Поэтическая критика
В ПОЛЕ ЗРЕНИЯ «ЭМИГРАНТСКОЙ ЛИРЫ»
РЕЦЕНЗИИ НА КНИГИ 2014 – 2016 ГОДА
Даниил ЧКОНИЯ (ГЕРМАНИЯ)¹
УМИРАТЬ ОТ БОЛИ
Елена Зейферт. Потеря ненужного: Стихи, лирическая проза, переводы. – М.: Время, 2016. – 224 с.
Елена Зейферт назвала свою книгу неожиданно: «Потеря ненужного», и разнообразие смыслов в этом названии, как и во всём её творчестве, невозможно свести к единой формуле, к одному понятию. Одним из ответов на возникающий поиск смыслов звучат её строки из поэмы «Вода в броске»:
ты рождаешься
когда смычок и скрипка
моих голосовых связок
перестают дрожать
Ненужность сущего, вещного или живого, обнаруживается в её поэзии постоянно и проявляется в момент потери, которая оборачивается обретением. В той же поэме эта парадоксальная, но по-своему глубоко философская мысль обретает поэтическую формулу:
ты впервые замечаешь меня
увидев моё исчезновение
Стоит заметить, как отвечающая за каждое своё слово Зейферт выбирает слово. Попробуйте заменить «увидев» на «обнаружив» – вроде бы смысл не меняется. Но только на первый читательский взгляд. Для поэта «увидеть» исчезновение – гораздо важнее и содержательней, что в творчестве Зейферт проявлено с особой силой. На таких нюансах и строится её поэтическая речь.
Однако же и в лирическом цикле «Внутренняя музыка», представляющем прозу поэта (скорее это стихотворения в прозе), автор развивает тему: «Я ещё вращаюсь на обрывке виниловой пластинки, как на плоту, но моя странная особенность исчезать уже сильнее меня и насыщает негой». И дальше – в этом же цикле – продолжение темы: «Ненужное – взлетает, ибо оно драгоценно. Его не нужно сбрасывать с воздушного шара, но – отпускать в полёт. Попробуйте отпустить любимого, но не любящего, и со дна вашей души поднимется ликование».
В «Грузинском танце» Зейферт видит нечто отличное от банального восприятия танцующей пары. Танец устанавливает целомудренные границы сближения юноши и девушки, но всё тот же парадоксальный взгляд, свойственный автору, фиксирует:
Между ними нет даже воздуха,
хоть и поодаль друг от друга
живут их лица, плечи, руки…
Девушка – белое вино в закупоренной бутылке.
Мужчина – патронташ.
Лирические миниатюры или стихопроза Елены Зейферт поддерживают её стихи на самом, что ни на есть, поэтическом уровне. И метафора потери ненужного, метафора исчезновения, как проявление присутствия-существования, проходит сквозь эти циклы красной нитью:
Но Бог несёт тебя по серпантину.
Тебе решать –
стать человеком, горой или ветром.
Несомым.
Несущим.
Не сущим.
В этом контексте и уход воспринимается как закреплённое присутствие, что подтверждают стихотворные строки автора:
Мне светло. И не нужно объятий, признаний, клятв,
Никаких обещаний, цветов, заломленных рук.
Знаешь, люди не знают, с чем меня поздравлять,
Ведь я стала красивей, когда полюбила вдруг.
Город мой – это белые с золотом купола.
Это нежный-нежный – под дых! – колокольный звон.
Я прошу – уходи. Не дыши со мной больше в лад.
Но оставь мне, пожалуйста, милый, своё колдовство.
Книга прекрасно инструментована жанровым разнообразием – в ней представлены короткие этюды-верлибры и поэмы, лирическая проза, стихи Зейферт, написанные по-немецки, самопереводы с русского на немецкий и наоборот, раздел переводов на русский с других языков.
А свои версии понимания творчества Зейферт предлагают авторы трёх послесловий к этой книге. Лев Аннинский: «Укрощение с первых строк. Если тело, то оно неощутимо, где-то внутри. Если слово, то оно таится где-то в нише бытия». Андрей Тавров: «Такая немота всегда в конце концов – рождающая. Но слово, пришедшее из „глубокой тишины леснойˮ, являет иную природу, чем слова, спешащие увлечь, доказать, обратить на себя внимание». Бахыт Кенжеев: «Поэт невесёлых парадоксов и неудобств как неотъемлемой части прекрасного. Мысль, не дающая поэту возможности предаться восторгам, постоянно маячит на заднем плане». Они ведь не сговаривались – все трое.
Одно, последнее замечание. При всей глубине философского осмысления жизни, при всей серьёзности филологического подхода к работе со словом, Зейферт предстаёт перед читателем искренним в своей исповедальной любовной лирике поэтом. «Ненужное» закрепляется в нашем сознании, как живое течение времени, как сама жизнь, во всей её полноте, как главная способность автора «и умирать от боли, и оживать от неё!»
Я С ТЕМИ, КТО ДЫШИТ
Михаэль Шерб. семиКнижие: Стихи. – epubli GmbH, Berlin. – 2015. – 90 с.
Вторая книга стихов Михаэля Шерба, вышедшая в Берлине, открывается восьмистишием, которое, возможно, является ключом не только к первому разделу книги, но и ко всей книге в целом:
Я с теми, кто дышит, я с теми,
Кто слышит всю ночь напролёт.
К нам нежность выходит из тени,
И пальцы на пальцы кладёт.
Покуда шуршат под стопами
Слепая солома и прах,
Позволь золотыми снопами
Её пронести на руках.
Стихотворение это – прямое отражение творческого почерка Шерба. Метафора – основное его поэтическое оружие, метафорическое мышление, яркая образность – характерные черты его поэтического мышления. Двух катренов достаточно поэту, чтобы сказать о многом. Его художническая мысль несёт в себе содержательное многообразие, выходящее за пределы обычной повествовательности. И хотя семь книг составили это «семикнижие», словно золотыми снопами нежности золотой нитью проходит сквозь всю книгу поэтическая мысль Михаэля Шерба, обнажающая глубину его мировосприятия.
Книгу предваряют три кратких, но ёмких предисловия. Вероника Долина отмечает, размышляя о творчестве Шерба: «Инструмент почти один. Резец, так сказать. И это метафора, высший крылатый сотрудник наш». Катя Капович говорит о поэте: «…он просто ходит среди нас и показывает иногда пальцем на что-то красивое, мы смотрим туда, видим и запоминаем». А по поводу приведённого выше стихотворения добавляет: «Итак, мы не одни, нас слышат и видят, и наше дыханье стерегут, а ощущение от всего этого – дивное». Борис Херсонский конкретизирует: «Эти стихи насыщены метафорами, что, в целом, не так характерно для современных поэтов. Метафоры разноплановы, это придаёт стихам свежесть и остроту».
Что ж, пройдя по страницам этой книги, читатель убедится: Шерб – щедр, он – рыцарь метафоры. Интенсивная метафоричность, яркая образность, нестандартное поэтическое мышление делают его творчество заметным явлением современной поэзии.
Тем более, что ко всем названным качествам его текстов следует добавить ещё одно, ярко проявляющееся в поэтическом характере автора. Это – пронзительный лиризм.
И заплетет в густые кольца,
И ты увидишь наяву,
Как с наковальни колокольцы,
Летят в хрустящую траву.
Но, наливаясь краской гнева,
День новый вспыхнет, юн и жгуч,
Но взмах, – и крик гортанный неба
Зажат подушкой плотных туч.
И тут я должен признаться, что, будучи давно знакомым с отдельными образчиками творчества Миши, далеко не сразу и не во всей полноте воспринял силу и красоту его поэзии. Укоряю не только себя, но и автора: в двух небольших подборках бросались в глаза несколько стихотворений, отдающих холодной головной работой. В них были определённые достоинства, но и присутствовал расчёт. Однако последующее знакомство с его стихами, с их лирической проникновенностью произвело полный переворот в моём читательском сознании, превратив Шерба в одного из самых ценимых мной поэтов.
Ползёт опара молодой листвы
Из тесных почек – мякишем из корок,
И узенькие мордочки травы
Выглядывают из подземных норок.
Так появляются на свет строки из пронзительных стихотворений Михаэля Шерба.
ЗРЕЕТ ВИНО
Татьяна Алфёрова. Территория Евы: Стихотворения. – «Геликон Плюс», Санкт-Петербург, 2015. – 212 с.
Шестую книгу питерской поэтессы Татьяны Алфёровой можно назвать книгой избранных стихотворений. Она открывается новыми стихами, а следующие разделы представляют собой лучшее из предыдущих книг Алфёровой.
Характерной чертой творчества поэтессы является цикличность стихотворений. Иногда она сама подчёркивает это, давая общее название циклу и нумеруя стихи. Сами циклы образуются по своей внутренней логике – это порой вещи, связанные поэтическим осмыслением исторических событий, в другом случае это произведения, по-своему осмысливающие мифы, легенды, впечатления от произведений искусства, и к ним примыкают циклично расположенные стихотворения, где основной нотой звучат «географические открытия» самой Татьяны Алфёровой.
Иными словами, весь культурный слой проживаемой жизни автора воплощается в эти стихотворные циклы.
И речь становилась стихами,
и звезды спускались с небес,
когда электрички стихали
и в окна заглядывал лес.
Неудивительно, что эта тяга к открытиям, музейно-историческим, географическим то и дело напоминает о себе в лиричесих признаниях:
По первому снегу так хочется ехать куда-то,
чтоб ночь, и вокзал, и билеты с проставленной датой,
но без указания станции –
вперёд, наугад, что достанется.
И неслучайно возникают на протяжении книги картинки Рима и Флоренции, Греции и Колхиды, античные пейзажи и образы России, представленные огромными пространствами и расстояниями. Мир разнообразен и един одновременно в восприятии поэтессы. Человечество едино. У всех у нас общие истоки, что не мешает чувству родины, а любовь к ней никак не отрицает открытости к общечеловеческому, всем понятному и всеми ценимому. И потеря этого чувства общности трагична. По-своему это преломляется неожиданным образом в стихотворении «Вино» с подзаголовком «Праязык»:
…Были же грозди янтарно-прозрачные, сладко-,
были и терпкие синие, мелко-тугие…
Дни эти – ягоды – в памяти плотной закладки,
что ж открываешь всё чаще страницы другие?
Зреет вино – праязык наш коснеющий общий,
нимфы на нём вне времён о любви лепетали…
Видно, другое привез плутоватый наш кормчий,
время пытаясь объехать по горизонтали.
Жанровое разнообразие – характерная черта её творчества. При этом Алфёрова легко держит интонацию стихотворения, ненатужно меняет ритм и метр, демонстрируя свободное дыхание, доверяет своему читателю – не усложняя искусственно поэтическую речь, если этого не требует сюжет стихотворения. Она не боится простоты, за которой открывается движение поэтической мысли. Никакого псевдоглубокомыслия нет в её лирике. Ей известен прямой путь к сердцу и уму читателя:
Опять прилипнет простенький мотив,
ни подобрать к нему, ни вспомнить слов,
замрешь надолго, руки опустив,
как в поле средь травы болиголов.
Поэтому и веришь ее строке: «И речь становилась стихами».
ПОЛОВИНА БЕССМЕРТЬЯ
Михаил Юдовский. Полусредние века. – Riga, Изд. дом «Петит», 2014. – 448 с.; Михаил Юдовский. Стихи. «Интерпоэзия», № 3, 2015.
Кажется, плодовитость стихотворца иной раз может раздражать: чуть не ежедневные стихи, грозящие захлестнуть инерционным потоком, повторением приёмов, однообразием интонации, стилистической избитостью. Но это не случай Михаила Юдовского. Он не опускает планку до так называемых проходных стихов, и у каждого его стихотворения есть серьёзный повод, каждое несёт свою самостоятельную художественную мысль.
Художник, когда ему хочется есть,
Так что рёбра из тела торчат наружу,
Не пытается в чей-то карман залезть,
А рисует красным говяжью тушу.
Он рисует красным цветы, дома
И людей. Не стараясь казаться разным,
Даже то, как однажды сошёл с ума,
Он рисует красным.
Характерные для Юдовского строки. Не важно, что стихотворение называется «Сутин», что в нём прочитываются факты биографии художника или впечатление от его живописи. Юдовский и сам живописец по профессии, может отталкиваться от своего понимания вещей, но в любом случае парадоксальность его поэтического мышления очевидна. И это при том, что на поверхностный взгляд, он пишет преимущественно сюжетные стихи. Пересказывает истории, некоторые, что называется, бытовые, заземлённые до какого-то момента развития сюжета, вдруг оборачивающегося притчей, легендой, как в стихотворении о подполковнике медслужбы, махнувшим рукой на непутёвую жену. Он уходит в лес, чтобы сразиться с якобы живущим там тигром, находит его и в результате поединка возникает новая легенда о тигре-оборотне.
Помнится, обнаружив в книге Юдовского «Поэмы и стихи» его поэтические пересказы библейских сюжетов, засомневался, стоило ли пускаться в это сомнительное занятие. Оказалось – стоит. Если это не просто стихотворный пересказ текста, а именно поэтическое осмысление библейских событий. Поэт умеет и наоборот – самый привычный сюжет картины перевести в житейское русло, повествуя о назревающей драме:
Ты говорила мне, будто летала над Витебском,
Будто бы город казался не больше, чем вытиском
С нежно любимого мной и тобой полотна –
С хатами, церковью, скрытыми дымкой предместьями.
Я тебя спрашивал: «Разве летали не вместе мы?»
Ты отвечала мне: «Нет, я летала одна».
Стих Юдовского метафоричен, плотен, экспрессивен, точен в интонации. Поэт не ограничивается своим умением строить сюжетные ходы. В его арсенале и стихи иронического плана, и пронзительная лирика, и нелобовая публицистическая струна звучит на страницах этой книги. Но Юдовскому удаются и стихи драматического, почти трагического звучания, как это видно в одной из его недавних публикаций:
Такие стихи рождаются с болью в сердце.
А ТЫ НЕ ЖДИ, ПОКА МЕНЯ НЕ СТАНЕТ
Андрей Грицман. Кошка. – М.: Время, 2014. – 192 с.; А. Грицман, Стихи. Новая Юность, № 5(128), 2015; А. Грицман, Стихи. Эмигрантская лира, № 2 (10), 2015.
В предисловии «От автора» к своей книге «Кошка» Андрей Грицман размышляет: «Поэт всю жизнь пишет одно и то же стихотворение. Или поэму. Или роман в стихах… Душа живёт периодами, её реакции меняются, в связи с приобретённым опытом, порой из-за внешнего влияния. Книга стихов – это дневниковые записи стихов».
Если проследить за развитием творческого сюжета Грицмана – от каждой его книги к следующей – это всякий раз свидетельство накопления того самого опыта, житейского и поэтического, о котором автор и размышляет. При этом не имеет значения, только ли абсолютно новые стихотворения составляют книгу, или некоторые из прежних стихов вошли в неё, или даже если это книга избранных стихов. При том, что Грицман пишет много, работает активно, плодовит. Просто поэт мыслит книгами. Книгами, в которых есть развитие внутреннего сюжета того самого одного стихотворения, которое пишется всю жизнь.
И книга стихов «Кошка», и недавние журнальные публикации говорят о том, что в сформировавшейся поэтике автора есть узнаваемость, но, как всегда у этого поэта, неизменно присутствуют свежесть и непредсказуемость движения стиха:
Пусть кошка спит, урчит чего-то –
она давно не любит, что
ложусь я пьяный по субботам,
но я клянусь, теперь учтём.
Вот лифт починят, будет лучше
возить наверх бутылки, снедь.
Вот женщина, она научит,
как жить и как мне умереть.
«Кошка» в прямом смысле – книга дома, книга-дневник, книга-раздумье. Книга оседлых размышлений. Нет, автор не перестал возвращаться в Москву, в Россию, не перестаёт вдыхать воздух Святой Земли, где ощущает себя, как он в этом признавался не раз, на ещё одной своей родине. Но в этом своём американском доме с кошками, словно в ковчеге, он предаётся осмыслению прожитого, плывя поэтической мыслью сквозь время.
Когда я говорю слова,
летит бездумно мысль –
там, где в Гудзон течет Нева
и канул в лету лист.
Так сопрягается время, сопрягается география, так сопрягается биография. Поэт не склонен к декларациям, к афористическим продуманным концовкам, к разжёвыванию содержания стихотворения. Свободное течение мысли проявляется в поэтике Андрея Грицмана, в стихии стиха, плотного стиха, не знающего формальных ограничений: вот она, полнозвучная рифма, а вот уже ассонанс, возвращение к точной рифмовке и вдруг – обман рифменного ожидания, а затем и вовсе перетекание в белый стих, а то и в верлибр, возвращающийся в строгую стихотворную форму. Свободное движение мысли, свободное дыхание стиха проявляет себя и в метрических сменах. И держится всё это на просодии, о чём сам поэт сказал исчерпывающе:
Течение стиха, движение поэтической мысли, свободное дыхание автора очерчивают обширный круг его жизни и творческий процесс осмысления этой жизни. «Кошка» – это книга-память. Но это воистину дневник души, дневник переживаемого в сию минуту. Об этом говорят стихи из книги, об этом же – стихи из публикаций последнего времени:
Не только! Это подтверждает поэзия Андрея Грицмана. Поэт продолжает творить своё стихотворение, свою строку: «А ты не жди, пока меня не станет. / Тогда и разговор пойдёт другой».
¹ Информация об авторе опубликована в разделе «Редакция»