2019-1-1
Поэзия диаспоры
Юлия ПИКАЛОВА (ИТАЛИЯ)
Родилась в Москве, выросла в Петербурге, живёт на озере Комо, работает в Копенгагене. Окончила филологический факультет Санкт-Петербургского государственного университета и программу «Мастер делового администрирования» государственного университета Калифорнии. Сделала успешную карьеру в крупных международных компаниях, где не знают о её литературных занятиях. В то же время многие её друзья – музыканты, художники, поэты не догадываются о её карьере в солидных фирмах.
Стихи Юлии Пикаловой рождены эмоциональным восприятием явлений культуры – картиной, музыкальным произведением, стихотворением. Это поэтический отклик души, приверженной искусству. Но реалии повседневной жизни, тревога и боль, которыми полон окружающий мир, врываются в атмосферу прекрасного, того, что так дорого автору, умеющему найти слова, отражающие красоту и трагичность бытия.
Д. Ч.
«ЗАБЛУДИВШИЙСЯ ТРАМВАЙ». ПРИНОШЕНИЕ ГУМИЛЁВУ.
1.
«Шёл я по улице незнакомой
И вдруг услышал вороний грай…»
Закат
закат разлился за окном
волной багряных сновидений
огни реклам тонули в нём,
как обескровленные тени
и, в алом мареве дрожа,
умчала колесница Феба
а город? город всё бежал,
а город не смотрел на небо
Безумец
Отбой.
И свет везде погашен.
Вползает мрак,
Густой, как мёд,
И душный. Но не мрак мне страшен,
А Та, что вслед за ним придёт.
И вот – в окне,
Кругла, богата,
Ошеломляюще бела –
Луна, бесстыдный соглядатай,
Над крестовиною взошла.
И коченеет всё живое,
И нервы скручивает в жгут.
Когда Такая – волки воют
И в поле раненые мрут.
Терпеть!
Опустится пониже –
Её воздастся красоте,
И я увижу – да, увижу! –
Луну распятой на кресте.
Шостакович.
Камерная симфония
Я слышал хруст,
и свист,
и вой,
и лай,
И горло хоть охрипло, но окрепло.
Кто веку бросил громкое: играй! –
Хотел его увидеть горсткой пепла.
Земля неслась к весёлому концу
Во власти исполина-карнавала,
А музыка хлестала по лицу
И губы мне полынью обдавала.
Фортепианный квинтет
Души тревожной, вечно юной
Забытый зазвучал мотив.
Иначе задрожали струны,
Волнения не укротив,
И вглубь себя с улыбкой кроткой
Глядишь ты, радуясь: ничей!..
Зимой так дышит день короткий,
Зажатый между двух ночей.
2.
«Остановите, вагоновожатый,
Остановите сейчас вагон!»
Мы идём!
Мы идём! Мы идём! Мы идём!
Наши руки – единое «за»!
И разносится радостный гром,
И летит молодая гроза!
И по правилам нашей игры
Скоро все будут в нашей игре!
Наши взоры чисты и остры,
Наши руки по локоть в добре.
Донная мина
Я донная мина.
Вас стерегу –
Где ваши корабли? –
Чтобы те, кто остались на берегу,
Дождаться вас не смогли.
Люблю
Глубокую синеву
И мягкость придонных трав,
Но настанет мой день – и я всплыву,
Собою вас разорвав.
Солнце
Как нежно заря занималась, как солнце всходило легко! Трава, заблистав, умывалась, тумана стекло молоко. Тепло по земле побежало, лучистую радость лия, и вот – накалилось до жара, как ты, дорогая моя.
И режет безжалостным оком, и жжёт беспощадной рукой твой день, обернувшийся шоком; скажи, ты хотела такой? Скажи, ты такой предвкушала, сужая глаза на восток? Как остро зрачков твоих жало, как лик твой прекрасно жесток! И рек пересохшие русла, и гор почерневшие рты, и небо, что в пекле потускло – смотри, что наделала ты!
Но солнце уходит на запад, восток же его не сберёг; что ж, милая, прячешь глаза под ладони своей козырёк? Иль видеть тебе нестерпимо, причём нестерпимо вдвойне, что солнцем владение – мнимо, что солнце уходит – ко мне?
Милитари
какой там к чёрту
приход весны,
когда час óт часу резче мы,
когда
война
просочилась в поры и сны
и по фасаду змеятся восхитительные трещины!
нам стал известен
секретный код,
и руки чешутся – аж в ладонях жжение!
давайте,
давайте же пустим в ход
оружие массового поражения!
Доигрались
Мы падали в запальчивую ересь;
Испарина холодная на лбу;
Кощунствуя, прищурясь и ощерясь,
Мы продолжали щекотать судьбу.
Теперь, сосредоточены и хмуры,
Хотим пойти с удачливой руки:
Мы просадили крупные купюры,
И счёт уже пошёл на медяки,
И друг на друга мы не смотрим прямо –
Пришло к концу везенье дуракам, –
И золотой, что был у Мандельштама,
Прилип к чужим потеющим рукам.
Девочка с косой
Памяти жертв теракта в Санкт-Петербургском метро 3 апреля 2017
Обол за перевозку под землёй.
Привычно дожидается светило
Там, наверху.
Но девочка с косой
В оплату перевозки не входила.
Она тебе в вагоне роковом
Поулыбалась призрачно, как счастье,
И лишь слегка задела рукавом:
Ведь ты ещё ни с кем не попрощался.
И прогремели правила игры:
Нет разницы плохим или хорошим.
С тобою рядом рушились миры,
А твой был не обрушен, а отброшен,
И перевозчик до конца довёл
Вагонов сцепку в грохоте и дыме.
Другие заплатившие обол
Отправятся вагонами иными,
А ты поднялся.
Наверху всё те ж
С экранов откровенничают криво.
Напрасно просишь: тишина, утешь! –
Нет громче тишины, чем после взрыва!
А девочка, мелькнувшая едва,
Как будто померещилась, но всё же
Её прикосновенье рукава
Ты будешь вечно чувствовать на коже.
3.
«Может ли быть, что ты умерла?»
Полон луг порхающих цветов
Полон луг порхающих цветов!
Ярко-синих, трепетно-лиловых
и смущённо-розовых – улова
памяти для долгих зимних снов...
Дальше всё заранее известно.
У себя поблажек не прошу.
Не боюсь ни времени, ни места –
их однажды тоже напишу.
Поплывут за сумеречным лбом
памяти пустыни и святыни –
бабочек названья на латыни,
загодя приколотых в альбом.
О серебре на золотом
И блеск, и близко небеса –
Уверенных времён приветы,
И мощь тугого колеса –
Пол-оборота – пол-планеты!
Но плакать о пережитом
И не таким пришлось державам,
О серебре на золотом,
Что стало сединой на ржавом.
Эсхатологическое
Дальше – тишина.
Шекспир
сколько раз, застигнутая врасплох,
выпадала напрочь в далёком ритме.
из недлинных двух. из скерцозных трёх.
вечно разное. что же он говорит мне?
то ли шлёт отчаянный чей-то sos,
то ли сон, в котором не высыпаюсь.
только знаю – это всерьёз, всерьёз.
только слышу всё больше – пауз, пауз.
из торопких трёх... из нечётких двух...
караулю. внемлю. не отступаюсь.
но несут всё меньше глаза и слух.
но включается больше память, память.
даже если вовсе не умирать –
дашь дорогу, в прошлое улетая,
и Шопена будут учить играть
педагоги мудрые из Китая,
а потом не станет морей и гор,
да и вся земля – мимолётный случай,
и в молчаньи в память направит взор
наблюдатель с тёмной Ро Офиучи.
ну давай же, как там: проснись и пой,
ночь нежна, жизнь прекрасна и всё такое!..
глух и полон накрывший меня покой.
и вот он-то мне не даёт покоя.
Перекати-поле
Гроздья звёзд нависали
спело,
Сладким сеном
пахло окрест,
Колесо
тихонько скрипело:
«Мынеместные,
мынемест...»
Ночь нежна.
Но тоску глухую
Утолить не по силам ей:
Под собою земли
не чуя,
Мы не можем пустить
корней.
Ах, страна без конца,
без края –
Как поймём,
где наши края?
Здесь любая земля –
чужая,
Лишь дорога
вечно своя.
Зря мы грезим
о богоданном,
Благодатном конце пути:
Все мы странники.
Никогда нам
Это поле не перейти.
Привет
мы же писатели сука каторжники пера
А. Цветков
то ли мир довертелся то ли в лаборатории
бог-второкурсник нарушил баланс зла и добра
долг наш теперь последний фиксировать крах истории
мы же поэты сцуко каторжники пера
белые хризантемы вспышками хиросимы
распускают над шариком дикие лепестки
к бою братья-поэты встретим конец красиво
сделаем из сахары сахарные пески
здесь без конца историю воссоздавали заново
только рисковей на каждом витке и злей
вышли в финал так падай пожарный занавес
заизолируй зарево и залей
чтобы дурной пример для других галактик
не подавали пора пора на корню
чтоб неудачных лабораторных практик
минимизировать выхлоп и пачкотню
лидеры сверхдержав рухлядь дерьмо никчёмность
плачут не то нажав мир отгорел на треть
видимо мы и есть те самые люди в чёрном
всё нипочём нам лишь бы запечатлеть
и разлетаются фейерверком обломки
шарика голубого крепкой земной коры
свет напоследок дальше будут потёмки
вот и узнаем как выглядят тартарары
вот и узрим предсказанья певцов отпетых
и подберём антоним к святая святых
и второпях из слов уже не распятых
в преткновения знаках всяких там запятых
соорудим нетленку последняя ночь помпеи
дань отдавая прощальную языку
чтобы однажды эксперт из кассиопеи
мучаясь долго всё же прочёл
ку-ку
Анна Виноградова. «Гаражи». Бумага, тушь. 30х19,7 см. 2018 г.