Поэтическая эссеистика
Борис ХЕРСОНСКИЙ (УКРАИНА)¹
В ТРАВЕ ЗАБВЕНИЯ
* * *
Иногда я сравниваю время не с течением, а с наводнением – деревенские дома смыты, большинство зданий города под водой, и рыбы любуются интерьером аристократических квартир – лишь несколько шпилей торчат над поверхностью, напоминая о том, что здесь что-то было, кресты на куполах смотрятся как кладбищенские кресты, да так оно и есть, только вместо земли – вода.
Или цветущий луг. Но на нём растёт трава забвения – зелёная, зелёная трава, как в песне о космонавтах...
Шпили над водой – метки ушедшей эпохи, они имеют имена. Всё ушедшее под воду – безымянно.
* * *
Встречался со студентами факультета журналистики Одесского национального университета им. Мечникова. Впечатление в целом очень тяжелое, хотя среди 70-80 слушателей было человек пять, которые во что-то врубались. То есть пропорция приблизительно та же самая, что и на покинутом мною факультете психологии. Возможно, жёсткое впечатление было усилено тем, что я только-только вернулся из Киева, где уровень студенческой аудитории совершенно иной. Мне понадобилось минут пять для того, чтобы понять, что представлять книгу я не буду. Вскоре перешел на «байки». Но и это не очень помогло. Где-то 30 процентов слушателей начали разговаривать между собой... А ведь я просил – никакого принуждения! Только те, кто хотят...
Я упомянул анекдотический случай, когда журналист, бравший у меня интервью, начал свой опубликованный текст так: «Как пел Высоцкий, нет пророка в своем отечестве». Ни тени улыбки на лицах. Спрашиваю, а кто сказал, что нет пророка в своем отечестве? Молчание.
Обратно ехал в ужасном расположении духа. Нет, я не вчера родился. Но это элитный гуманитарный факультет! Это Одесса – «лучший город мира», это ОНУ им И.И. Мечникова, над которым, как говаривал бывший ректор, никогда не заходит солнце...
В такси играл шансон. Развратный женский голос пел (о проклятая моя память! Как я запоминаю всякий ужас):
Но я узнала интересный момент,
что и Гоген и Ван Гог и Дали
курили таба-табак, употребляли абсент,
и кое-что они тоже могли....
Лучшего завершения этого постыдного для меня мероприятия придумать невозможно.
* * *
Метафоры стареют и умирают. «Мой кот, как радиоприёмник, зелёным глазом ловит мир» – писал Вознесенский. И вот – зелёный глаз кота пережил зелёный глаз лампового приёмника, который подмигивал тёмным сектором от зрачка, сообщая мне новости от ВВС, комментарии Гольдберга «глядя из Лондона» и крамольные стихи Пастернака.... Моё поколение помнит эти приёмники и радиолы, эти зелёные кошачьи ламповые глаза. Остальным нужно объяснять, делать комментарии, сноски, превращать художественный текст в подобие Гемары.
Я впервые осознал это, читая в университетской библиотеке Риджайны комментарий Набокова к Евгению Онегину. Сейчас, заглядывая в свой архив, ясно вижу – как много там лишних предметов, верёвкой метафоры привязанных ко времени, которые вместе со временем идут ко дну. И, кажется, никто, не спустится на это дно, чтобы поднять затонувшее время... А впрочем, пусть спускается. Не жалко.
* * *
Краем глаза я ещё застал времена повального увлечения поэзией, переполненные залы во Дворце студентов, надрывное чтение очень незрелых, чтобы не сказать резче, молодых стихов. Сам я тогда был мальчиком, смотревшим на это безумие расширенными от восторга глазами...
Но – помню – в самом начале семидесятых – тот же зал полупустой, тёмный, и надрыв у поэтов меньший, и глаза у девушек какие-то тусклые...И мне как-то неуютно.
И вдруг – женский визг: Товарищи! (вот именно что товарищи) Тут крысы!
И, словно для подтверждения её слов, огромный рыжий пацюк выбежал в проход между рядами и быстро, прыжками, погнал к выходу.
Эта крыса бежала с тонущего корабля молодой советской поэзии, бежала, унося в себе бациллы чумы прагматизма и нигилизма.
* * *
Меняется и язык, иногда стремительно. И эти изменения наиболее болезненны для поэтического языка, часто тяготеющего к архаике.
Кто сейчас скажет, что «лик» означает «хор», а не только лицо на иконе?
Я буду петь в гремящем лике
ему, пока могу дыхать (Ломоносов).
А как лицо, даже иконописное, может греметь? Всё равно.
А вертоград – это что за игрушка такая? А это всего лишь сад.
А стогны – не стога ли в поле? Ан нет – площади. Немые стогны града (Пушкин)
Я любил в лекции о депрессиях цитировать пушкинское «Воспоминание». Но однажды на строках «в то время для меня влекутся в тишине часы томительного бденья» группа начала хихикать. Я не сразу понял, что слово «бденья» они слышат иначе. Больше я никогда уже не читал этих стихов в аудитории.
А уж то, что «поглумлюся» означало «поучуся»? Для этого уже нужен словарь Ольги Седаковой.
* * *
Это было в давние-давние времена, когда поэт в России был больше, чем поэт, хотя никакой России не было, а был СССР, отгородившийся железным знаменем, ой, занавесом от внешнего мира. Трубопроводы обмена информацией были перекрыты, а поэтому уровень значимости внутри страны никак не соотносился с уровнем значимости в мире. И, конечно, самый мелкий литератор, который обзавёлся членским билетом Союза писателей, был куда больше, чем аналогичный поэт, скажем, в США, до которого было дело только его девушке, и то – далеко не всегда. Закон сообщающихся сосудов не работал.
Перестройка поставила всё на свои места – сначала литература хлынула к нам из-за рубежа, затем – обратная волна, и, наконец, всё установилось на одном уровне, довольно низком.
В диалоге с профессором славистом говорили о русской поэзии и о том, как её воспринимают в США. Он только улыбнулся:
– У русских поэтов нет никаких шансов в Америке. У нас, в США, на каждый литературный жанр строго по одной извилине на каждую страну, а в извилине помещается только одно имя. Для России одна извилина на поэзию, одна – на прозу, и обе заняты – Бродский и Солженицын.
– А Лосев? – робко спросил я. Но мой собеседник только головой покачал:
– Многого захотели! Мы и своих-то знаем по одному.
Он шутил, конечно.
* * *
Другой мой знакомый поэт и переводчик Марк Гальперин говорил, а я часто повторяю: «Выражение ˮзнаменитый поэт„ бессмысленно, ибо содержит в себе внутреннее противоречие». Для тех, кто подзабыл логику. Если человек знаменит, то он – не поэт. А если поэт – не может быть знаменитым».
* * *
Впрочем, мы забыли Чехова! Ведь говорил же бывший президент Украины, Виктор Янукович, что Чехов – знаменитый украинский поэт. А ему ли не знать!
* * *
В конце концов мы умудрялись любить поэзию, когда стихи Мандельштама можно было прочесть только на папиросной бумаге блёклым лиловым шрифтом, с неточностями и опечатками, возникшими при нелегальном размножении текстов. Или ранние, на пожелтевших страничках его первого сборника «Камень». Когда добыть том Пастернака или Цветаевой, изданный в БП, было невозможно, а тут ещё автор предисловия к Пастернаку, Синявский-Терц сел за антисоветчину и начали изымать том опального поэта с предисловием сидельца из библиотек. Чуть полегче с Ахматовой – до сих пор на полке стоит томик в белой суперобложке с портретом Анны работы не кого-нибудь, а самого Модильяни.
А для большинства молодых эти книги были – за семью замками. А поэзию любили... Кого же? А кого-только не любили.
Да тех же – Евтушенко, Вознесенского, Рождественского, Ахмадулину.
Самойлова – как же мы любили Самойлова! Тарковского – как с облака спустился, или как из начала века пришёл. Но ведь был и Твардовский, особенно поздний, со стихами о сносе памятника Сталину и циклом памяти матери. Но был ведь Маяковский – особенно ранний, не из школьной программы. А Винокуров? А Кушнер? Да мы и Светлова любили с его «Гренадой». И Багрицкого с его «Опанасом». И Уткина с его рыжим Мотеле.
А девочки попроще переписывали в тетрадки стихи Асадова – какой-никакой, а самиздат, очень душещипательный. И какие смелые темы – к примеру, тема добрачного секса: «едва лишь разжались объятья, девчонка поднялась с травы, смущенно одернула платье и встала под сенью листвы».
Мы жили среди текстов и дышали ими, и угрюмая советская действительность едва проглядывала между строк прекрасных стихов. Все ли они были прекрасными? С моей сегодняшней точки зрения – нет. Но кому нужна моя сегодняшняя точка зрения? Как, впрочем, и тогдашняя.
¹ Информация об авторе опубликована в разделе «Редакция»