Малая проза
Бах АХМЕДОВ (УЗБЕКИСТАН)
Поэт, писатель, переводчик. Родился в 1967 году в Узбекистане, в Ташкенте. Окончил физфак Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова (1990). Работает в Ташкентской Международной школе. Лауреат Международного поэтического конкурса «Пушкин в Британии» (Лондон, 2007), серебряный призёр конкурса «Поверх барьеров» в рамках фестиваля «Пушкин в Британии» (2012), вошел в шорт-лист конкурса «Литературная Вена» (2011). Участник Шестого Ташкентского открытого фестиваля поэзии (2008). Публикуется в периодических изданиях и альманахах Узбекистана («Звезда Востока», «Арк» и т.д.), России («Литературная газета», «Новая юность», «Северная Аврора», «Аргамак»), Молдавии («Русское поле»), Эстонии («Таллинн»), Казахстана («Книголюб»), Великобритании («Лондон-Инфо»). Стихи вошли в антологию современной поэзии Узбекистана «Анор/Гранат» (Москва, 2009) и в антологии современной русской/армянской поэзии «Буквы на камнях» (Ереван, 2013). Автор сборника стихотворений «Молчание шара» (Ташкент,2010). Авторские сайты: www.bach-128.narod.ru , https://www.facebook.com/bakh.akhmedov. Живёт в Ташкенте.
СТАРИК И СКРИПКА
…Когда я вспоминаю историю старика, с которым случайно познакомился в предрождественские дни 2006 года, я снова и снова думаю о феномене человеческого воображения, о его загадочной и порой пугающей силе.
В тот вечер я возвращался с работы домой. Весь Кембридж был окутан густым молочным туманом, а сырость и холод пронизывали до костей. Старожилы говорили, что давно у них не было такой суровой зимы. Во многих аэропортах отложили десятки рейсов, и пассажиры томились в неизвестности, готовясь встретить Рождество в зале ожидания. Те же, кому только ещё предстояло улететь, слушали с замиранием сердца неутешительные прогнозы погоды и обсуждали их буквально везде, где придётся и с кем придётся.
Я медленно шел по Милл-роуд сквозь плотную и тяжелую гущу тумана, и, в какие-то моменты, – может потому, что ослепшие машины едва пробирались на ощупь вперед, нервно сигналя друг другу, словно боясь остаться в одиночестве и утонуть, раствориться бесследно в этом всепоглощающем ядовито-желтом молоке, – в какие-то моменты мне начинало казаться, что я уже никогда не доберусь до свой комнатушки в старом доме с осыпающейся со стен штукатуркой и сломанными шкафами на кухне, не потому, что я заблудился, а просто потому, что этого дома не существует больше, а может, и никогда не существовало вовсе, разве что в моем воображении или во сне. А туман был всегда, и сейчас это единственная реальность, которая владеет и временем, и пространством, и этим небольшим знаменитым городком со всеми его старинными университетами и колледжами.
И всё-таки, я подошел к своему дому и был уже в нескольких шагах от него, когда вдруг заметил, что входная дверь в одном из соседних домов приоткрыта. Сначала я по инерции прошёл мимо, но потом вернулся и позвонил в дверь. Я знал, что в этом доме живет одинокий старик. Во всяком случае, каждый раз, когда я проходил мимо дома, я видел в окно, как он сидит неподвижно в глубоком кресле, в руках бокал с золотистым напитком (бренди или виски?), взгляд устремлён в пустоту или в прошлое, бледное, напоминающее маску лицо, – он был похож на восковую фигуру, которую поместили в этой комнате непонятно для каких целей.
Старик вышел ко мне не сразу. Прошла почти минута, и я уже собирался уходить, когда увидел в проеме неяркого света его прямую и подтянутую фигуру. Он был одет так, словно собрался куда-то на выход: старый, но хорошо сохранившийся твидовый костюм, галстук, жилет. Типично английский джентльмен с приросшей маской холодной чопорности и пугающе вежливой улыбкой, старик был похож на актёра, который всю жизнь играл среднего англичанина с усреднённым характером, у которого по ходу всей пьесы была только одна реплика: «К вечеру будет дождь», но при этом его молчаливое присутствие на сцене во всех пяти актах было такой же необходимостью, как присутствие фанерных декораций или музыкального сопровождения, без которых спектаклю просто не за что было бы уцепиться, чтобы не соскользнуть в унылую плоскость условности.
Я поздоровался и сказал, что он забыл закрыть дверь, а время всё-таки уже позднее… Старик несколько секунд смотрел на меня с удивлением, как будто пытался понять смысл моего просто замечания, а потом, наконец, сказал:
– Всё в порядке, молодой человек. Я не забыл, я просто жду своего брата, он должен приехать сегодня вечером.
Я не совсем понял, почему его брат не может позвонить в звонок, но, тем не менее, не став уточнять, просто извинился, пожелал счастливого Рождества и хотел было поскорее откланяться, зная, как не любят англичане, когда кто-то без необходимости сует свой нос в их дела. Но старик остановил меня.
– Постойте, молодой человек, не уходите. Позвольте Вас пригласить на минутку в гости? – сказал старик, жестом приглашая меня в дом и открывая дверь на всю ширину. «Ну вот, кажется, влип», – с досадой подумал я, вспомнив слишком поздно известную сентенцию о наказуемости инициативы. Наверное, я мог бы вежливо отказаться от приглашения, сославшись на отсутствие времени, но как всегда в таких случаях мне не хватало твердости характера, и я молча последовал за стариком.
Комната была освещена рассеянным мягким светом двух бра с голубовато-зелеными бумажными абажурами. Одна стена была уставлена невысокими книжными шкафами, заполненными старинными изданиями, в основном старыми собраниями сочинений с потускневшей позолотой на корешках. Противоположную стену украшал поблекший от времени пасторальный пейзаж. На переднем плане был тщательно выписан старый развесистый дуб с пожелтевшей кроной, под сенью которой уютно расположилась влюбленная парочка, словно сошедшая со страниц Джейн Остен: молодой денди с утонченным лицом, и его очаровательная невеста, читающая раскрытую книгу.
Старик пригласил меня сесть в одно из двух больших старых кресел с высокой спинкой и сам медленно сел напротив. Он уселся напротив и несколько секунд изучал меня своими бесцветными прозрачными глазами, которые напоминали стеклянные пуговицы. Мохнатые седые брови и красноватый кончик его длинного носа придавали старику что-то хищное и в то же время, взгляд у него был немного рассеянный, словно он то погружался, то снова выныривал из какой-то своей реальности.
– Вы студент? Учитесь здесь? – отрывисто спросил он.
– Нет, я уже давно не студент, я работаю.
– Вот как? А выглядите вполне по-студенчески, – усмехнулся старик, – Меня зовут Дэвид. А Вас?
Я назвал свое имя, мучительно соображая, как мне поскорее вырваться из этого странного и немного пугающего дома, наполненного слежавшимся временем и сырым воздухом воспоминаний...
Старик, между тем, немного порассуждал о погоде, затем достал откуда-то второй бокал и не торопясь налил мне тот самый золотистый напиток, не спрашивая моего согласия.
– Всего лишь обычный шотландский виски. В такую погоду хорошо согревает, – сказал он, словно отвечая на мой немой вопрос. Он приподнял свой бокал, произнес «Cheers» и, не дожидаясь меня, сделал глоток. Я последовал его примеру, потому что действительно замерз и подумал, что раз уж я попался в эти сети, то почему бы и не воспользоваться гостеприимством и добротой хозяина. Старик снова погрузился в себя, через минуту вынырнул обратно и начал говорить так отстраненно и глухо, словно разговаривал сам с собой:
– Восемь лет назад я вышел на пенсию, всю жизнь прожил в этом доме, если не считать двух лет, проведенных… впрочем, это не важно.
Старик снова отпил немного виски и уставился на пейзаж, висевший напротив него, словно забыл о моем присутствии. («Да ведь он уже почти пьян» – поймал я вдруг себя на простой догадке, которая должна была объяснять поведение старика, но в том-то и дело, что совершенно ничего не объясняла). Несколько минут длилось молчание, и я пытался понять, зачем он меня все-таки пригласил. Я ожидал, что сейчас последует подробное изложение истории его жизни, но очевидно, старик был неразговорчив и не собирался посвящать меня в свое прошлое.
– У вас много книг, – сказал я, наконец, не выдержав тягостного молчания.
– Да. Сейчас таких изданий не найдешь. Вот в этом шкафу прижизненное издание Диккенса, а слева – одно из первых изданий «Мадам Бовари». Их покупал еще мой дед. Он читал лекции по биологии в Тринити колледже. Студенты его обожали, хотя он не очень жаловал Дарвина, который в то время был на пике своей скандальной популярности.
Снова пауза. Я присмотрелся к обстановке в комнате. Все в ней выдавало неустроенный холостяцкий быт и было наполнено щемящей музыкой одинокой старости. Через несколько минут старик всё-таки разговорился, но стал рассказывать при этом не о себе, а о своем брате-близнеце, чьего приезда он ждал сегодня вечером.
– Он историк, занимается средними веками. Все эти, знаете ли, крестовые походы, рыцарские турниры, интриги при дворах, обиженные герцогини, казненные самозванцы. Он живёт этим. Пишет книжки, читает лекции в колледже.
– Это, вероятно, действительно очень интересно, – сказал я, чтобы поддержать разговор.
– Вы так думаете? Не знаю, не знаю, – ответил старик, – всё равно все они уже давно умерли… И никто о них всей правды не узнает. Впрочем, так же как и про живых…
– А разве про человека можно узнать всю правду? – спросил я.
Старик усмехнулся:
– Я вижу, Вы хорошо подкованы в философии?
– Да как Вам сказать…
В этот момент мой взгляд упал на скрипичный футляр, лежавший на книжном шкафу. Старик заметил это и, предвосхищая мой вопрос, произнес:
– Нет, я не играю, это скрипка моего брата. Он приезжает ко мне два раза в год: на Рождество и летом. И тогда скрипка оживает – брат играет великолепно, можно сказать, виртуозно. Хотя он всего лишь любитель.
Старик снова с увлечением стал рассказывать про своего брата, вспоминая детство и молодость, когда они еще жили в одном городе и были почти неразлучны. Свои воспоминания он перемежал рассуждениями на отвлеченные темы, которые, впрочем, не отличались большой оригинальностью. Я слушал молча, сначала вежливо и даже с некоторым интересом, потом со скукой, потому что старик, сам того не замечая, очень скоро начал повторяться, как повторяются многие старые люди, когда погружаются в рассказы о своем прошлом.
Через полчаса мне всё-таки удалось выбрать паузу в рассказе уже порядком захмелевшего старика. Я поблагодарил его за отличный виски и сказал, что, к сожалению, мне пора, поскольку обещал присоединиться к компании в пабе. Конечно, мне пришлось приврать – в паб я не собирался, но старик поверил сразу и без возражений отпустил меня, с кряхтением поднимаясь с кресла, чтобы закрыть за мной дверь. Когда я уже стоял у двери, надевая куртку, старик обратился ко мне с просьбой:
– Заходите ко мне завтра в это же время, или пораньше, как сможете. Я Вас познакомлю с Винсентом, – кстати, не удивляйтесь сходству, мы близнецы, – и уверяю, что Вам с ним будет намного интереснее, чем со мной. А заодно и послушаете, его великолепную игру на скрипке. Вы ведь здесь недалеко живете, насколько я успел заметить?
Я с удивлением взглянул на старика, не понимая, когда и как он успел узреть, что я живу через два дома. Почему-то вспомнилось меткое замечание одной моей знакомой о редкой наблюдательности англичан, как одной из их национальных особенностей, и том, что неслучайно именно в Англии появился такой персонаж, как Шерлок Холмс.
– Спасибо за приглашение, я постараюсь прийти, – ответил я, чувствуя себя виноватым за то, что приходиться обманывать старика. Он только кивнул головой и как-то странно оглянулся назад, словно за его спиной стоял некий незримый свидетель, который должен был запомнить мои слова. У меня вдруг возникло неприятное ощущение, что в доме старика находится кто-то еще, кого я не видел, но кто видел меня и каким-то образом подслушал наш со стариком разговор.
Старик захлопнул за мной дверь, как будто забыв, что до этого специально оставлял ее открытой. Я жадно втянул сырой туманный воздух и медленно пошел домой, думая о своем новом знакомом и о том, что по сути дела, всё, что сейчас со мной произошло, является событием почти фантастическим, поскольку здесь, в Англии, спонтанное приглашение в дом случайного человека с улицы практически исключено, тем более, когда хозяин дома – одинокий старик, ведущий замкнутый образ жизни. «Может, мне все это привиделось?» – подумал я, но туман в голове, вызванный выпитым виски, парадоксальным образом подтверждал реальность моего странного и отчасти забавного приключения.
На следующий день, в субботу, я встал поздно, отоспавшись, как обычно, за всю неделю ранних вставаний, которые я всегда ненавидел. После завтрака я решил прогуляться до центра города. Туман почти рассеялся, но по-прежнему было холодно и промозгло, так что погода не очень располагала к долгим прогулкам. Я прошёлся до благотворительного магазина (что-то вроде наших комиссионных магазинов, с той лишь разницей, что владельцы старых вещей сдают их в магазин бесплатно, а выручка идет на благотворительные цели), заглянул в него, чтобы порыться в старых дисках, среди которых можно было найти порой весьма неплохие сборники классической музыки. Но в этот раз моё внимание привлек совсем другой отдел магазина. На одной из полок, где обычно лежала старая домашняя утварь, я увидел настенные часы в квадратной деревянной раме. Это были часы из зеркального мира, потому что цифры были расположены на циферблате в обратном порядке, против часовой стрелки, и, соответственно, и стрелки шли в другую сторону, навстречу прошлому (или на встречу с прошлым?). Несколько лет назад я видел подобные часы на руке у одной женщины в метро, и уже тогда они меня поразили неким метафизическим вызовом существующему порядку вещей. И сейчас, когда я увидел их в увеличенном варианте, я просто застыл завороженный, не в силах оторвать взгляд от этого поразительного и немного пугающего зрелища. Сбоку виднелась наклейка с ценой: 5 фунтов. Практически даром!.. Еще минут пятнадцать я бродил по магазину, как бы готовя себя к покупке, как бы сомневаясь, но уже зная, что куплю, и что часы будут висеть в моей комнате. Лишь иногда я искоса поглядывал в их сторону и думал: «А вдруг сейчас кто-то подойдет и купит их? Зачем искушать судьбу?» Хотя на самом деле, не ясно было, кто кого искушает. Когда, наконец, я взял часы с полки и подошел к прилавку, за которым стояла совсем юная китаянка в белой полупрозрачной блузке. Она понимающе улыбнулась мне, словно одобряя мой выбор, и положила часы в пакет, пожелав, как принято счастливого Рождества.
На обратном пути я вспомнил про старика. Мне хотелось к нему зайти, но мысль о том, что он может привязаться ко мне в силу своего одиночества (почему-то мне не пришло в голову в тот момент, что с таким же успехом и я могу к нему привязаться) вселяла в меня сомнение. Тем не менее, чем ближе я подходил к дому своего нового знакомого, тем сильнее я ощущал в себе желание навестить его и посмотреть заодно на его брата-близнеца, о котором он вчера мне рассказывал, то вдохновенно, то немного грустно. «Интересно, брат его столь же колоритная личность, как он сам или...?» Я не успел додумать что «или», потому что подошел к дому старика.
На этот раз дверь была заперта и я позвонил. Прошло не менее минуты, прежде чем я услышал шаги старика в коридоре. Дверь резко открылась, но передо мной стоял не мой знакомый, а его брат, впрочем, действительно очень на него похожий, если не считать усов и седой бородки. Во всем остальном он был почти точной копией своего единокровного брата: такой же настороженный взгляд из-под густых бровей, немного хищный прищур, водянистые, но внимательные глаза, костлявые руки и даже тот же полосатый жилет. Мне даже на секунду показалось, что это и есть сам старик, только, в отличие от своего вчерашнего облика, сегодня он был без галстука.
– Добрый день! Простите, могу я видеть Дэвида? – спросил я.
– Его нет, но он скоро подойдет, проходите.
Я замялся в нерешительности, не зная, что делать – мне не хотелось тратить время на ожидание, но ведь я, собственно, пришел познакомиться с его братом, который сейчас и стоял передо мной.
– Он говорил, что Вы можете зайти и настоятельно просил Вас подождать, – сказал Дэвид №2 и улыбнулся такой обезоруживающей улыбкой, что мне ничего не оставалось делать, как пройти в уже знакомое мне жилище. Почему-то сейчас, в тусклом дневном свете, оно выглядело более грустно и неустроенно, чем накануне вечером. Впрочем, на столе по-прежнему стояла вчерашняя початая бутылка виски и добавилась открытая коробка шоколадных конфет. На другом столике, который притулился в углу, (вчера я его, очевидно, не заметил), лежала скрипка, уже не в футляре.
– Кстати, меня зовут Винсент, – представился старик (в какой-то момент мне вдруг показалось, что он выглядит моложе своего брата), приглашая меня жестом сесть в кресло. Я тоже представился и сел. Несколько секунд он молча смотрел в окно, словно там происходило что-то интересное и мне даже показалось, что он забыл о моем присутствии.
– Где же он пропадает? – с каким-то сердитым удивлением пробурчал Винсент, словно его брат всегда был образцом точности и ходячими часами. Затем Винсент пересек комнату от окна к двери и обратно. Походка у него была размеренная и совсем не старческая. Потом он вдруг взял в руки скрипку и вопросительно посмотрел на меня.
– Давайте я Вам сыграю что-нибудь, пока мы ждем брата. Хотите?
– С удовольствием послушаю, – ответил я искренне.
Старик удовлетворенно кивнул, словно он не ожидал услышать другого ответа, и поднес к плечу. Он закрыл глаза и несколько секунд, как профессиональный исполнитель, настраивался на игру, а потом как-то уж слишком театрально взмахнул смычком и заиграл «Мелодию» из оперы Глюка «Орфей». Я смотрел, как играет этот странный человек и думал о том, что он не очень-то похож на преподавателя колледжа. Старик играл самозабвенно, весь отдавшись музыке и как бы забыв об окружающем мире. Меня поразило, что лицо его в эти минуты разгладилось и словно бы озарилось внутренним светом, который подчеркивал и делал зримым все тяготы, испытания и горести, выпавшие на его долю в долгой и непростой жизни. И ещё мне показалось, что каждым звуком, который он неторопливо извлекал из скрипки, старик пытался заговорить своё неизбывное одиночество, отдавая ему в жертву своё искусство, пытаясь хотя бы в эти недолгие минуты стать невидимым для него, хотя и зная заранее, что очередная его попытка обречена на неудачу, так же, как были обречены и кончились поражением все его прошлые старания вырваться из этого плена.
Когда старик закончил, он еще несколько секунд постоял с закрытыми глазами, а затем выдохнул из груди воздух, опустил смычок и скрипку и посмотрел на меня.
– Вы играете как настоящий профессионал! – сказал я и по лицу Винсента сразу же понял, что мне следовало сказать другой комплимент или даже вообще промолчать.
– Спасибо, – кратко и сухо ответил он и бережно спрятал скрипку в футляр.
Затем он сел напротив меня и предложил мне вчерашний виски. Мне вдруг стало одновременно смешно и немного не по себе: «Прямо какой-то день сурка», – мелькнула у меня неприятная мысль. Не дожидаясь моего ответа, старик налил мне из бутылки виски.
– Что это у Вас в пакете? – спросил он, когда мы сделали по глоточку и немного помолчали.
– Часы. Часы, которые идут в обратную сторону, – я вытащил часы и протянул их ему.
Лицо старика вдруг потемнело и исказилось на мгновение гримасой боли, словно у него вдруг резко заболел зуб или его кольнули иглой.
– Положите их на стол, – сказал он, словно боялся к ним даже прикоснуться, – а еще лучше, обратно в пакет. Не выношу, когда насмехаются над временем.
– А в чем же здесь насмешка? – спросил я, удивленный такой странной и неожиданной реакцией старика.
Вместо ответа Винсент покачал головой, словно показывая мне, что не в состоянии объяснить мне то, о чем я спросил, если я сам не понимаю этого. Потом он еле слышно, каким-то упавшим голосом произнес: «Я очень устал…» и углубился в свои мысли, забыв об окружающем мире, включая мое присутствие. Я понял, что аудиенция закончена и что не стоит дожидаться непонятно где пропадающего Дэвида, еще раз поблагодарил старика за игру и, вежливо попрощавшись, оставил его наедине со своими явно невеселыми воспоминаниями.
Дома мне не давала покоя мысль, почему же всё-таки старик так странно отреагировал на мои часы, но ничего, кроме банального и не удовлетворившего меня объяснения, что я лишний раз напомнил ему о его возрасте, мне не приходило в голову. «Это было бы слишком странно даже для него, – думал я, – тут что-то другое. Но что?..»
… С того дня я не встречался ни с Дэвидом, ни с его братом, который вероятно, уехал очень скоро. Во всяком случае, каждый раз, когда я проходил мимо этого дома, я видел в окне, как и прежде, одного только Дэвида. Он все так же неподвижно сидел в своем кресле, с неизменным бокалом в руках и застывшим отрешённым взглядом. Иногда у меня появлялось неуверенное желание навестить его еще раз, но я так и не решился это сделать без приглашения, хотя знал, что вероятность дождаться такого приглашения была исчезающе мала. Я даже не был уверен, что Дэвид вспомнил бы меня, если бы мы с ним встретились на улице или в магазине.
Дней через десять, уже после нового года, я как-то раз зашёл после работы в один из расположенных недалеко от моего дома продуктовых магазинчиков, чтобы купить себе молока на завтрак. В дверях я столкнулся со стариком, но, как я и предполагал, он не узнал меня. Хотя у меня почему-то мелькнуло смутное ощущение, что он скорее притворился, что не узнал. Как бы там ни было, Дэвид равнодушно прошел мимо меня и направился в сторону своего дома. В руках у него был пакет с продуктами. Я проводил его взглядом, и продавец, пожилой полноватый индус, который называл меня приятелем и с которым я иногда перебрасывался несколькими ничего не значащими фразами о погоде и новостях в мире, спросил меня, указывая кивком на старика:
– Что, приятель, ты его тоже знаешь?
– Да я познакомился с ним недавно. А Вы давно его знаете?
Индус покачал головой и ухмыльнулся:
– Да кто же его не знает в нашем районе? Это же известный всем сумасшедший Дэвид, он живет через три дома отсюда.
Я вопросительно посмотрел на продавца.
– Вы это серьезно?
– Абсолютно, приятель. Он уже рассказывал тебе про брата-близнеца?
– Да, рассказывал, – растерянно сказал я.
– И на скрипке играл?
– Его брат играл. А Дэвид тоже играет? Он говорил, что хранит скрипку специально для брата. Простите, я сейчас, только возьму молоко.
– Ага, – кивнул индус, – а потом я тебе кое-что расскажу.
Через минуту я подошел к кассе и протянул ему монету в один фунт.
– Тридцать два пенса сдачи, – сказал продавец, – Так вот, никакого брата у него нет и никогда не было.
– Но как же?.. Я сам его видел… Постойте, вы хотите сказать…
– Вот именно. Раз в год, перед Рождеством, он становится своим братом и играет на скрипке. При этом старается обязательно кого-нибудь пригласить на свой концерт.
– Но... зачем?
– Эх, приятель, если бы я знал ответ на твой вопрос… А зачем сумасшедшие принимают самих себя за кого-то другого? Это же классический случай шизофрении или, точнее, раздвоения личности.
Я стоял у кассы, поражённый только что услышанным. Теперь мне сразу стало понятно и невероятное даже для близнецов сходство, и странные перепады настроения старика…
– А у него вообще есть кто-нибудь на самом деле?..
– И да, и нет. У него есть сын, который живёт где-то в Канаде и практически не общается с ним… А больше никого в целом мире: ни друзей, ни родственников.
– А вы не знаете, чем он занимался раньше?
– Ты имеешь в виду профессию? Нет, точно не знаю, кажется, он всю жизнь проработал на почте.
Индус помолчал, а потом со вздохом добавил:
– Такая вот история, приятель.
– Грустная история, – сказал я.
Я попрощался и пошел домой. Мне было не по себе от всего услышанного, словно я узнал что-то настолько невероятное, что теперь мне нужно заново выстраивать свои отношения с целым миром, которые казались мне более или менее устойчивыми. Проходя мимо дома старика, я замедлил шаг и посмотрел в его окно. И снова увидел ту же самую картину, словно время навсегда остановилось в этом доме: старик сидел в своем истертом кресле с высокой спинкой, смотрел невидящим взглядом на стенку и держал в руках бокал. Правда, на этот раз в нем вместо виски было красное вино.
Мне вдруг стало вдвойне грустно от мысли, что не только я, но, пожалуй, никто уже не узнает о том, что действительно происходило в жизни этого человека, и он так и уйдет, унеся с собой тайну своей неприметной жизни.
А чуть позже, вечером, меня осенила одна догадка, и на следующее утро, благо была суббота, я отправился в тот самый благотворительный магазин, где я покупал часы, которые захватил с собой.
– Простите, вы не помните, кто вам сдавал эти часы на продажу?
За прилавком стояла та же самая китаянка, которая продала мне часы.
– Конечно, помню, – улыбнулась она, – это был один старик, невысокий, очень немногословный.
– А имя Вы случайно не запомнили?
– Нет, но я могу поискать в квитанциях – мы ведь все записываем. А зачем Вам это?
– Вы знаете, мне просто хочется вернуть эти часы владельцу, – придумал я на ходу.
– Ну что ж, сейчас поищу. Правда, нам не очень разрешают такие вещи делать, но думаю, что Вам можно доверять.
Китаянка достала пачку квитанций, скрепленную большой скрепкой и начала их перелистывать. Через несколько минут она радостно сказала:
– Ага, вот, кажется, нашла. Часы настенные в деревянной оправе. Владелец: Винсент Вудхилл.
Китаянка посмотрела на меня, моргнула глазами и еще раз отчетливо повторила:
– Его звали Винсент Вудхилл.