2020-3-2
Поэзия диаспоры
Юлия ПИКАЛОВА (ИТАЛИЯ)
Поэт. Родилась в Москве, выросла в Петербурге, живёт в Италии. Окончила филологический факультет Санкт-Петербургского государственного университета и программу «Мастер делового администрирования» государственного университета Калифорнии. Сделала успешную карьеру в крупных международных компаниях, где не знают о её лирической поэзии. Недавно вернулась к оставленным в детстве занятиям фортепиано: третий год подряд выступает с оркестром на фестивале «MilanoAmateurs&Orchestra» и дважды становилась его победителем.
Юлия Пикалова воспринимает окружающий мир образным видением поэта и музыкой, наполненной звуками живого оркестра бытия. При этом дыхание её свободно, интонация естественна, стихотворная речь дышит настоящей поэзией.
Д. Ч.
ПЕСНИ СУМЕРЕК
СЧИТАЛОЧКА НА СОН
Снова в жертву, как ягнёнка,
Темя жизни принесли.
О. Мандельштам
В чёрной, чёрной комнате...
Из детских страшилок
Ничего не говори мне!
Вот и первая строка:
Между Сциллой и Харибдой
Проплывают облака.
Под простынкой обнажённым
Человек лежит и ждёт.
Над пространством прокажённым
Пролетает самолёт.
Все заданья нынче – на дом.
Забиваемся в нору
И спрягаем, коли надо:
«Ты умрёшь и я умру».
На немецком, на иврите,
С крошкой-сыном и отцом –
«Да и Нет не говорите
И не трогайте лицо».
И пускай течет с экрана
Сводок чёрная река,
Апокалипсису – рано.
Не сегодня. А пока –
Без усилия, без плана –
Полпоэмы на столе.
Спи, давай, моя Светлана.
Что нам делать на земле.
ТРЕВОГА
Издалека, невинно, понемногу
По воздуху вливали нам тревогу,
Пока мы не исполнились ее.
И вот уж легким нелегко дыханье,
И чей-то вдох похож на издыханье,
А если повезет – на забытье.
Испугом переполнено по горло,
Живое закрывается покорно.
А я усну, и будут сны легки,
И озеро удваивает горы,
И золотом ссыпающийся город,
И Скорой голубые огоньки.
КАРАНТИН
Ты царь: живи один.
А. Пушкин
Проснуться лет чрез сто.
Саша Чёрный
Один. – Отрезан. – Некому отдать
Клубящуюся нежность.
Не с кем плакать,
шутить, гулять.
Но полнится тетрадь,
И сладостна плодов словесных мякоть.
Один.
К чему близнец? Ведь время – вор
Для бренного, ведь человек – калека... –
Когда он может гордость брать у гор
И озеро любить как человека.
О чём вообще поэту горевать,
Дичая в заточении деревни,
Когда он может губы согревать
Глаголом упоительным и древним?
НА ЧЕРЕПАХАХ, НА КИТАХ
На черепахах, на китах,
Кассиопеях, Орионах,
В текучих времени пластах,
И между ними,
И без оных –
Гляжу в окно.
Пока темно,
Качаю сонную планету,
А в ней из тайн земли зерно
Себя выпрастывает к свету.
НОЧЬ («и опять ни в одном глазу»)
и опять ни в одном глазу. и тьма.
и глаза залить не поможет тоже.
умереть – уснуть – видеть сны – с ума
соскочить: никак, всё никак, мой боже.
мир силён, огромен – я слаб и мал.
всё равно он весь у меня в ладони.
если век хребтину себе сломал,
отсижусь подальше, авось не тронет.
как зверёк в норе. как моллюск на дне.
к свету божьему сунуться нет резона.
и слетаются мотыльки ко мне
на экран мобильного телефона.
ОРГАН
Взаперти? Что может быть глупей! Дух не ограничен нашим телом. Пей, дружок, из Иппокрены, пей – видишь, как свободно полетел он?
Ведомо заоблачным богам и пытливому доступно бденью: целое – один сплошной орган, стройное, могучее гуденье. Каждая труба наделена разумом, энергией и волей.
Так лети из своего окна голосом божественного поля!
СОН АНТРОПОЛОГА
Татьяне Владимировне Черниговской
Едва замкнётся дверь времён грядущих,
Умрёт все знанье, свойственное нам.
Данте
мы любили тепло того что у вас называют солнцем
мастерили дудочки из костей
но потом уступили планету вам кроманьонцам
почему? у вас есть учёные пусть они и скажут вам без затей
так мол и так маловата лобная доля
ни общиной осесть ни приручить волков
вот и осталось слабым убраться с поля
был такой планетянин – и был таков
наши останки по разным местам покоясь
иногда отыщутся вот теперь вы будете их беречь
у нас тоже была подъязычная кость гортань и голос
но никто ничего не знает про нашу речь
и когда настанет и ваш черед поглотиться другими
или вовсе убраться с лица усталой земли
не останется никого кто вспомнил бы ваше имя
только волки если бы говорить могли
ах у вас есть письменность биб-ли-о-тека
и как правильно – серверы? сервера́? ну да
вы же сами сказали от всего человека
остаётся... забыл... никогде? никогду? никогда?
ВАВИЛОН
колеса мегаполиса,
круги и жернова.
кому какая польза,
когда растет трава?
ты городской по крови,
пропискам, паспортам.
но Вавилон покроет
забытым сном, а там –
леса непроходимые,
без имени река,
азартный глаз ундины,
узревший чужака!
и ты – в воде по пояс,
и помнятся едва
колеса мегаполиса,
круги и жернова!
ЦИФРА
Так приятно чувствовать чей-то зоркий глаз, любовно охраняющий от малейшей ошибки, от малейшего неверного шага. Пусть это звучит несколько сентиментально, но мне приходит в голову опять всё та же аналогия: ангелы-хранители, о которых мечтали древние. Как много из того, о чем они только мечтали, в нашей жизни материализовалось.
Е. Замятин, «Мы» (1924)
вот ты идёшь спокоен и здоров
и прочно вписан в лучший из миров
стабильный и украшенный богато
твоя душа свободна от тревог
к андроиду привязан кошелёк
сверкает психоделика арбата
и ты идёшь шагаешь по москве
где гастарбайтеры как мумзики в мове
безропотно выкладывают плитку
и воланд не шагнёт из-за угла
и дура аннушка лишь воду разлила
и мастер не заметит маргаритку
и ты идёшь – и замеряет ход
андроид вправо влево поворот
всё можно вечер утро влево вправо
и если ты по правилам играл
к тебе придёт заслуженный астрал
и в новый год открытка из управы
но ветерок подул – и город твой
преображается в концлагерь цифровой
зачем затем твоей же пользы ради
теперь иди крадись но можешь ниц
пред хищной камерой с распознаваньем лиц
не падать на московском маскараде
ЗАПЯСТЬЯ
всю жизнь мы без отца гуляли
отец глядел на землю свыше
и что теперь нам циркуляры,
которые земные пишут?
в потоки воздуха упасть я
могу, никем не удержима
давай, замкни мои запястья
за нарушение режима
ЧАКОНА[1]
Полно мне леденеть от страха,
Лучше кликну Чакону Баха.
А за ней войдет человек...
А. Ахматова
1
Нарядное слово барокко,
А рядом и тьма, и чума –
Того и гляди, за оброком
Нагрянут и в ваши дома.
И выглядят вроде бы чисто –
Но прачка была ли чиста? –
И знати рукав из батиста,
И черни рукав из холста.
Сегодня вы живы-здоровы?
Сумейте дожить до весны!
А руки у прачек багровы.
А руки у прачек красны.
2
Тебя заберет благодетель
На воды в капеллу свою.
Жене дожидаться и детям:
Ты гений, но кормишь семью.
Курортное время неспешно;
Течёт, и не видно конца.
Тебе не отправят депешу.
К тебе не отправят гонца.
Ночами под временным кровом
Ты видишь домашние сны...
А руки у прачек багровы.
А руки у прачек красны.
3
И вот возвращение в Кётен.
Соседей испуганный взгляд.
Родное сыновнее «Кто там?» –
Вернувшемуся не назад.
Всего-то два месяца срока.
Мария, Мария, Мари...
Нарядное слово барокко,
Нарядное, бог побери!
Уже никогда не обнимет,
Уже ничего не шепнёт...
Бесшумная гостья отнимет
И тяжестью плечи пригнёт.
Тогда из земных декораций
Шагнёшь за предавший порог:
Нет смерти, а есть – вариаций
Несущийся к богу поток!
4
Строительство счастья сурово,
И уши у каждой стены,
И руки у прачек багровы,
И руки у прачек красны,
И губы сжимаются строже,
На людях не видно лица́,
И в маленькой общей прихожей
Осталось пальто без жильца,
И нет ни добра, ни закона...
Но есть целомудренный слух,
Чеканное слово чакона
И скорбью очищенный дух.
Михаил Юдовский. «В пути».
Холст, масло, 40х50 см.
[1] Стихотворение основано на реальных событиях. В июле 2020 г. исполнилось 300 лет со дня смерти Марии Барбары, первой жены Иоганна Себастьяна Баха; с её смертью связывают написание «Чаконы». «Уши у каждой стены», «пальто без жильца» можно увидеть в Фонтанном доме, в музее-квартире Анны Ахматовой. Пальто принадлежало Николаю Пунину (прим. автора).