golkov-viktor-2014-6-1

Поэзия диаспоры

Виктор ГОЛКОВ (ИЗРАИЛЬ)

Родился в 1954 году в Кишинёве. С 1992 живёт в Израиле (Азур). Закончил в 1977 году Московский энергетический институт (МЭИ) по специальности тепловые электростанции. В настоящее время работает водителем по развозке инвалидов. Основные публикации в журналах «22», «Крещатик», «Интерпоэзия», «Алеф», «Вильнюс», «Кодры», «Студенческий меридиан», «Иерусалимский журнал», в многочисленных альманахах в России, Германии, США, Канады, Молдавии, Белоруссии, Литвы, в различных сетевых журналах. Автор 7 сборников стихов и сказки-антиутопии в соавторстве с Олегом Минкиным (Вильнюс). Входил в короткий список 9-го Волошинского конкурса 2011 г. по номинации «поэзия», в длинный список Бунинской поэтической премии 2012 г., в длинный список премии «Живая литература» 2012 г. Победитель конкурса Национальной литературной сети 2003 г. (ноябрь, номинация «поэзия»).

Виктор Голков – поэт удивительный! Голос его лукаво негромок, стих отличается кажущейся простотой, но вслушаешься – и во всей полноте зазвучит нота жизни, нота, полная боли, сомнений, надежды… Любовь к женщине не повод для стихотворных деклараций, любовь к родине – тоже не знает громких проявлений, так как самоирония, сомнение непрерывно наполняют живую строку, богатую почти скрытой метафорикой, образностью! Голков – лирик, не чуждый публицистичности, но противоречия не возникает: речь его – всегда речь поэта! Отсюда же умение – быть убедительным, идёт ли разговор о жёстких реалиях сиюминутного житейского явления или стихи дышат глубиной художественно-философского мировосприятия автора: «ведь есть мучительное чудо в любом ничтожном пустяке…»

Д. Ч.

* * *

Хочу я быть травой зелёной,

Растущей из самой земли.

Упрямо, слепо, исступлённо,

Хоть тысячи по мне прошли.

Ни вечных тем, ни острых граней,

Ни истин, отроду пустых.

Хочу я не иметь желаний,

А быть простым среди простых.

Пусть человек свою кривую

Дорогу назовёт судьбой.

Я полновесно существую,

Не видя бездны под собой.

* * *

Кричат подвыпившие шлюхи,

разносится кабацкий смрад.

И как назойливые мухи,

«Подайте» – нищие хрипят.

Закат в багровом ореоле,

и желчь по небу разлилась.

Всё пожелтело: роща, поле,

деревья, люди, камни, грязь.

Вот день, покрытый чёрной гарью,

уходит под сивушный бред.

И вечер сладковатой хмарью

окутал всё вокруг – весь свет.

Почти не дышит раб распятый,

от бесконечных мук устав.

Как ангел вечности крылатой,

висит он, руки распластав.

И видит гордая элита

и перепившаяся голь:

из тела, что к столбу прибито,

по капле вытекает боль.

И языки сплетает пламень

над факелами. Чернь свистит,

и в мёртвое лицо летит

и глухо ударяет камень.

* * *

Свободы страшное лицо

явило бледность восковую.

Стоят народы вкруговую,

друг друга заключив в кольцо.

Стучат огромные сердца,

чернеют братские могилы,

и рвутся мировые силы

разъять друг друга до конца.

И опалённая душа

коросту страсти обдирает

и все никак не помирает,

горючим временем дыша.

* * *

В этом тихом движении вбок

мое место на самом краю,

чтоб начищенный чей-то сапог

не споткнулся о душу мою.

Но скрипят и скрипят сапоги,

длится ночи глухая возня,

потому что не видно ни зги

и на шаг от тебя и меня.

Вот я предал, и стало легко,

и чужая земля под ногой.

Это где-то во мне, глубоко

тяжело шевельнулся другой.

* * *

Тополя вырастают из туловища земного,

шарят корни под спудом, в горячих потёмках земли.

Расстилается степь, живое растёт из живого,

и по мозгу миражи путешествуют, как корабли.

Ни концов, ни начал – лишь биение мерное вёсел,

паутины пушистое, вибрирующее волокно.

Коль забыл обо всём, словно тяжкую ношу отбросил,

будешь жить и любить сто рождений подряд всё равно.

Для добра и для зла нет иного судьи, кроме веры.

Рядом с чистой гармонией хмуро маячит разброд.

И из самой бессмысленной, самой безумной химеры

Возникает легенда, прозрачная как кислород.

* * *

Если ты есть, отец,

Где-то среди сердец,

живших когда-то здесь.

Словом, если ты есть.

Сквозь эти мрак и тишь,

сможешь? – меня услышь.

Я расскажу тебе

Всё о своей судьбе.

Я посылаю весть,

Что мне – пятьдесят шесть.

Вот я, почти старик,

Молча шепчу свой крик.

Я с тобой встречи жду

Где-то в раю, в аду,

Где обитаешь ты

В городе пустоты.

Значит и мать жива,

Слышит мои слова.

В царстве сплошного сна,

Где круглый год – весна.

* * *

Как тучи, чувства отползут,

Туман желаний растворится.

В холодном зале страшный суд

Не страшно, в общем-то, творится.

Смотрю в лицо моей зиме –

Она седая совершенно.

Молчит задумчиво во тьме

И улыбается блаженно.

Пришла считать мои грехи,

Копаться в бесполезном хламе,

Трухе, где мертвые стихи

Вповалку с мертвыми делами.

* * *

Станешь тонким, мёртвым, белым,

Как окончится твой труд.

Жизнь, написанную мелом,

С гладкой досточки сотрут.

Ты искал в правописанье

Смысл, связующий слова.

Смерти тонкое касанье

Лишь предчувствовал едва.

Но познание на ощупь,

Откровение вчерне,

Удивительней и проще,

Чем лежащее вовне.

Жизнь – конспект времён грядущих,

Новой эры перегной.

А душа витает в кущах

Над бессмыслицей земной.

* * *

Сползает вниз трава с откоса,

Свалялся клочьями бурьян.

Распарывают грязь колеса –

Скрещенье двух борозд, двух ран.

Возможно, след свой оставляет

Мое дыхание, мой взгляд,

И мысль, которая петляет,

Стремясь куда-то наугад.

Ведь есть мучительное чудо

В любом ничтожном пустяке.

И я тоску свою избуду

С дырой, просверленной в виске.

И с новой легкостью нездешней

В цветущем яростно саду

Под белой ласковой черешней

В обнимку с женщиной пройду.

* * *

Человек, растянувшийся под простыней,

Порождает абсурд, нарастающий волнообразно.

И в придачу свет солнца, пронзающий мозг.

И машины, снующие как тараканы.

Значит выхода нет – выдвигай миллион

Миллионов любых философских гипотез.

Тот, с кем был ты знаком, не воскликнет: привет!

Не вздохнёт, не заплачет,

И руки он, конечно, тебе не подаст.