Поэзия метрополии
ДЕБЮТ
Дарья КОЖАНОВА
Родилась в 1994 г. в Ярославле. Студентка факультета журналистики МГУ имени М. В. Ломоносова. Ведущая рубрики «Книжный агент» в журнале «Октябрь». Рецензии публиковались в журналах «Октябрь», «Кольцо "А"». Финалист конкурса эссе в рамках проекта «Студенческий Букер-2013», обладатель Гран-при «Илья-премии» (Москва, 2014 г.). Участница Форума молодых писателей России, стран СНГ и зарубежья (2014 г.).
В «тонко вырезанных» строках Дарьи Кожановой являет себя мир трепетный, хрупкий, щемящий, пристально и неспешно наблюдаемый и разгадываемый, становящийся всё глубже и вопросительней при каждом найденном ответе на один из бесчисленных вопросов. Тот мир, который, кажется, большинство из нас, кажется, уже потеряло.
О. Г.
* * *
Мир был прекрасен. Вырезанный тонко,
Так твёрд и хрупок, что коснуться боязно,
И сквозь проёмы синеглазых окон
Он, бьющийся, вливался в горло поезда.
Сначала создана была материя,
Неосторожно названная воздухом.
Приколотая с двух сторон булавками,
Она широкой складкой протянулась.
Едва ли ощутимая для глаза,
Взяла в себя всю нестерпимость солнца
И резкость нестеснённого пространства,
На вздохе разрывающего легкие.
И вслед за ней настал черёд асфальта.
Ему от сотворенья быть блестящим,
По-грифельному чёрным, волооким.
И лица фонарей так удивлённо
В него смотрелись, и заезжий дребезг
Расплёскивался щедрыми пригоршнями.
Но иногда в нём отражались тихо
Шаги, не закабалённые ветром.
В конце концов воздушному строению
Дана была надёжная опора –
Берёзы, липы, тополя и сосны,
Переплетённые в соцветья сводов.
Смотреть на них – как видеть сквозь решётку
На набережной перья ледяные,
Как в найденных случайно старых письмах
Разгадывать по буквам почерк прошлого.
Мир, как зрачок, был выпуклым, глубоким.
Все вещи в нём – являются, не кажутся,
Пройдут свой круг – смотри! – опять новы.
Но эта легкость обернётся тяжестью
Для тех, кто зову предпочёл заботу
И к прямоте самоуверенной привык.
* * *
Вдоль руки прорастают веточки,
К свету тянутся. Если боль –
Набухают. И всё исчерчено:
Вверх и вниз, поперёк и вдоль.
Оттого-то всегда тревожится
И так тонко внутри стучит,
Что извне не кора, а кожица,
Пропускающая лучи.
* * *
Края домов врезаются, как мысы,
И в бухты крыш глаз окунает жадно
Усталые хрусталики. Немыслимо,
Что этот день закончится когда-то.
Штор непреклонность, сдвинутая плотно,
Его напора не остановила –
И комната, как маленькая лодка,
Затоплена уже наполовину.
Я исчезаю. Воздух голубой
Не оставляет мне иного выбора.
Он плоть мою всю вытеснил собой –
Застыть на миг – и изумленно выдохнуть,
Смотреть с завороженным отстранением,
Как волосы вплетаются в шаг ветра.
И, растворившись радостно в безвременье,
Останется один прозрачный слепок.
Его насквозь лучи просветят ломкие,
И, как стекло, он отразит отчётливей
Валы домов со снежною каёмкой,
Новорождённых листьев чёрточки.
Пока поэт выводит письмена
И высекает сам себя из камня,
Далекий звук, как слабая волна,
Плеснёт ему в лицо –
И умолкает.
* * *
В середине столетия, в день зимы
(Или лучше – лето, начало века),
За окном сквозила, качаясь, ветка,
Ночь брала у окон тепла взаймы.
Параллельно ветке шла тень её,
Поперёк карниза была прямая.
За собою комнату увлекая,
Так они покачивались втроём.
Оттолкнувшись, как маятник, от всего,
Я смотрю в окно, словно в голограмму,
И неясно, кто там, за внешней рамой,
И который месяц, который год?
Глаз слезящийся, ищущий верный путь,
Всё равно, что сломанный в стрелке компас.
За окном напротив – соседний корпус,
Но, как в пропасть, страшно туда взглянуть.
* * *
Наше скромное место в кирпичном углу,
Как и прежде, стоит под охраною лип.
Возле спрятанных в рамы из дерева луп
Можно долго смотреть – и не видеть земли.
И винюсь, что, пройдя сложный путь теневой
И застыв с неизвестным количеством лет,
Я в глаза не беру ни всегдашний неон,
Ни подземные схемы, как модный буклет.
По страницам газет, по экранам – скорей!
Лёгок, точно из пластика сделанный, клик.
Выступаю навстречу. Но в спину гореть
Будет свет под проклятые шелесты лип.
И такого тепла, уходящего вглубь,
Мне не сбросить, не ткнуться во тьму наугад.
Остаётся в стороночке, скромно прильнув,
Честно стружку свою дни и ночи строгать.
Мир обнять невозможно – и разве что часть
Без излишних словес осторожно сорву.
И пойдёт на весь вечер частить и стучать,
Будто, правда, под пальцами был «Ундервуд».
* * *
Зимы внезапность выстрелу равна:
Навылет бьёт и оглушает, слепит.
Всю ночь хохочущую в барабан
Снежинки-пули забивает ветер.
Зима, как нить, растягивает путь,
Пространство глушит и сжимает время.
Но, заступив во тьму, не позабудь,
Как свет в окне единственном растерян.
Любуясь, как каблук стучит о лёд
И снежный дождь преображает шубу,
Припомни всё и выставь строгий счёт –
Там, где белеет арочный пролёт,
Так чистота пронзительно бесшумна.
Иначе не успеешь ахнуть, как
Один удар – и все пределы рухнут.
Зима и вне их так же высока,
Хрустят изгибы белого платка –
А ты лежишь в снегу, раскинув руки.
* * *
Остолбенел пейзаж на много, много лет:
Условная трава, посыпанная пеплом,
Попытка высоты в иссохшейся скале,
Ещё как будто день, но всё везде померкло.
Сквозь марлевый туман, прозрачный на свету,
Натянутый поверх, как ткань от насекомых,
Лбу тяжко вспоминать, кого и как зовут,
Ещё трудней – губам сложиться в звук знакомый.
А белый силуэт вздымает руки кверху,
И складки на груди трепещут изо всех…
Но больше нет помех для каменного ветра,
И где его порыв – там сплошь глухой рельеф.
* * *
Возвращаясь к началу начал, выходя из нуля,
Из хрустящего бублика с сахаром, с точечным маком,
Напеваю ля-ля, машинально себя веселя,
Выгибая хребтину большим вопросительным знаком.
Через это кольцо не один протянули моток
Шерстяных, мулине и любого известного сорта.
Сделай первый свой шаг, первый выдох и первый глоток
И привыкни к кольцу и его бесконечным пустотам.
Даже эха в них нет. Бестелесно тут всё, безвоздушно,
Вниз до самых глубин ничего и до верхних границ.
Этот мунковский крик раздирает ослабшие уши,
Словно бьёт ультразвуком сошедший с ума органист.
Удивительно: были ведь раньше и руки, и ноги,
Утопали в пуху, обрезались ножа острием.
Вот и дырка от бублика, милый мой, кругленький нолик,
Гимнастический обруч, застывший в полёте своём.