Малая проза
Евгений ИZ (УКРАИНА)
Евгений Иz (род. в 1972 году) – литературный критик, прозаик, поэт. Стихи и статьи представлены на сайте литературно-философского журнала «ТОПОС» (www.topos.ru). Первое место в категории «Романы» на конкурсе «Тенета-2000». Живёт в Луганске.
ЗАБАВА
Скала. Ровная скальная порода отвесно обрывается вниз гранёными лопастями. Отдельные глыбы тяжко и непривлекательно вдаются в мглистый, затуманенный, почти молочный воздух над бездной. Когда живёшь на краю бездны не первый месяц, к тому же каждый день наблюдая вокруг только разные варианты дымки, пелены, завесы – по другому относишься к собственной памяти. Память используется по необходимости и только, она теряет вес и ценность, превращается в собрание однообразных конструкций ума. Трудно становится отделить одно воспоминание от другого – они, как одинаковые папки в долгом архивном ряду, просто несут в себе нечто, адресованное куда-то в пространство. Пространство...
...заполнено скоплениями мутного конденсата, объёмами тумана самой прихотливой фактуры и плотности. Иногда кажется, что всё это – только испарения коллективного рассудка, скапливающиеся над полной неизвестностью здесь, на краю.
Обычно транспорт привозит с континента необходимое оборудование, вещи и провиант, когда мгла над скалами слегка рассеивается, зыбко стекая невидимыми глыбами миражей в бесконечные трещины ущелий. Связь работает бесперебойно, и особенно странно становится пользоваться коммуникацией, когда туман поднимается высоко вверх, всё вокруг как бы подтаивает, затихает, ретушируется тишиной, теряет свое значение и смысл. В такие особо непроглядные дни вся информация, все новости с континента воспринимаются, как абсурдные донесения покинутой в бесконечности медиа-машины самой себе.
С тех пор, как сотрудники с Шестой станции Левого Края начали активно использовать квантовые вычислительные программы, кое-что изменилось. По замыслу, в мире не должно было остаться ни одного секрета – любой код и шифр теперь раскрывались в миллиардную долю секунды, Вероятность должна была распахнуть свои многорукие объятья, Сложность должна была обрушиться громоздким анахронизмом. В результате тумана стало ещё больше, он стал гуще и запутанней, общая наружная навигация держалась на каком-то волоске – на последнем волоске из ощипанного парика цивилизации. Цивилизация...
...её наличие или отсутствие никак не меняет здешнее положение. У бездны, перемещаясь вдоль станций и небольших исследовательских лагерей, проходя километры и километры молочно-матового, облачного воздуха, не чувствуешь себя ни частью цивилизации, ни её последним оплотом, ни её крайним рубежом. Цивилизация здесь воспринимается, как она того и заслуживает – только как термин, обозначающий определённую сложность организации. Не больше. Все «блага цивилизации», – этот незаметный эвфемизм-захватчик на территории языка, – отошли на второй план, перешли в третий сорт, разбавились до седьмой воды на кисельном берегу. Эти блага здесь больше подходят нашим братьям меньшим – вчера вечером моя собака уснула на диване за просмотром мультфильмов.
Сегодня утром пришёл исследователь с Третьей станции. Сказал, что у них упала в пропасть параболическая гляделка и ему нужно зайти на представительский сервер, сделать заказ. На самом деле связаться с сервисным центром на континенте он мог и у себя, ему просто нужно было поговорить. Такое здесь случается не часто – и поводом для частного разговора всегда служит что-то экстраординарное, какой-то широкий сдвиг в душе, неожиданная лавина ядовитых эмоций или опасная смесь физической действительности и глубинного бреда.
У них, на Третьей Правого Края упала гляделка – и только. Но в Седьмом передвижном лагере на этой же стороне были кое-какие новости. Им всё-таки удалось обнаружить перед собой в тумане несколько отверстий-туннелей в параллельные вселенные. Как и предполагали, эти объективные входы не блистали стабильностью. Пара-тройка лабильных лазеек в иное вот-вот грозила рассосаться в туманной хляби над бездонным провалом, по краю которого мы ползаем столь давно. Исследователь сказал, что в Седьмом получили подтверждённые данные анализа: отверстия ведут к неглубокой воронке вероятностей, на дне которой обнаружены в виде гаструл свёрнутые зародыши нескольких вселенных. Проникнуть в них пока не представляется возможным. Когда вычисляли вероятность решения этой задачи, квантовый процессор отказался останавливаться, то есть не смог окончить расчёт.
Никто и не сомневался, что молочная мгла над нашим обрывом кишмя кишит входами в «альтернативные базы данных». Иной раз во сне видились шипастые многомерные и вывернутые мембраны, которыми было напичкано всё наше пространство. Только вот наше ли?
Исследования на краю не прекращались ни на день. Нам удалось узнать достаточно, чтобы войти в серьезные внутренние противоречия с самими собой. Но это дело делается не для себя. Это видовая работа, озабоченность вида собою. Внутренняя растерянность каждого исследователя в отдельности – не повод, чтобы всё прекратить. Потому что отсюда некуда возвращаться. Как сюда попадают? Это просто: однажды некоторым становится невыносимо и невозможно существовать там, в глубине континента, внутри цивилизации. Тогда и оказываешься На Краю Известного. Здесь ничего не ясно, здесь всё теоретично и неустойчиво. Да, нам уже известно многое. Например, мы все знаем, что наше коренное отличие от остальных живых видов заключается в том, что наша генетическая структура имеет встроенную пассивную вирусную часть. Это вирус, который достаточно хорошо виден в опытах, но кроме того, что единственная его задача – передаваться из поколения в поколение, о нём ничего нельзя сказать. Он просто наличествует и пока никак ещё не действовал. В Седьмом передвижном лагере как раз не так давно делали попытки изъять вирусную часть из генной цепи. Эксперимент не удался – вирус не подвергался отторжению. Хотя, как знать, может быть, обнаружение ими туннелей с гаструлами вселенных – подлинное развитие того эксперимента.
Кажется, на континенте нас не очень любят, но тем не менее инвестируют в исследования достаточные средства – ведь мы по своему положению первыми узнаем все самые важные известия. Когда-то скалы у обрыва были совсем безлюдны – чёрно-сине-серые нагромождения отвесных плоскостей, укутанные непроглядным туманом. Первый лагерь возник в месте, к которому чаще всего на время съезжались путешествующие одиночки. В ту пору всё здесь казалось настолько необычайным, что отдельные светлые личности не выдерживали неясного наплыва обильных впечатлений и прыгали в пропасть. У первого лагеря был установлен высокий металлический шест – антииррадиатор, от него впоследствии и стали производить здешнюю топонимию: влево – Левый Край, вправо – Правый. Эта условность здесь никого не веселила, каждый в лучшем случае смеялся над собой, в худшем – за собой.
Признаться, я уже не помню, сколько времени я здесь нахожусь. Как-то я прекратил все свои и без того редкие опыты и стал просто чего-то ждать. Это и стало моим единственным экспериментом. Я ждал не так, как ждут чего-то необходимого, важного, утолительного. Во мне не было ни капли яда нетерпения. Я ждал каких-то событий так, будто они уже давно кружили фантомными непредсказуемыми мотыльками в тумане, будто они беззвучно танцевали вокруг меня, где-то совсем рядом и вот-вот могли сами сесть мне на ладонь. Я жил только затем, чтобы вовремя протянуть во мгле ладонь.
Иногда я проходил долгие километры, миновал все лагеря и станции и выходил к необжитой части Края. У меня складывалось впечатление, что дымка здесь была чуть прозрачнее, что иногда, стоя в одиночестве у самого обрыва, роняя мелкие камешки из-под ног в бездну, мне становилось видно что-то огромное и протяжённое на той стороне, где никто никогда не был. Я иногда думал, что это, возможно, зеркало. Банальность такого рода ненадолго отрезвляла, когда стоишь на самом краю. В моём жилище давно нет зеркала. Я ничего не имею против отражения, но мне не нравится смотреться.
Меня вполне устраивают окна, как мою собаку – канал мультипликации. Я думаю, что у всех нас внутри, не в голове, но в самой нашей сути – такой же туман, какой постоянно клубится над пропастью. Мне не было никакого резона говорить исследователю с Третьей станции или кому-то ещё, что я когда-то обнаружил такие же входы-туннели не в окружающем сгущении тумана, а на своём собственном теле. Прямо на моей коже плавало несколько мельчайших отверстий-пор, ведущих к свёрнутым тугой спиралью гаструлам параллельных вселенных. Я носил эти миры в себе и не мог в них проникнуть. Я даже не мог в них посмотреться. Мне приходилось только ждать: вот прошло ещё несколько часов, вот ещё несколько, вот ещё. Но я терпелив, и в конце концов однажды время проиграет.
«Turbulence hotel», Любляна, 2002