Embedded Files
Малая проза
Лера МАНОВИЧ (РОССИЯ)
Поэт, прозаик, сценарист. Родилась в Воронеже. Окончила математический факультет Воронежского университета и ВЛК при Литературном институте им. А.М. Горького. Публикуется в периодике. Автор сборника «Первый и другие рассказы». Лауреат Международного Волошинского конкурса 2015.
ПЕРВЫЙ
Договорились встретиться в Макдаке на Пушкинской. Это он предложил. Денег на ресторан не было и вообще.
Он пришёл первый, заказал биг-мак, колу. Сел у окна. На улице накрапывал дождь. Незнакомые, озабоченные люди сновали туда-сюда. У него была жена, любовница и тот неприятный период в жизни, когда всем про всех известно.
Она сильно опаздывала. Три раза звонила, много говорила. Он уже начал жалеть, что спустя пятнадцать лет согласился встретиться. Зачем возвращаться к старым историям?
– Надежда! Ты?
– Я, Николай Алексеевич.
Боже мой, боже мой, Кто бы мог подумать …
Подобные, описанные ещё Буниным встречи, пугали его.
Она cнова позвонила, сказала, что уже недалеко. Стоит в пробке. «Надеюсь, ты дождёшься.» Он положил трубку и подумал: «Черт бы её побрал!» Сама его разыскала, сама предложила встретиться. А теперь он сорок минут ждёт, как будто без того мало проблем.
Голос у неё был всё тот же. «А вдруг она бабища страшная?». Но тут же вспомнил фото на фейсбуке. Не бабища и не страшная. Даже красивая. Но всё равно – на фига ему это? А ей?
Он шумно отпил колу. Вспомнил утреннюю сцену дома. Жена в дверях с опухшими глазами. По утрам у неё всегда были узкие глаза. Раньше он ласково звал её «мой япошка». На руках сын. Немой укор. Нет, не немой:
– Опять поздно придёшь?
Он не ответил, завязывая шнурки.
– Как смеешь ты вот так ходить с лицом порядочного человека? – сказала она тихо. Сын испуганно смотрел сонными глазками.
Он откусил бигмак, посмотрел на своё отражение в стекле. Лысина со лба, растрёпанные кучерявые волосы, грустные глаза, грустный рот. Он не был похож на подлеца, который привёз жену в чужой город, чтоб здесь увлечься другой. С непростительной разницей в возрасте. Теперь ему не хватало ни сил, ни денег.
– Привет! – Она стояла над ним. Короткая стрижка, внимательные глаза.
Он положил недоеденный бигмак на поднос. Она беззастенчиво, как ребёнок, рассматривала его.
– Ну, вот я, – сказал он.
– Ну, вот ты, – весело ответила она.
Села.
– Будешь что-нибудь?
– Я бы кофе выпила.
Он принёс ей капучино и маленькое шоколадное пирожное на блюдце. Сел.
– Три сахара. Нормально?
– Да, вполне сладко. Спасибо.
Отпила. Посмотрела на него с улыбкой.
Изменилась. Стала лучше. Красавица.
– Ну, как жизнь? – спросил он.
– У меня?
– Да.
– Нормально. А у тебя?
– Терпимо.
– Ты женат? Встречаешься?
– И то, и другое.
– Даже так? – она весело подняла бровь.
– А ты?
– Была замужем. Сейчас живу с мужчиной.
– А есть разница? – пошутил он.
Посмотрела серьезно. Он доел бигмак. Зашуршал, комкая бумагу. Она взяла чашку, поднесла к губам. У неё были ухоженные руки с продолговатыми блестящими ногтями. Он подумал о жилистых, красноватых от воды, руках жены.
– Чем ты занимаешься? – спросил он.
– Бизнес-проекты. Руковожу отделом. А ты?
– Художник. Рисую комиксы.
Она улыбнулась.
– У тебя причёска как у Красти из Симпсонов.
– Я и есть долбаный Красти, – он грустно усмехнулся.
Она поддела вилкой кусочек пирожного, положила в рот. Облизала губы.
Поймав его взгляд, смущённо сказала:
– Вкусно.
– Насколько я помню, – сказал он. – Я был твоим первым мужчиной.
Она опять улыбнулась:
– Почему был? Ты и сейчас…
Всё получилось случайно. Она жила неподалёку от общежития. Он часто у них бывал – приветливая, интеллигентная семья, всегда можно было рассчитывать на ужин. Девчонка была ничего. Просто ничего. Ловил на себе её взгляды. Влюбилась.
Однажды зашёл – дома одна. Родители на даче, она к экзаменам готовится. Сбегал за вином.
Утром проснулся первый. Головная боль от вчерашней бормотухи. Она спала рядом. Крепко. Рот по-детски приоткрыт, и на подушку тянется тонкая, прозрачная ниточка слюны. Он стал одеваться. Она села на кровати. Чувствуя себя вором, которого застиг хозяин, он натягивал брюки.
– Уходишь? – спросила она.
– Да.
Потом, встречаясь в университете, улыбался как ни в чём не бывало. Она вымученно улыбалась в ответ. Экзамен завалила. Ходить к ним в гости он перестал.
Потом она стала с кем-то встречаться, он тоже. Со временем забылось, вытеснилось из памяти. А теперь, когда перед ним сидела сильная, независимая женщина, зачем-то вспомнилось.
У него зазвонил телефон.
– Ты c женой поговорил? Я так больше не могу! – в трубке всхлипнули. Что-то громко брякнуло. Разговор оборвался.
Она смотрела на него своими спокойными серыми глазами:
– Тебе пора?
– Да, наверное.
– Ну, хорошо. Была рада увидеть.
Она вытерла салфеткой губы:
– Тебе куда? Я в сторону ВДНХ. Могу подбросить.
Они ехали в одной машине. Ей позвонили. Видимо, её мужчина. Она говорила с ним смешливо и ласково. Он смотрел на её узкие кисти, уверенно лежавшие на руле, на сильную шею, гордо посаженную голову.
– Куда поворачивать? – спросила она.
– Вот здесь, на остановке.
Она мягко затормозила. Прощаясь, он потянулся к ней. Она торопливо и как будто брезгливо чмокнула его в щёку. На него дохнуло мускусно-цветочным ароматом и чем-то давно забытым. Он вышел из машины, закинул на плечо сумку. Вспомнил что-то, торопливо открыл молнию. Достал журнал с голубой обложкой. Протянул:
– Это тебе. Свежий номер. Шестнадцать полос – мои.
Она взяла журнал в руки:
– А у меня для тебя ничего нет, – улыбнулась будто виновато.
– Даша, – сказал он.
– Что? – она подняла свои спокойные серые глаза.
– Хорошо выглядишь.
Она молчала. Он аккуратно захлопнул дверь машины.
– Слав, – позвала она.
Он обернулся, наклонился к отрытому окну.
– Ещё раз хлопни, – сказала она. – Не закрылось.
Мигнув фарами, машина уехала. Он шёл по улице, переступая длинные тени фонарей, жадно и часто затягиваясь. Остановился. Домой не хотелось. Никуда не хотелось. Он долго чиркал зажигалкой, прикуривая новую сигарету.
МАЛИБУ
Когда она вернулась, он уже лежал в постели. Он слышал, как долго и неловко ворочался ключ в замке, как, взвизгнув молнией, тяжело упали один за другим, сапоги. В ванной полилась вода.
Стараясь не шуметь, она вошла в комнату. Пробралась на своё место у стены, обдав его запахом алкоголя и духов. Женских… и мужских.
– Могла бы принять душ, – подумал он.
Он всегда сам выбирал ей духи. Она едва умела отличать оттенки запахов. Она вообще не была чуткой. И умной тоже не была. Он лежал и думал, что так влекло к ней его и других. Умных, тонких, различающих оттенки и запахи мужчин.
Её нога дернулась под одеялом. Она всегда засыпала мгновенно, проваливаясь в небытие как усталый, надравшийся мужчина.
– Обаяние животного, – думал он. – Сильного, лишённого рефлексии животного.
С легким стоном она пошевелилась во сне, прикоснувшись к нему. И тут же он с досадой почувствовал в себе ответное шевеление. Вот уже десять лет его тело с постоянством часового механизма отзывалось на эту женщину. Он придвинулся, положил руку на изгиб её спины. Провёл ниже.
– Отстань! – хриплым ото сна голосом сказала она и отодвинулась к стене.
Он сел на кровати. В темноте нащупал ногами тапки.
* * *
На кухне щёлкнул чайником. Подошёл к окну. Оттепель сменилась заморозками. Редкий снег косо падал и исчезал на чёрной земле. В кухню, стуча когтями, вбежала такса. Виляя хвостом, понюхала пустую миску.
В чате светилось несколько редких зелёных кружков. Глеб, коллега. Меланхоличный и равнодушный человек. Настя, секретарша. Чёрненькая, юркая. В офисе ходили слухи, что она давно влюблена в него. Он отхлебнул чай, подумал. Написал Насте.
– Не спится? Смайл. – И мне. – Смайл. – Пойдём, погуляем? – В такую погоду? Смайл-смайл. – А ты где живёшь? Хитрый смайл. – Зачем тебе? – В гости приеду, мне паршиво. – Ты серьёзно?
Переписал на бумажку адрес. Надел джинсы. Не обнаружив в комоде чистых носков, сунул ноги в ботинки прямо так.
* * *
У Насти была маленькая, очень чистая квартира. В кухонном окне виднелась новая, аккуратная церковь с жёлтой, будто слегка подмятой позолотой на куполах. Стол был накрыт. Салатник. Две тарелки с голубыми, в цвет штор, салфетками.
– Ну ты даёшь, – присвистнул он. – Ночь же.
– У нас в семье гость в любое время – это святое.
Он сел. Положил в рот салат, не чувствуя вкуса.
– Нравится?
– Очень. Твой рецепт?
– Мамин… Вот, обычно огурец кладут, а надо яблоко, кислое…
Он смотрел, как шевелятся её тонкие, блестящие губы. Притянул её за руку. Она подалась с улыбкой, не переставая говорить.
– А майонез надо класть не жирный…
* * *
Настино маленькое тело двигалось порывисто, но неласково. Всюду, куда бы ни ткнулся губами, он чувствовал приторный, удушающий запах.
– Как сладко ты пахнешь…
Она прервала стон. Ответила с неожиданной, не затуманенной страстью интонацией:
– Это кокосовое масло. Мне специально из Непала привезли. Нравится?
– Очень. Ты богиня Баунти.
Она засмеялась и потянула его за шею.
* * *
Он долго стоял в душе, пытаясь смыть с себя этот запах.
* * *
– Чёрный-зелёный?
– Чёрный, покрепче.
Настя в коротком шёлковом халатике, празднично сияя, вертелась у стола. Ему вдруг очень захотелось домой.
– Сахара сколько?
– Не надо сахара!
Она сидела напротив и смотрела, как он пьёт. Чай был некрепкий, с каким-то раздражающим ароматом.
– Вадим.
– А.
– Почему у тебя детей нет?
Он молчал.
– Хочешь, я тебе рожу? Мальчика.
Он посмотрел на неё. Она улыбалась ему, как улыбаются люди, предлагающие мелкую и ничего не стоящую услугу… продавцы, официанты, парикмахеры.
– Почему мальчика?
– Ну, все мужчины хотят мальчиков.
– Я не хочу.
* * *
В дверях, следуя чувству мимолетного долга, неловко, с резиновым звуком поцеловал её.
* * *
Сев в машину, он сразу забыл про Настю. Он думал о них. О том, что если бы у них были дети, маленький мальчик или девочка, всё было бы по-другому. Но она не могла иметь детей.
* * *
Подъезжая к дому, он увидел свет в окне и почувствовал злую радость. Сколько раз он сидел, вот так, не зная, где она и с кем.
Сейчас он войдёт и скажет правду. Простую правду о том, что ему тридцать восемь лет, он не дурак и не урод… что есть женщины, готовые жить с ним, рожать ему мальчиков, делать салаты по сложному рецепту. Да, возможно эти женщины не очень умны. Но и она не умна. И не может ничего. Не может рожать детей, не может даже не пить и не изменять …
Он громко и зло повернул ключ в замке.
* * *
Она курила на подоконнике, притянув голые коленки к груди. Он остановился, ожидая вопросов. Снег быстро таял на куртке, оставляя тёмные пятна.
– Холодина там?
– Да. Похолодало.
– Странная погода.
Он повесил куртку на вешалку. Разулся. Она молчала.
– Почему ты не спишь? – спросил он.
– Проснулась, а тебя нет.
Он промолчал.
– Будешь чай? Я только заварила.
Он с наслаждением отпил горький чай. Она подошла сзади. Обняла, уткнувшись в макушку. Он сидел и смотрел на её маленькие белые ступни на сером кафеле.
– Я думала, ты ушёл.
– Куда?
– От меня.
Он усмехнулся:
– Разве я могу?
Она обняла крепче. Быстро и страстно начала целовать в макушку, в уши, куда попало. Он подхватил её, усадил на колени. Она уткнулась лицом в его плечо, несколько раз глубоко вздохнула:
– Ну и мерзость этот Малибу!
– Что?
– Ликёр. Всюду теперь мерещится этот отвратительный запах кокоса.
Он взял её лицо в ладони, внимательно посмотрел в глаза:
– Сколько ты его выпила, милая?
ЧЕРЕШНЯ
Тем летом Женя с мужем поехали в Крым. Сняли большую, скучную квартиру. Штормило. Ярко-алые маки на тонких стеблях гнулись от порывов ветра.
Они знали друг друга ещё со школы. И вдруг, на последнем курсе университета, случайно сошлись, почти сразу поженились, и в той же необъяснимой спешке стали родителями недоношенного, ни на кого не похожего мальчика.
– Не мышонок, не лягушка, а неведома зверушка, – шутила по-свойски свекровь, купая в ванночке Никиту. Ребёнок был жалок. Женя не любила его. Он принёс только мучения и боль, навечно привязав её к этим грубоватым, совершенно чужим людям. Свекровь крутила и поворачивала тельце Никиты, c медицинской беззастенчивостью промывая и прочищая всё его крошечное человеческое естество. Женя следила за её большими, ловкими руками, так похожими на руки мужа, и замечала, как помолодела свекровь с тех пор, как появился внук. Она будто бы напиталась её, Жениными соками: готовила, ходила, говорила, мыла по сто раз в день пол с хлоркой. В доме пахло, как в больнице. Женя целыми днями лежала лицом к стене, поднимаясь только чтобы покормить ребёнка. Ребёнок присасывался жадно и больно, и всё тянул и тянул её своим маленьким синеватым ротиком. Ей хотелось отбросить его, как огромную пиявку.
Муж и мать были похожи – светловолосые, с ярким пятнистым румянцем и крупными руками и ногами. Эти люди крепко стояли на земле. Посоветовавшись, они решили назвать ребенка Никитой. Женя не стала вмешиваться.
Ей всё казалось, что именно они, эти незатейливые, цепко и правильно держащие свою жизнь люди, виноваты во всём. Чужая порода, которая в ней так и не смогла прижиться и дать правильные ростки, терзая сначала токсикозом, потом ранними мучительными родами.
Она никогда не говорила об этом мужу, но это будто висело в воздухе, когда они обедали, загорали, плавали на лодке, когда с какой-то страстной ненавистью занимались любовью.
– Почему у тебя такое скорбное лицо? – спрашивал муж. Он уже загорел кирпично-красным загаром, который бывает у белокожих людей, с удовольствием, шумно отплевываясь, плавал, с аппетитом ел.
– Ну, что опять? – смотрел он на неё c заботливым раздражением.
– У тебя лак облупился, некрасиво, поправь!
– Дурацкая майка, тебе не идёт!
– Не убирай волосы за уши!
И она, как злой ребёнок, ходила только в этой дурацкой майке, прилизывала волосы как можно отвратительнее и отталкивала его большие руки.
В конце концов они так рассорились, что она взяла билет и уехала раньше. Он вяло пытался её остановить.
* * *
В вагоне с ней ехали трое: породистый мужчина за пятьдесят, худая женщина с серым лицом, на котором заранее было написано осуждение, и её сын, вялый долговязый подросток.
Мужчина оказался военным в отставке. Он вежливо поздоровался со всеми, но говорил только с ней. У него был властный, бархатистый голос, синие глаза и белые от седины волосы. Мать и сын смотрели на него c подобострастным испугом.
Женя легла и открыла книгу, а он смотрел на её ноги с облупившимся лаком. Она поджала ногу под себя. Он улыбнулся.
– А хотите вина? Коллекционного? – сказал мужчина, обращаясь будто бы ко всем, но глядя только на Женю. – «Князь Голицын». Был у друга в горах. Угостил. Изумительное вино, такого нигде не купите.
Женщина с серым лицом торопливо отказалась и за себя, и за сына, засобиралась, и они вышли из вагона.
Мужчина достал из сумки пластиковую бутыль с напитком янтарного цвета. Поставил на стол. Вагон качнулся, он ловко поймал бутыль. У него были крупные, загорелые кисти со светлым пушком. Женя отложила книгу, села.
– Сейчас, – мужчина разлил вино в два стаканчика. Протянул Жене:
– Попробуй. Такого ты не пила.
Женя сделала глоток. Вино было ароматным, густым и приторно сладким. Он смотрел на неё не отрываясь. Она улыбнулась.
Хмелея, Женя становилась легче, свободнее. Открылась дверь купе, мать и сын вошли, сразу полезли наверх и замерли, вжавшись в полки. Женя, не зная куда деть глаза, открыла книгу. Книга была куплена свекровью в церковной лавке и напутственно вручена перед поездкой.
– Что читаешь? – спросил он. Женя не любила, когда незнакомые говорили «ты», но сейчас это было приятно.
– Крестьянкин, – она повернула к нему зеленоватую с крестиком обложку книги, чувствуя всю фальшивую театральность подобного чтения здесь и сейчас.
Он весело присвистнул, прищурившись, заглянул ей в глаза.
– А ты и правда веришь? – улыбаясь, спросил он, и она почувствовала, как он легонько наступил под столом на её ногу.
– Ну, так, – растерянно улыбнулась она. – Безусловно, существует какая-то высшая сила… – она растерянно замолчала.
– Не, не веришь, – он улыбнулся. – Глаза у тебя зелёные, вот и не веришь никому! На мысе Фиолент была? Скала святого явления, все дела. Наша часть там стояла. Тоже явление, – он подмигнул. – Свято-георгиевский монастырь там.
– Да, заезжали.
– Тебя в мужской монастырь пустили?!
– Мы с паломниками были.
– А … Кошки у них худющие, а настоятель – о! – он показал рукой огромный живот.
Она засмеялась.
– А какой там Яшмовый пляж! Была?
– Нет.
– Я счастливый – на Фиоленте всё детство провёл.
Он улыбнулся светло и весело. Посмотрел в окно. Помолчал. Потом спросил серьёзно:
– Что у тебя стряслось?
– Ничего.
– От хорошей жизни по монастырям не ездят.
Ещё раз пристально взглянул на неё.
– Почему одна едешь?
– Домой захотела…
– А дома кто?
– Ой, мне черешни надо купить! – вспомнила вдруг Женя, увидев на платформе старуху с ведром, прикрытым марлей.
– Купим! – широко улыбнулся военный, поблёскивая зубами. – Я тебе такую выберу! Я ж местный!
В Мелитополе, когда вышли за черешней, она покачнулась, и он обнял её за талию. Она чувствовала сквозь тонкую майку его теплую ладонь. Не убирая руки, он долго и с удовольствием торговался. Купили ведро тёмной, спелой ягоды. Бабка всё не хотела продавать cамо ведро.
– Ти що ж, мать … жадібна як єврей, – весело говорил он на бабкином языке, блестя зубами, – відро погане шкодуєш? Так я тобі на три нові дам!
Уговорил. Сдачу брать не стал. Старуха на радостях что-то запричитала, приложив жилистую руку к груди.
С голубым ведром, полным ягоды, вернулись в вагон. Тетка и её сын уже спали. Стоял полумрак. Робко заглянула проводница, спросила растягивая на местный манер:
– Чай будете?
– Да какой чай, жарища – весело сказал он. – Ти, красуня, мені скажи – купе вільне є?
Проводница с презрительностью соперницы глянула на Женю, покачала головой. Дверь закрылась.
– Ещё? – мужчина показал на бутыль.
– Нет.
Мужчина улыбнулся и посмотрел ей в глаза. Она ответила ему смущённой улыбкой. Во рту у неё пересохло от приторного вина и волнения. Она поправила подушку.
– Спать хочешь? – спросил он.
– Да.
– Что с тобой делать – ложись. Я тоже тогда лягу.
Он снял туфли, лёг. Его большому телу было тесно на узкой полке. Она тоже легла, прямо в шортах, прикрывшись простыней. Его глаза блестели в темноте. Он протянул руку под откидным столиком, дотронулся до неё:
– Сколько тебе лет?
– Двадцать пять.
– Замужем?
– Да.
– Иди сюда.
Она молчала. Он убрал руку.
– Ты умная, – сказал он, – умная и красивая.
Замолчал. Уставился в потолок. Она смотрела на него. Он был, кажется, старше её отца.
– Вы тоже красивый, – сказала она.
Он усмехнулся, быстро взглянул.
– Дедом стал. В прошлом месяце. Еду внука смотреть.
– Богатырь, наверное, – сказала она.
– Да какой богатырь, еле выходили!
Он перестал улыбаться. Она села и, обхватив колени, смотрела на него. Он растерянно поднял глаза.
– Ну что ты смотришь?
– Ничего.
– Старый?
– Нет.
– А какой?
Она не ответила. Он шумно вздохнул и неловко зашевелился на узкой полке. Пробегающие полосы света падали на его крупные руки. Расстегнул ремень на брюках, взвизгнула молния. Женя отпрянула, вжавшись в стену.
– Не бойся, спят все, – сказал он. – Дай мне ножки. Просто ножки дай, и всё.
– Они грязные, – сказала она.
– Глупая.
Она не шевелилась. Он сел, наклонился, взял в руки женину маленькую ступню, притянул к себе, прижал к теплому животу с мягкой порослью. Женя замерла. Он откинулся назад, упершись головой в верхнюю полку. За окном проносились фонари, тёмные полосы мелькали на его лице. Женя смотрела и не могла оторваться. Поезд дрожал и раскачивался. На верхней полке спали тетка и её сын. А может и не спали, а лежали, боясь выдать своё присутствие. От стыда Женя улыбнулась. Он прикрыл глаза. Поезд вздрогнул вместе с ним, сбавляя ход. Наконец, со скрежетом остановился.
В дверь купе постучали. Женя поджала под себя ноги, он улыбнулся её испугу, натянул брюки, раздраженно дернул дверь. Проводница испуганно зыркнула сначала на Женю, потом на полковника:
– Купе есть свободное.
* * *
Полковник сошёл рано утром. Уже с сумкой долго смотрел, как она спит. Она не спала, слышала его взгляд, но лежала и боялась шелохнуться.
На перроне он весело отмахнулся от заспанных таксистов, высматривая кого-то вдалеке.
* * *
– Дрянь, а не черешня, – сказала свекровь, склонившись над голубым ведром. – За сколько ж брала такую?
– Не помню, – сказала Женя. – Недорого.
– А ведро зачем купила?
– Чтоб везти удобнее.
– А толку… Переспелая. И дня не пролежит. Сверху хорошая, а внизу уже вся поползла.
– Так сейчас съедим! – Женя подошла к ведру, зачерпнула пригоршню, положила ягоду в рот.
– Куда ты грязную-то?!
– А я грязную хочу! Она вкуснее!
Свекровь внимательно посмотрела на Женю.
– Ты не переживай, вернётся. Побесится и вернётся. Я его знаю – завтра уже приедет.
– А я не переживаю, – сказала Женя, сунула в рот ещё ягоду. – Какая ж она плохая?! Она ж как мёд сладкая!
Свекровь ещё раз внимательно посмотрела на Женю.
– Ты, часом, не беременная?
Женя усмехнулась, покачала головой. В дверях оглянулась. Свекровь вдруг сжалась под этим взглядом, чего никогда раньше не случалось, и, склонившись над ведром, торопливо и неловко принялась перебирать ягоду.
Михаил Кабан-Петров. «Разлом».
90х140. Холст, авторская техника. 2016 год.
Page updated
Google Sites
Report abuse