Поэтическая критика
В ПОЛЕ ЗРЕНИЯ «ЭМИГРАНТСКОЙ ЛИРЫ»
РЕЦЕНЗИИ НА КНИГИ 2015 ГОДА
Даниил ЧКОНИЯ (ГЕРМАНИЯ)¹
ОСОБОЕ ПРАВО ПОЭТА
Катя Капович. Другое. – М.: Воймега, 2015. – 116 c.
Новая книга стихов Кати Капович продолжает привычную линию её бесстрашной поэтики. Бесстрашие её в том, что доверие к просодии не подавляет её интонацию – свободную в ритмике, угловатую, на «филологический» взгляд неотглаженную, а оттого и первородную. При этом – любой «сюрреалистический» ход опирается на умение блестящего рисовальщика – на ум приходит Рене Магритт. Может показаться, что читать стихи Капович трудно – нет скольжения по гладкой поверхности инерционного стиха. Да в том-то и дело, что автор заставляет ударяться об углы смысла, морщиться от заноз метрического сбоя, встряхиваться от рифменного многообразия – от полной дактилической до размытого ассонанса. Это самая что ни на есть – прямая речь, не искажённая ученическим старанием «соблюсти» нормы, заставляющая слышать себя в прямоте высказывания.
Неускользающая тема ностальгии, болевая тема её поэзии привлекает отсутствием всякого лукавства – нынче принято ностальгии стесняться, натужно утверждать, что её не испытывают, что верно в бытовом смысле для реализовавшегося в эмиграции индивидуума, но это же не отменяет любви и боли:
Говорят, в России говорят по-русски
от зари и до зари
и что палец держат там они на спуске,
что ни говори.
Говорят, что, в общем, пишутся стихи и
кажутся кино,
светятся окошки, вьются мостовые,
бьётся домино.
…Что заходит солнце и восходит солнце,
как сто лет назад.
А что бьётся сердце, сердце перебьётся –
мало ль говорят.
Сопряжение бытового и творческого в этих стихах, как впрочем и в любых других стихотворениях Кати Капович, ненатужно, органично – поэзия и быт для неё явления одного порядка – смысл жизни:
Своё пальто холодное надену,
на нос напялю тусклые глаза
и в позе капитана из Жюль Верна
начну смотреть в златые небеса.
Жизнь, какими бы внешними переменами времени и места она ни отражалась, несёт в себе нечто неизменное:
Песок и вода. Вода и песок,
ну разве что облако наискосок.
И тысячи лет это так навсегда,
желтеет песок, голубеет вода.
Эта вечность содержит определённую вещность – не суть важно, идёт ли речь о некой душевной, духовной составляющей или о явлении материального порядка – метафизика происходящего и воспринимаемого под углом зрения автора остаётся зримой, реальной, непреходящей.
Вас бросало на Кронштадтский лёд?.. У этой поэзии было своё содержание – узкое и лапидарное, за которым исчезало могучее пространство жизни. Капович слышит время в дальнем былом, в былом относительно ближнем, ощущает его в сегодняшнем состоянии. Она словно бы ужалена советским вчерашним, фиксируя те же ритмы, ту же интонацию в иных проявлениях, болезненно не расставаясь с ними, поражая простотой узнавания:
Нас бросало на вине и водке,
нас водило на слезах и пиве,
нас сводило, как с груди наколки,
наконец-то мы уже приплыли.
Это ностальгия не по советскому, столь же болезненно не изжитому, это ностальгия по родному, неизбывному:
Затем ли, что в том краю
ужасных тюрем и зон
был этот снег сквозь зарю,
не только грязный перрон.
Поневоле откликнешься читательским сердцем: «Был этот снег, был!» Как были и эти:
Генезис стихотворчества Капович не утаивается, она его подчёркивает. И это понятно: автор не становится в ряды подражателей любимым поэтам – Ходасевичу ли, Гандлевскому… Капович их собеседница, она вступает в диалог или спор с теми, кому верна в своих привязанностях, осмысливая жизнь в её разных обстоятельствах и временах. При этом сопрягается широкий спектр отстоящих друг от друга поэтических тем, как в этих отсылках к Блоку – не сомневаясь в квалификации читателя этого отзыва – не могу обойти цитаты из обоих, из Блока и Капович:
Бывало шла походкой чинною
На шум и свист за ближним лесом.
Всю обойдя платформу длинную,
Ждала, волнуясь, под навесом.
(Блок, «На железной дороге»)
Бывало, шла она дорогою,
бывало, ехала она,
мешала ложечкой негромкою
с моей тоскою свои слова.
(Капович)
Вагоны шли привычной линией,
Подрагивали и скрипели;
Молчали желтые и синие,
В зеленых плакали и пели
(Блок)
В купейном – Розенбаум, шлягеры,
в плацкартных – группа ДДТ,
так ехали кресты, рубахи и
попса, студенты и т. д.
(Капович)
И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
(Блок, «Незнакомка»)
Она прошла пустыми зданиями
в своём изношенном пальто,
глазами, широко поставленными,
она взглянула холодно.
Она прошла… и лёгкий ветер,
с духами смешанный туман,
и Блок в прозрачнейшем пакете,
и кто-то покачнётся, пьян.
(Капович)
Как видим, Катя Капович не играет в аллюзии, она прямо называет Блока, утверждаясь в этом диалоге времён и поэтов.
Капович сильна тем, что несёт в себе генетическую боль поколений, иначе откуда ей знать это:
То спичек нет, то нету стрептоцида,
темно и жарко дышит тишина
у Азии разбитого корыта,
и всё никак не кончится война.
Может быть именно поэтому ей не до изящного искусства слова (при том, что она виртуозный версификатор), мясо и кровь эпох движут её поэтическим сознанием, раня читательское благополучие, повергая нас в сопереживание и печаль. Нет покоя автору, нет покоя и читателю – Капович безжалостна, она настаивает: ты должен слышать, видеть, страдать, иначе не быть тебе человеком. Автору дано право космического размаха, до которого вырастает в её стихах бытовая деталь. Отсюда и особое право поэта сострадать и требовать:
Жизнь прекрасна и мучительна. Её ни приукрасить, ни очернить. Она такая, какая есть, говоря словами Кати Капович: одна звезда заветная, а другой и нет.
¹ Информация об авторе опубликована в разделе «Редакция»