Поэзия диаспоры
Лада МИЛЛЕР (КАНАДА)
Родилась в Новгороде в 1965 году. В 1991 – закончила медицинский институт в Саратове. С 1991 по 2002 жила в Израиле. С 2002 – живу в Монреале, работаю врачом. Пишу стихи – сколько себя помню. Творческие достижения – трое детей и несколько десятков неплохих стихов.
Лада Миллер мыслит стихотворными строфами-периодами. У неё свободное поэтическое дыхание. Лирический сюжет стихотворения разворачивается на наших глазах, наполняясь словами искренней женской исповедальной художественной речи. Это прямая речь во всей её эмоциональной обнажённости, бесхитростного мужества открытости. Признак доверия своему читателю.
Д. Ч.
Оставшись, я уже не убегу.
Мы будем жить с тобой на берегу,
Делить еду и легкую работу,
Перебирать задумчиво песок,
Рожать детей, креститься на восток
И соблюдать, как водится, субботу.
В кувшине глина. В облаке вода.
Рука в руке... Прощать и обладать,
Чтоб не терять необходимый трепет,
Не в этом ли святая благодать?
(Когда в саду распустится беда,
Заголосим, но губы не разлепим).
Я не о том, любимый, не о том
(Уносит море тело, память, дом,
Знакомые до обморока лица),
Я о начале. Всё-таки уйду.
Остаться, это значит на беду,
Как и на счастье, взять и согласиться.
Сад нездешний – что лист, что куст
Источают не грусть, но груз,
Не покой, но любимый голос.
Так случилось. Tеперь пора.
Брызги, дребезги, звёзды, щепки.
Счастья щепоть, глоток вина.
Между нами стена, стена –
Ток несильный. Замок некрепкий.
Несмертельно, небезопас...
За тобою мне – глаз да глаз.
Там – за глазом – темно и пусто.
Пусть холодно. Возьми меня и грей.
Я буду расцветать и удивляться,
Что вдруг зима становится добрей,
Хотя на ощупь добрых минус двадцать.
Мне зимний вечер горек и свинцов,
Но есть внутри мелодия простая:
Снег осторожно трогает лицо
И шепчет, и смешит, и обладает.
Так и стоим, обнявшись на ветру,
Забыв про хмурый быт и чувство долгa.
И кажется, что я вот-вот умру,
Но лишь от счастья. Тихо. Ненадолго.
Проста моя осенняя тоска:
Вот жизнь – до беспредела коротка,
Вот нежность, что предшествует разлуке.
Всё остальное – выдумки, от скуки.
Здесь так бурлит небесное вино,
Что пьяный дождь бросается в окно
И ветер, плача, просится на руки.
Мой чужестранец, воин, пилигрим,
Мы никогда с тобой не говорим
О том, что происходит между нами.
И как, скажи, мне выразить словами,
Что Бог вот-вот окажется тобой,
Что белый свет летит над головой,
Как бабочка, и падает, как камень.
Но это всё озвучится потом.
Укрой меня заботливым крылом,
Шепчи о безмятежности астрала,
(Жить холодно, и солоно, и мало)
A я, забыв, что осень коротка,
Очнусь на дне засохшего цветка,
Как будто бы вовек не умирала.
Жизнь кончается больно и быстро.
Не хватай, не целуй, погоди.
Я наткнусь на тебя, как на выстрел,
Как на крик в говорящей груди.
Изо всей своей силы и грусти
Тянешь к сердцу, торопишься – Эй!
Пузырящийся воздух невкусен,
Да и нет в пустоте пузырей.
Всё не так. Слишком страшно и резко
Рассветает. Держи меня за ...
Вот крючок. Здесь кончается леска.
Весна...А большего не требуй.
И так чем дальше – тем светлей
В ручьях – как в чайниках – вода.
Блестят на солнце ус трамвайный
А как играет воздух зыбкий,
И юркий след карандаша...
Пусть жизнь до слёз обыкновенна,
Тем восхитительней сюрприз –
Пропахший фруктами Гогена
В размытых красках толка нет –
Весенний бред, неясный свет,
Но так пульсирует и бьётся,
Что подпеваешь. Вторь не вторь –
Теперь и ты заложник смуты,
А нерешительность и хворь
Размякнешь от случайных слов,
И что-то ёкнет в сердцевине –
К непредсказуемости линий.
И вот – разруха и обман –
Весны разграбленная Троя.
А в облаках – Сезанн... Сезанн –
Вроде плакать о прожитом рано…
Слишком остро осенней порой
Пахнет яблоком, медом, шафраном,
Этой прелестью обезоружен,
Ты глядишь в обессиленный сад.
Сердце бьётся спокойнее, глуше
И вливается в хрупкую душу
Размышляя о жизни и смерти,
Вздрогнешь: значит, бессмертия нет?
Бог услышит, правдиво ответит,
Улыбнётся и выключит свет.
День начинается с тебя, как жизнь с отчаянного вдоха.
Заря старается не зря, и небо выглядит неплохо.
Играет музыка без слов. Словам то весело, то страшно.
Теплее кров, быстрее кровь, и мир, как яблоко, раскрашен.
А воздух в легкие набит – он горло мучает и гложет,
И небо ласково твердит, что счастье зло и невозможно.
Ну что же ты, прости, прощай, люби меня, пока не поздно.
Мой нежный сад выходит в рай, a в нём сияющие звёзды,
Твой день и короток и мил, мой вечер праздничен и сладок,
И нет ни времени, ни сил подобный выстрадать подарок.
И я, нисколько не любя, твержу заклятие простое:
День начинается с тебя. А значит жизнь чего-то стоит.
Я и весна – плечо к плечу –
С крыльца. И весело грачу
Смотреть на спорую работу.
Гремят по кровлям жемчуга,
Темнеет намертво и сразу.
Ещё твердит глухую фразу.
Вернусь домой – прижми к груди,
Отбрось тоску едва початой.
Пойдёшь отчаянно с Е-два –
И пропадёшь на все четыре.
Не осень – яма – света край,
На крошки снежные расколот,
По медным листьям пляшет молот
А я, что в корне неправа,
Вдруг получила, что хотела –
Сквозь распечатанное тело.
Было бы яблоко – вызреет повод упасть.
Ты моё яблоко – тыблоко, гиблая страсть.
Спей же. Успеешь – уткнёшься в ладонь сентября.
Жить без тебя не могу, а живу – без тебя.
Вечер – особенно страшно, особенно бо...
Дай пожалеть, надкусить ошарашенный бок,
Вымолить сок, расплескать, растерять серебро.
Ты – моё яблоко. Я – запасное ребро.
Сад оживает, хохочет, слетает с петель,
Яблочный ветер – какое там ветер – метель!
Завтра – зима, но пока соберу про запас
Спелых, счастливых, залюбленных до смерти – нас.
Если сильно захочешь – спасу.
Нам бы домик в июльском лесу,
Чтобы солнце и нежная хвоя –
Послевкусием долгого – «дво-е»,
Чтобы в доме трава и кровать.
Мы с тобой – такова благодать –
Состоим из улыбок и клавиш,
И уже ничего не исправишь.
А за домом – слова и листва.
Мы сидим к голове голова,
Тридевятый закат провожая,
Засыпает от счастья у ног.
Вот и хватит. Четырнадцать строк.