Малая проза
Лев ГУРЕВИЧ (ГЕРМАНИЯ)
Родился в 1945 году в Москве, жил в Уланском переулке, учился в школах №№ 281 и 661. Окончил Московский институт связи в 1967 году. Работал радиоинженером в научно-исследовательских институтах Москвы. Много трудился на полигонах Министерства обороны по отработке новой техники. Является Почётным донором СССР. После 1991 года занялся ремонтно-строительным бизнесом в Москве и в Германии. С 2015 года – на пенсии, живёт в Германии в городе Карлсруэ. Публиковался в русскоязычных газетах Германии «Берлинская панорама» и «Международная еврейская газета», в журнале «СЛОВО/WORD» №91.
КАДИШ
Он был более велик, чем герои древности. Он творил добро не во благо человечества, а просто ради добра. Он никогда ничего не требовал и не ждал благодарности за то, что делал. Он знал, что люди слабы и ничтожны и не стремился сделать их лучше. Он только хотел им помочь.
Палко Форгац – еврей, спасённый Валленбергом от газовой камеры.
Трофейный Опель подвёз Копелянского к бывшему доходному дому Волоцкой №11/13 по Трёхпрудному переулку, где он проживал с женой и годовалым сыном в большой коммунальной квартире на втором этаже. Ордер на жилплощадь был получен как поощрение по службе год тому назад, в феврале 1944-го года.
Появление мужа в четыре часа пополудни Валентину совершенно не удивило. Он часто приезжал под утро поспать несколько часов, бывало отсутствовал пару суток, а то уезжал в длительные командировки.
Сынишка Гоша только недавно уснул, и Валентина, пока выдалась свободная минута, хлопотала по хозяйству. Войдя в комнату, Копелянский сперва поставил будильник на полдевятого вечера, затем быстро разделся и рухнул в кровать. Через минуту он уже спал как убитый.
На этот раз начальство расщедрилось и разрешило прибыть к двадцати двум часам. Это был поистине царский подарок, так как обычно удавалось вздремнуть пару часов в кабинете на потёртом кожаном диване с «дежурной» подушкой под головой, да и то, когда начальства поблизости не было. Гораздо чаще приходилось довольствоваться десятью–двадцатью минутами на согнутой руке прямо за письменным столом, заваленным документами.
Проснувшись, Копелянский быстро побрился, поел супу и картошки с тушёнкой, попил чаю. Звонок из Управления застал его за просмотром ещё январского номера «Красной Звезды», который он захватил с собой.
– Через десять минут спускаюсь, – коротко произнёс он в трубку. Надев штатский костюм, светлую рубашку с галстуком, накинув пальто с меховым воротником и шляпу, быстро спустился вниз и, выйдя из подъезда, сел в поджидавший его автомобиль.
«Копелянский Даниил Григорьевич, родился 13 ноября 1918 года, еврей, из семьи служащих, член ВКП(б), оперуполномоченный 1-го отделения 2-го отдела ГУКР «СМЕРШ» НКО СССР, воинское звание майор.
В 1936 году окончил с отличием немецкую школу имени Карла Либкнехта, город Москва.
В 1939 году окончил с отличием Центральную школу ГУГБ НКВД СССР с присвоением звания лейтенант ГБ.
С 1939 года сотрудник особого отдела ГУГБ НКВД СССР.
С 1943 года по 1946 год сотрудник 2-го отдела (работа с военнопленными) Главного управления контрразведки «СМЕРШ».
С 1946 года по 1951 год сотрудник 3-го Главного управления МГБ СССР. Уволен в запас в марте 1951 года (в ходе антисемитской компании по «очистке» рядов МГБ).
Блестяще проявил себя во время Харьковского судебного процесса в декабре 1943-го года как главный военный переводчик. В вышедшем в 1944-ом году на экраны страны фильме лауреата Сталинской премии Ильи Копалина «Суд идёт», снятом по материалам Харьковского процесса, Копелянский несколько раз показан крупным планом.
Как лучший переводчик Управления неоднократно лично привлекался высшим руководством НКВД и «СМЕРШ» к работе».
Подъехав на Лубянку, Копелянский поднялся на 7-ой этаж и прошёл в приёмную начальника Главного управления контрразведки «СМЕРШ» генерал-полковника Абакумова. Дежурный секретарь тут же препроводил его в кабинет. Увидев вошедших, Абакумов поздоровался кивком головы и приказал переводчику следовать к наркому НКВД.
Неизвестный человек в штатском, явно кавказской внешности, вышел из глубины кабинета и, молча глядя на Копелянского, направил того к выходу. Спустя пару минут, они уже очутились в приёмной наркома и тут же прошли в кабинет.
За большим письменным столом, перед которым стоял перпендикулярно длинный стол для заседаний с рядами стульев по обе стороны, сидел лысый человек, поблескивая стёклышками пенсне. Он был сильно простужен. Покрасневший крючковатый нос, опухшие глаза, забинтованная шея, пот покрывавший лысину, большой белый платок в левой руке.
Как он похож на грифа, – мелькнуло в голове Копелянского, и он тут же отбросил эту мысль. В библиотеке немецкой школы тома Брема были нарасхват, и картинки этих птиц всегда пробуждали интерес учеников.
– Ну, где там, этот ваш швед? – спросил нарком, и Копелянскому даже показалось, что он ослышался.
В комнату ввели высокого человека в тёмном костюме, белой рубашке (галстук по тюремным правилам запрещался). Правильные черты лица, крупный нос, редкие тёмные волосы, зачёсанные на пробор. Этот человек уселся на отдельно стоящий стул. Место, где он сидел, было хорошо освещено, но при этом свет не падал прямо в глаза допрашиваемого.
– Ваша фамилия, имя, год и место рождения, – спросил Копелянский.
Человек удивлённо посмотрел, заслышав немецкую речь, но тут же ответил: «Валленберг, Рауль Густав, год рождения 1912, Стокгольм».
Спустя два часа, расписавшись в регистрационном журнале и подписав протокол допроса, Копелянский направился на 4-й этаж. Зайдя в кабинет, слава Богу в нём никого не было, он опустился на стул. Таким опустошённым он себя ещё никогда не чувствовал. Там, в Харькове, работали по 16-18 часов в сутки. Протоколы допросов, стенограммы заседаний суда, беседы с корреспондентами, писателями Эренбургом, Симоновым, Алексеем Толстым – всё это текло непрерывным потоком, было трудно, но в душе был подъём. Весь мир видит, как мы впервые официально судим военных преступников и предателей.
Проведённый допрос что-то перевернул в его душе. Этот шведский дипломат словно стоял у него перед глазами. Такое чувство уверенности, собственного достоинства он видел только у любимца всей школы, учителя физкультуры, создателя школьного оркестра Курта Бертрама, который навсегда привил им всем любовь к спорту. (Много лет спустя Копелянский узнал, что Курт Бертрам был расстрелян на Бутовском полигоне 28-го мая 1938 года, а в сентябре того же года у того родился сын.)
Он видел перед собой человека, который не понимал, куда он попал, что с ним могут сделать и на какие муки он обречён. Там, в Венгрии, дипломат нейтральной Швеции спасал, подвергая себя каждодневному риску, тысячи, десятки тысяч евреев, вырывая их из лап немцев и венгерских фашистов. Конечно, Копелянский на допросах, в переводимых документах и разведывательных донесениях постоянно встречался с фактами массового уничтожения еврейского населения на оккупированных территориях СССР и Европы. Но чтобы кого-то из евреев спасали? В памяти всплыла беседа с Ильёй Эренбургом во время Харьковского процесса.
После просмотра принесённых Копелянским документов, Илья Григорьевич неожиданно сказал: «Мы с Васей Гроссманом договорились собирать документы и свидетельства очевидцев о зверствах в отношении евреев на территории СССР, чтобы потом написать «Чёрную книгу». Но, когда я попытался в своих статьях затронуть тему о планомерном уничтожении евреев немцами, то небезызвестный Вам начальник Совинформбюро Александр Иванович Щербаков резко запретил и мне, и Васе писать об этом, сказав: «Товарищ Сталин считает, что у нас воюют с врагом и гибнут не отдельные нации и народности, а весь советский народ».
В обязательном «Оперативном Донесении» о беседах с И.Г. Эренбургом Копелянский это не указал, но эти слова он со своей фотографической памятью, конечно, запомнил.
«15 июня 1946-го года шведский посол Стаффан Седерблюм был принят Сталиным перед тем, как покинуть Москву в связи с новым назначением.
– Не могу ли я оказать Вам какую-нибудь услугу? – спросил Сталин у Седерблюма.
– Швеция полтора года после сообщения 16-го января 1945-го года заместителя министра иностранных дел господина Деканозова о взятии на попечение нашего дипломата Валленберга советскими войсками в Будапеште не имеет никакой информации о его дальнейшей судьбе.
– Так Вы говорите, его зовут Валленберг? – спросил Сталин.
– Да, Валленберг, – сказал Седерблюм и продиктовал по буквам.
– Обещаю Вам, – ответил Сталин, – что это дело будет расследовано и выяснено. Я сам прослежу за этим».
(Из книги Джона Бирмана «Праведник. История о Рауле Валленберге, пропавшем герое Холокоста»).
«Министру Государственной Безопасности СССР
Генерал-полковнику тов. В.С. Абакумову
РАПОРТ
В соответствии с Вашим указанием 17-го июля 1946-го года мною в тюрьме Лефортово в присутствии военного переводчика майора Копелянского Д.Г. был произведён допрос заключённого Валленберга Р.Г.
В процессе допроса были затронуты следующие вопросы:
1. Контакты с офицерами гестапо и абвера в Венгрии в период 1944-1945 годов.
2. Информация о награбленных у еврейского населения немцами материальных ценностях и валюте и потоках их перемещения.
3. Работа шведского дипломатического корпуса по защите интересов СССР в Венгрии и Европе за вышеуказанный период.
4. Шпионская деятельность Валленберга в пользу Управления Стратегических служб США и Интеллидженс Сервис Англии.
5. Контакты Валленберга с Международным сионистским центром Джойнт.
6. Информация о сепаратных переговорах союзников (США и Англии ) за вышеуказанный период.
7. Попытка заручиться согласием на сотрудничество Валленберга с советскими органами безопасности была им категорически отвергнута по причине его дипломатического статуса.
Начальник 2-го отдела 3-го Главного управления МГБ СССР
полковник Карташов С.Н.
Стенограммы допроса прилагаются».
30-го августа 1946-го года Копелянский был вызван в тюрьму Лефортово в качестве переводчика. Допрос Валленберга проводился в присутствии генерал-полковника Абакумова. По окончании допроса, когда Валленберга увели, Абакумов высказался с использованием матерной лексики, которой он владел в совершенстве.
– Не захотел, видишь ли . . . на нас работать чистюля. Ну и . . . с ним. В Нюрнберге и без него обходимся. Была бы моя воля, и ему давно был бы . . . Да вот товарищ Сталин считает, что этот человек может пригодиться. Да ещё приказал создать ему улучшенные условия…
( Абакумов Виктор Семёнович, 1908-го года рождения, министр государственной безопасности СССР. Арестован 12-го июня 1951-го года по обвинению в государственной измене и сионистском заговоре.
Предан закрытому суду в Ленинграде и 19-го декабря 1954-го года расстрелян в Левашове под Ленинградом.)
Из записки заместителя министра иностранных дел А.Я. Вышинского (А312-В от 14-го мая 1947-го года) В.М. Молотову:
«...Поскольку дело Валленберга до настоящего времени продолжает оставаться без движения, я прошу Вас обязать тов. Абакумова представить справку по существу дела и предложения по его ликвидации.
А. Вышинский»
На записку наложена резолюция Молотова: «Тов. Абакумову. Прошу доложить мне. 18.V.1947г. Молотов».
Поздней осенью 1947-го года, под утро, Копелянский вышел из Управления и направился пешком домой, надеясь хоть немного подышать свежим воздухом. Услышав сзади «Даня!», слегка притормозил. Это был подполковник Кузьмищев, его сокурсник по Центральной школе. Оба защищали честь школы на отраслевом шахматном первенстве НКВД и, вообще, симпатизировали друг другу, хотя в парных боях по боевой подготовке «рубились до последнего», не жалея ни себя, ни товарища.
После преобразования «СМЕРШ» в 3-е Главное управление МГБ СССР, Кузьмищев получил повышение по службе, стал подполковником и заместителем начальника отдела. Немного поговорили, и Копелянский неожиданно для себя спросил:
– Слушай, Володь! А ты не знаешь, что там с этим шведом, Валленбергом? Я его в прошлом году пару раз «переводил».
– А ты не в курсе? Да ликвидировали его. Уж больно много проблем было. Ты чего, Дань, споткнулся? Да и вообще, как то бледно выглядишь. Видно, работаешь много, да как и мы все. Ладно, я побежал. И Кузьмищев быстро зашагал вперёд.
В голове Копелянского внезапно, как удары колокола, зазвучали незнакомые слова: «ЙИСГАДАЛ ВЭЙИСКАДАШ ШМЕЙРАБО: БЭОЛМО ДИ ВРО ХИРУСЕЙ ВЭЯМЛИХ МАЛХУСЕЙ ВЗЯЦМАХ ПУРКОНЕЙ ВИКОРЕВ МИШЕХЭЙ: БЭХАЙЕЙХЭЙН УВЭЙЕЙМЕЙХЭЙН УВЕХАЙЕЙ ДЭХОЛ БЭЙС ЙИСРОЭЙЛ БААГОЛО УВИЗМАН КОРИВ ВЭИМРУ ОМЭЙН: …»
(«Да возвысится и освятится его великое имя в мире, сотворённом по воле его; и да установит он царскую власть свою; и да взрастит он спасение; и да приблизит он приход Мошиаха своего – при жизни вашей, в дни ваши и при жизни всего дома Израиля вскорости в ближайшее время, и скажем: Амен!»)
И Даниил вдруг вспомнил, откуда он помнит эти слова. Ещё задолго до войны, в 1928-м году на еврейском кладбище в Дорогомилово, в Москве хоронили бабушку Эсфирь, папину маму. Сестра Люся была ещё совсем маленькая, а десятилетнего Даню взяли на кладбище.
После того, как бабушку, завёрнутую в белую ткань, похоронили, папа Гриша стал громко, каким–то странным голосом произносить необычные слова.
– Что это? – спросил Даня у мамы Берты, которая крепко держала его за руку.
– Папа читает Кадиш, поминальную молитву, – тихо ответила мама
И вот сейчас он услышал эти слова отчётливо, как сохранившуюся, неведомую мелодию.
– Господи, как же так? Ведь десятки тысяч спасённых,… да хотя бы один человек… Почему же так тяжело?
Копелянский проглотил ком в горле, вытер лицо рукой и медленно побрёл домой.
« Сов. Секретно. Министру Государственной безопасности
Союза ССР Генерал-полковнику тов. Абакумову В.С.
Рапорт
Докладываю, что известный Вам заключенный Валенберг сегодня ночью в камере внезапно скончался предположительно вследствие наступившего инфаркта миокарда.
В связи с имеющимися от Вас распоряжениями о личном наблюдении за Валенбергом прошу указания, кому поручить вскрытие трупа на предмет установления причины смерти.
Начальник Санчасти тюрьмы полковник медицинской службы
Смольцов 17.V11.47 г.»
На этом рапорте приписано рукою Смольцова А.Л.
«Доложено лично Министру. Приказано труп кремировать без вскрытия.
Смольцов»
(Орфография рапорта сохранена.)