы некий совет и назидание всем лондонским новоселам и переселенцам.
«Кто умеет жить один, тому нечего бояться лондонской скуки. Здешняя жизнь, точно также как здешний воздух, вредна слабому, хилому, ищущему опоры вне себя, ищущему привет, участие, внимание. Нравственные лёгкие должны быть здесь так же крепки, как и те, которым назначено отделять из продымленного тумана кислород.
Масса спасается завоеванием себе насущного хлеба, купцы – недосугом стяжания, все – суетой дел, но нервные, романтические натуры, любящие жить на людях, умственно тянуться и праздно млеть, пропадают здесь со скуки, впадают в отчаяние».
В общем-то, конечно же, классик прав! Вряд ли стоит и «праздно млеть» и впадать в отчаяние. Не лучше ли вести жизнь деятельную и полную осмысленной и оправданной надежды на то, что нам всё доступно, что любые препятствия преодолимы?!
А вот это наблюдение знаменитого русского писателя и диссидента просто поражает своей актуальностью. Словно в зеркало тут смотрится не Россия второй половины девятнадцатого века, а русская община Великобритании начала третьего тысячелетия!
«Узнавать русских всё еще так же легко, как и прежде. Давно отмеченные зоологические признаки не совсем стёрлись при сильном увеличении путешественников. Русские говорят громко там, где другие говорят тихо, и совсем не говорят там, где другие говорят громко. Они смеются вслух и рассказывают шёпотом смешные вещи, они скоро знакомятся с гарсонами и туго – с соседями. Дамы поражают костюмом на железных дорогах и пароходах так, как англичанки за ужином и прочее».
Написано и вправду, очень современно и узнаваемо. И говорим порою громко, и смеёмся во весь размах. И одеваться любим с поражающим все иные народы – шиком. Русскую натуру невозможно было вобрать в берега ни тогда, ни сейчас. Может быть, это и не так уж и плохо – уметь оставаться самим собой при любых, даже самых малоприятных обстоятельствах.
Попадёте в Лондон, прогуляйтесь по нему ночью вместе с Александром Герценом:
«Один город, сытый, заснул, другой, голодный, ещё не проснулся – пусто, только слышна мерная поступь полисмена со своим фонариком. Посидишь, бывало, посмотришь, и на душе сделается тише и мирнее».
Слово-то какое: мирнее… «Тише и мирнее».
Этому нельзя научиться.
Это можно только прочувствовать и понять.
¹ Информация об авторе опубликована в разделе «Редакция»