Поэзия диаспоры
Михаил ШЕРБ (ГЕРМАНИЯ)
Родился в 1972-м в Одессе, закончил физфак ОГУ. С 1994-го живу в Дортмунде (Германия), работаю программистом. Женат, сын Илья. Публикации в европейской периодике. Лауреат нескольких поэтических конкурсов и фестивалей.
глупое ностальгическое
Лист – белоснежен, музыка – ништяк,
Как будто жизнь глотаешь натощак,
Как будто бы четырнадцать-пятнадцать,
И все твои заботы – о прыщах,
(календула ли, просто крепкий чай),
И череда лихих «привет-прощай»,
И остро не хватает ассигнаций.
Зато струной внутри натянут секс, –
Мгновенный возбудительный рефлекс,
(Особенно от женщин рыжей масти).
А на экране – молодой генсек,
И дольше века будет длиться век...
И в первый раз прочитан залпом «Мастер»!
гретхен и кракен
Краков прекрасен, когда по аллеям гуляет Гретхен.
Шёлк её юбок - бел, цвет её щёк – красен.
Если я вижу Гретхен – я становлюсь грешен.
Чувствую, что внизу шевелится кракен.
Вот её щупает взглядом какой-то смазливый парень,
И старик-полицейский, и два хмыря у киоска.
Я уверен, что Гретхен нужен только мой кракен –
Когда она рядом - у кракена с блюдце присоски.
Пухлые щёки Гретхен цветут, как маки.
Головоногих гладить – её работа.
Гретхен знает в Кракове каждый кракен.
Гретхен о кракенах знает больше, чем кто-то.
повилика
Ты помнишь, мы держали взаперти
Друг друга, прикасаясь лишь изнанкой...
Нам тёмно-голубой рулон пути
Выплёвывали кассы полустанков.
Порывом ветра согнут, краснотал
Хватал набухший воздух пятернёю,
И жаворонок страсти зависал
Над вспаханною впопыхах стернёю.
Рассвет с кислинкой, недозрелый плод,
Как восковое яблоко, безликий...
Ты промокала выступивший пот
Платком из белоснежной повилики.
маленькие радости жизни
маленькие радости жизни покупать книги
покупать чай причудливые сорта
странные названия киба флип еарл грэй
девушки продают чай всегда милы
и вежливы с каждым
они любят кто любит чай разбирается в чае
столько коробочек аптека для здоровых
этот сорт дешевле этот для знатоков
в бордовых коробочках фруктовые
в темнозеленых черный чай аромат
понюхайте рихен зи мал ист вирклих
старая европа тень в полдень скукожилась
до размеров чайного магазинчика.
На английском фарфоре
переверните чина бон
легкая недорогая доступная роскошь
закат
Твой запах, свежескошенная, мёд
Движений, – полотняная, живая.
Бумажной кожи жаркий гололёд,
Песчаный берег, окоём без края.
Сгущенный жест – парное молоко,
Легко любить и уходить легко.
................................................................
Нас дожимал осточертевший зной
Закат был, как любой закат – кровавый,
И город распадался на кварталы,-
Истек людьми и умер город мой.
Густой травой заросшие дворы
Раскрылись, словно створки дохлых устриц.
Не слышалось журчанье детворы
На пересохших руслах пыльных улиц.
С полудня жар крутил свою юлу,
Разглаживал асфальтные заплаты.
Измученные поиском прохлады,
Мы не в постели спали – на полу.
Казалось, круглосуточно плыло
В бесцветном небе черное свеченье.
Нам помогало только ощущенье,
Что худшее уже произошло...
TAHTAHVIEH
Черное золото моих струн –
Камерун.
Всю ночь танцевали зверей.
Разве мы были людьми?
В твоем доме есть занавески,
Но нет дверей.
Ви. Тата Ви.
Черная звездочка в белом песке.
Что я знал о тебе?
Что я знал о любви?
Ви. Тата Ви.
элегия к с
Ветка акации нам шелестела: «еще-еще».
Над головами кружилась пчелиного роя праща.
Полупрозрачные птицы касались крыльями наших щек.
Переминаясь с корня на корень, трава ожидала дождя.
Старый подсолнух сухой головой на ветру кивал,
Сказочный лес кукурузы дрожал, шурша,
Я с кукурузных початков шершавое платье рвал,
Острым ножом подсолнуху делал «секир-башка».
Поезда змей прополз, сизой гарью навзрыд дыша,
Полый, стежками окон насквозь прошит.
Грустно скрипели початки в тугих мешках.
Падала шелуха с пухлых губ твоих.
Строго и холодно нам из ведра улыбалась вода.
Синее масло неба резали провода...
лоза
Останемся – мы двое, и лоза,
Что медленно ползет к макушке дома,
И в хвое первобытная гроза,
Искрящая серебряным озоном.
И снова будут в радужной пыли
Купаться воробьи твоих желаний,
И клёнов золотые корабли
Войдут армадой в гавань увяданья.
И, проскользнув по черенку листа,
Хрусталик капли вспыхнет каждой гранью.
О чем еще успеют прошептать
Тугие вспышки астр и герани?
Останемся мы двое. Нам во сне
Кино покажет тротуарный камень:
Как альбатросы чистых простыней
Взмывали над горящими дворами.
Нас, затонувших, двое – ты да я,
На мириады кораблей и лодок.
Уже не выжать жажды бытия
Из тюбиков засохших наших глоток.
Вползает престарелая лоза
На стенку дома, – нас осталось двое
На черно-белом свете. И гроза
Искрит озоном в первобытной хвое.
техника наплыва
Два дня тебя не видел, и броня
Обычных слов колышется от стужи.
Внутри виолончельная струна
Звучит мощнее, чем могла б снаружи.
По тротуарам плещется волна
Безлюдья. В потускневшем кинозале
Мерцает чёрно-белая стена,
Двухмерное подобие вокзала.
Там светотени резкие плевки
В лицо, в лицо мне... Техника наплыва
Сперва приподнимает за грудки,
А после в кресло вдавливает силой.
В ушах внезапно встрепенется пульс –
Хлопками растревоженная птица.
Рукою от экрана заслонюсь,
Чтобы глаза успели прослезиться.
Почувствовать, как из-под кожухов
Закрытых век, по радужной подстилке,
Сбегает стайка бронзовых жуков
И расправляет влажные подкрылки...
гита идёт по канату
Женские взгляды – морозны, мужские – волнами жара.
Жадно глядят подростки на экзотический фрукт.
Гита идёт по кромке узенького тротуара.
Ей салютуют окна, фасады стоят во фрунт.
Гита подходит к витрине, словно актриса к рампе.
На Гите звенят украшения, дешевая ерунда.
В лавке от напряжения перегорают лампы,
И на стене наружные трескаются провода.
У Гиты пухлые губы, сухие на вкус, как вата.
Гита опять в движеньи, она никогда не ждёт.
Гита идёт по асфальту, а кажется – по канату,
И этот канат дрожащий проходит сквозь мой живот.
тень снега
Алле Нестеровой
Время дробно, мгновения галькой идут ко дну,
Словно мелкие звезды, мигнув на прощание, гаснут.
Все небесные рыбы сливаются вдруг в одну,
И движения плавных её плавников прекрасны.
Словно нет между душами перегородок-тел,
И расплавлены в тигле в единое жизнь и гибель.
Словно кто-то просыпал на чёрное белый мел,
Или кто-то просыпал на белое чёрный грифель.
На пластине окна проявляется зимний день.
Серебром высветляет колени, лицо и плечи.
Невесомая, с неба на землю слетает тень,
Та, которая снега намного белей и легче.