Поэтическая жизнь русского зарубежья
Наталья РЕЗНИК (США)
Член финального жюри «Эмигрантской лиры – 2013».
ОКОЛОФЕСТИВАЛЬНОЕ
Мне снился страшный сон – что я в официальной ведомости выставляю оценки Пушкину и Лермонтову за прочитанные стихи, а потом у какого-то большого начальства прошу, чтобы с оценочной перевели на систему «зачёт-незачёт». К Саше Мельнику я с такой просьбой не обращалась: знаю, что не разрешит, конкурс есть конкурс. Надеюсь только, что собирались мы всё-таки в основном не для этого, не ради конкурса как такового и не для того, чтобы расставить поэтов по ранжиру. Не зря Саша назвал своё детище не конкурсом, не турниром, а фестивалем. Конкурс – только часть фестиваля. А фестиваль для чего? Для того чтобы других посмотреть и себя показать. Для общения, для узнавания друг друга, чтобы говорить и слушать, читать и слушать, и узнавать, как живут, чем дышат пишущие люди в других странах, за пределами и в пределах бывшего Советского Союза, как они там осваивают другие наречия, работают, собираются в литобъединения, выпускают книжки, журналы и сочиняют, сочиняют…
Если в прошлом году участники фестиваля временами пугали персонал гостиницы самодеятельным пением после полуночи, то в этом – ежевечерне ждали прихода Натана Перчикова с гитарой, чтобы по часу и больше слушать в его исполнении песни Окуджавы, Вертинского, Высоцкого… Натан, увезённый родителями в Израиль в семилетнем возрасте, как ни удивительно (не удивительно для взрослого, но не для ребёнка), из русского языка не уехал, переводит бардовские стихи с русского на иврит и лучится таким обаянием, что только ради того, чтобы с ним познакомиться, а потом ставить в пример собственным детям, стоило приехать в Льеж.
Кстати, интересно, что с русского на иврит – да, но с иврита на русский переводчиков не было. С другой стороны, удивительно, что «наши люди», ещё недавно невыездные и не знавшие ни одного иностранного языка, теперь переводят с английского, французского, испанского… И никто не усматривает никакого чуда в том, что многие из приехавших владеют двумя-тремя языками, читают в оригинале Байрона, нобелевских лауреатов, и «Эмигрантская лира» вдруг дает увидеть, как сильно изменился мир, не потратив на это жизни и одного поколения.
А в стихах предстают эти самые «там» и «здесь», как видят их люди, уехавшие по разным причинам или вовсе не уезжавшие, и видение их – от романтически-личного и иногда шаблонно-советского до безжалостного, отстранённого взгляда Валентина Емелина на «мир секонд хенд» «заржавленной национальной идеи».
Когда же количество стихов выходило за пределы критической массы, то есть когда их уже невыносимо было слушать, оказывалось, что, кроме русских авторов, в Льеже есть сам Льеж, по которому можно гулять, и, спасибо Саше Мельнику, он провел нас по Льежу, дал возможность посмотреть на народные гулянья, а потом осесть в ресторане, где мы так сильно удивили местного официанта своим нестандартным поведением, что он под конец даже проникся к нам симпатией и выучил одно из главных русских слов – «картошка». Водки мы, как ни странно, не заказывали. Но от слова «картошка», сказанного с сильным французским акцентом, у меня слегка защипало в носу, и я подумала, что фестиваль дает ощущение единства нам, бездомным. Возможно, ложное. Но, как сказал победитель конкурса поэтов-эмигрантов Михаэль Шерб:
Нам помогало только ощущенье,
Что худшее уже произошло...