sherb-michael-2015-2-1

Поэзия диаспоры

Михаэль ШЕРБ (ГЕРМАНИЯ)

Родился в 1972 году в Одессе. Окончил физфак тамошнего университета. С 1994 года живёт в Дортмунде, где работает программистом. Женат, сын Илья. Публикуется в европейской литературной периодике. Лауреат нескольких поэтических конкурсов и фестивалей, в том числе победитель фестиваля «Эмигрантская лир - 2013а».

Редактор отдела «Поэтическая жизнь русского зарубежья» журнала «Эмигрантская лира».

Михаэль Шерб год от года наращивает мускулатуру стиха, который изначально был крепок. Это придаёт его художническому мировидению свободу поэтического высказывания. Его образность далека от житейского просторечья, в ней больше ворожбы и непредсказуемости, весёлой игры и грустноватой тайны. Его поэтика не признаёт лапидарности даже в самом хорошем смысле, и там, где ждёшь приземлённости, поэтическая мысль уходит на новый вираж. С его стихами не заскучаешь.

Д. Ч.

варенье

На рассвете во двор выбегает отлить Фома,

По бурьяну струя хлещет прямой наводкой.

И под градом полива расцветает цветок-чума:

В колокольчатой чашечке плещется царская водка.

Сгнили звёзды, как вишни, и горизонт померк.

Скошен стебель под горло, и травы пошли на силос.

Лишь цветок-чума вызревает в ягоду-смерть.

Как же много её в этот год для нас уродилось!

Собирать урожай выйдут бабы за край села,

«Вiтре буйний», – споют, да прошепчут: «Кохаю, любий!»,

Похоронят надежду, – скорее б она взошла,

И наварят варенья, чтоб мёртвым помазать губы.

реквием

Хрустела земля под мёртвым песком,

С неба сыпалась мгла,

Когда накрывали плотным платком

Спятившего щегла.

Он пел, раскрашенный иудей,

Про чёрное солнце – пурим,

Про то, как блуждал в лесу кораблей

Державный подросток Рим.

Всё, что на свете щегол повидал, –

Ему представлялось сном.

Из глотки его ледяная вода

Мёдом текла и вином.

В точке всегда замолкает глагол, –

Речи положен предел.

Воздуха нет под платком, но щегол

Кричал, трепыхался, пел.

элегия для Майи Шварцман

Ты устанешь от улиц-жгутов

И застывших фасадных оскалов.

Слишком узкие кольца мостов

Не натянешь на пальцы каналов.

Лишь тоска разольётся сильней

Из-под кровель сомкнувшихся сводов,-

От тягучих подводных теней,

До протяжных гудков пароходов.

Это жизнь проплывает теперь

Вереницей бессмысленных сводок,

Незаметных весенних потерь

И безрадостных зимних находок.

Так слипаются катышки лет,

Так стекаются шарики ртути.

Балерина на ножке-игле

Фуэте свои крутит и крутит.

Это время сквозит из дверей,

Из ослепших глазниц маскарада.

Это смерть проплывает, и ей

Ничего уже делать не надо.

знал ли кто...

Знал ли кто? Да ты же сам

Видел, как под вспышки молний

По ступеням к небесам

Ковыляла колокольня!

Как мелькал среди стволов

Свет, как бились листья в кронах.

Круглый звон колоколов

Прыгал мячиком по склонам.

И пустой фабричный остов, –

Тот, что выгорел дотла, –

Пил прозрачный стылый воздух,

Словно водку из горлà.

Знал ли кто? Да ты же сам

Видел, как терзали глину

Под трамвайные смешки

Озверевшие машины,

Видел в светлых небесах

Острых крыльев голубиных

Осторожные стежки...

крошка

Когда едва-едва заметная

В углу немытого окошка,

На ситце неба предрассветная

Звезда застрянет хлебной крошкой, –

Забудешь огоньки да свечечки,

И полночи густую ваксу, –

Возьмёшь весну в ладонь, как птенчика,

Чтоб согревать и согреваться.

Из нежной кожицы шагреневой

Нарежешь вечеров лоскутья,

Сгустится ватный дым сиреневый

Ограды чёрные укутав.

И снова будет за посёлками

И глыбами многоэтажными

Бежать черёмуха весёлая,

Махать платочками бумажными.

magic hour

Кружат лиственные стаи

Над притихшею травой.

Стены дома зарастают

Серебристой чешуей.

Зёрна гравия белеют,

Блики бисером в окне.

Нежным звоном над аллеей –

Колокольчики огней.

Там прохлада, покачнувшись,

Поднимается, пьяна.

Там гудит над чёрной глушью

Проводами тишина.

Зазевавшихся прохожих

Заливает лунный мёд,

И акация, как лошадь,

Пышной гривою трясёт.

точка

Тяжелый сон вытягивает нить

Дыхания, мотает на катушку.

Пусть хлынет ливень – нужно много пить

Проросшим зёрнам. В желтые макушки

Пшеничный бог уже целует их.

Пшеничный бог растит своих зверят

В сырой земле, пока законы спят.

Перевернись, спеши взглянуть назад,

На фабрику темнеющего сада:

Кристаллы соли на зубах скрипят,

Возводится беззвучная ограда,

И капли света по стеклу стучат.

И по воде, – по кровле жестяной,

И по земле, – бесплодной и немой.

Мой тёмный сад собрался у окна

На новый сход, а на изнанке сна

Свободный человек, – ловец и зодчий, –

Возводит стены и ломает лёд,

Пока горит, и бьётся, и поёт

В его груди проколотая точка.

А птицы набирают высоту,

А птицы исчезают на лету,

Распахивают клювы цвета клюквы,

И песня заливает пустоту,

И я на полыхающем свету

По трафарету вырезаю буквы.

архитекторы снов

Архитекторы снов, любоваться на вашу работу –

Ежедневное счастье апреля. Шепча и смеясь,

Вы мешаете жидкую синьку и жирную грязь

Чтоб собрать витражи, а затем пережечь в терракоту.

Архитекторы воздуха, зодчие хрупких времён,

Лаборанты пыльцы и аптекари радостных взвесей,

Паутиной тепла расчертите для птиц поднебесье,

И в опалубки света залейте яичный бетон.

Архитекторы звуков, строители трелей и гамм,

Арматурщики струн, инженеры тугих молоточков, –

Превратите меня в муравьиную нотную точку,

Помогите упасть, высоту опрокинув к ногам.

Наталья Коробова. «Так тихо». 2014 г., холст, масло.