2021-1-2

Поэтическая критика

В ПОЛЕ ЗРЕНИЯ «ЭМИГРАНТСКОЙ ЛИРЫ»

КНИГИ 2020-2021 ГОДОВ.

Даниил ЧКОНИЯ (ГЕРМАНИЯ)

И ЖИЗНЬ БЕСКОНЕЧНО ДЛИННА

Вячеслав Шаповалов. Безымянное имя: Избранное XXI. Книга стихотворений. – Вступ. ст.: В. Калмыкова. – М., Русский Гулливер, 2021. – 328 с. (Поэтическая серия).

Книга избранных стихотворений Вячеслава Шаповалова «Безымянное имя» вышла в московском издательстве «Русский Гулливер». Это настоящий подарок ценителю русского поэтического слова. Шаповалов родился в Киргизии, там и проживает свой век. С этих высокогорий молодому поэту когда-то открылся огромный мир, в его мировидении – огромное пространство Азии, продолжающееся в Европе. Мощный напор славянского духа, свойственный Шаповалову, поддержан в нём горячим дыханием Востока. Ритм былинного русского фольклора, помноженный на азийский темперамент, вероятно, сказался на долгом дыхании его стихотворной речи. Он будто захлёбывается в стремлении выговориться, ему тесны рамки короткого стихотворения, потому оно и растёт, ширится, набирает высоту речи:

…на нелепой хрупкой раме меж случайных звёзд

над железными путями эйфелевый мост

деревянный безутешный а с него видна

акварелью дымной нежной хмурая страна

тепловозов рокот сиплый маневровых плач

вместе с бабушкой и скрипкой маленький скрипач

он по мостику в очочках на урок спешит

словно в спящей ветке почка в нём смычок зашит

мост качается над бездной музыка слышна

от предчувствий бабки бедной горбится спина

неизбывного испуга древней крови стон

молча нарастает фуга на краю времён

Похоже, это автопортрет юного скрипача, которому вот-вот откроется музыка поэтического слова. Русского слова. Но, как было сказано уже, – русский стих Шаповалова сдобрен ритмами и гулом второго языка, который звучит ему с детства:

Вот он, жадный пожар, мой неправедный бой,

толпы людские смерть, смеясь, ведёт за собой,

кони хрипят, и трубы поют, и молчит рассвет

посередине мира, которому имени нет.

Разгорается день, от боли корчится мир,

качается на ветвях вечное небо Тенир,

мчатся во все концы измученные гонцы,

уставшие храбрецы, израненные бойцы,

восход уходит в закат, кончается Чон Казат –

потомкам тысячу лет оглядываться назад,

чтоб новый мир не заснул, надежды не обманул,

в ущельях каменный гул – кончается Чон Чабуул,

на сердце моё легла старого мира мгла,

эта старая боль – новых утрат игла:

оскальзываясь, идти по тягостному пути,

сквозь будущие века, где всё сгорело дотла…»

Поэтика Шаповалова органична. Иначе бы его стихи, рассказывающие о современности, выглядели по-иному, но речь поэта сформировалась смолоду и стала очень узнаваемой. Поэтическая публицистика – один из краеугольных камней автора, при этом она всегда решена на языке поэзии, что делает её ещё более выразительной и заразительной:

Под утро, в минуты глухие идёт он – печаль и укор,

где стены отеля «Россия», где радостно-скорбный собор,

где слиты видения стали и времени древняя медь,

где русские очи устали на Спасскую башню глядеть.

Соратники плотной шеренгой лежат у великой стены,

без пошлины взявши в аренду пространство и время страны,

с их мёртвою хваткою волчьей! –

лишь время грызёт нас сильней,

Сатурн, пожирающий молча своих безответных детей.

Поэт не ограничивает диапазон своей стихотворной речи сюжетами исторического звучания или полемической публицистикой. Он может выступить, как бытописатель, ничуть не снижая взятой тональности других стихотворений. Вот полиция обнаруживает умершую старуху, неподвижный взгляд которой застыл на экране телевизора, так же как застыла чашка кофе в её руке:

Кого-то беспокоила? – о, нет,

взломали дверь – вокруг прошло пять лет,

закончились на счёте сбереженья,

банк вскрыл судьбу, но мумия гостей

проигнорировала без затей,

как бы сказав: остановись, мгновенье! –

естественно, остановился мир, ночной зефир струит ночной кефир,

но так, чтоб жажде быть неутолённой,

покуда нам небесная труба не возвестит последний день труда.

Из кресла ей, заметно утомлённой, уже не распрямиться и в земле,

чтоб встретить Бога в санитарной мгле –

так, словно сдать на будущность экзамен.

И ангел, удручён самим собой, миг помолчит над скрюченной судьбой

и выдохнет единственное:

– Amen…

События евангельского толка предстают в его видениях независимо от точки зрения, но отвечая православному канону:

Всё, Мария, я сделал, как научили:

свечку зажёг и поставил – и попросил о прощенье,

встал на колени на коврик потёртый. Глаза остыли:

слёзы сглотнул – без них всё равно плачевней.

Всё, Пречистая, сделал я, как подсказали:

руки омыл и лицо из Твоего колодца.

Правда, вода была воплощена в металле:

нажмёшь на кнопку – и благодать прольётся.

Переключая регистры, поэт может обратиться к жанру иронии. Ирония может вызвать у читателя улыбку. Но всё равно всё окончится печалью:

где под звёздной чёрною рекою, тайной плоти распалив сердца,

клоунесса тонкою рукою обнимает сына и отца,

старятся юнцы, гниёт эпоха, зло идет по курсу за добро –

профиль молодого скомороха, фас у фаллоса политбюро…

Журналист состарится, уедет навсегда, на вечную войну,

где земное солнце долго светит, в ближнюю восточную страну,

бедный, там трясущиеся пейсы гладит, не спросив у стариков,

с Македонцем доходили ль персы до его синайских берегов.

Помнит ли о юности в Союзе, улицей Дзержинкою рожден,

выставив короткорылый «Узи», как правозащитный микрофон?..

А в ответ, вся в небесах Шагала, на метле, прекрасная, летит

цирковая юная шалава, вечности оживший трансвестит!..

Не сорвись, любимая, с небесной скользкой и нечистой высоты,

жизнь тебе дарована над бездной – если это ты. Но вдруг – не ты?

Вслед нам строгий Пётр и кроткий Павел смотрят, с губ срывается:

– Почто,

Господи, почто ты нас оставил?!..

Но безмолвен купол шапито.

Вячеслав Шаповалов дарит читателю книгу, словно кувшин, наполненный живой водой поэзии. Пригубите её:

Как странно! – надеемся, ждём,

и вечные истины слышим,

при этом так мало живём,

при этом так загнанно дышим…

Кругом – что ни храм, то стена,

ничтожество ищет величья,

и жизнь бесконечно длинна –

короткая до неприличья.

УГЛОВАТОЕ СХОДСТВО ВЗРОСЛЕНИЙ

Евгений Сухарев. Октябрёнок. Стихи и циклы – Харьков: ТО Эксклюзив, 2020, – 126 с.

Харьковчанин Евгений Сухарев живёт в немецком Эрфурте с 2007 года. В новую свою книгу поэт включил стихи, созданные в последние 15 лет. Преимущественно они писались в Харькове и Эрфурте. Две линии судьбы, сливающиеся в единый поток жизни. Сухарев умеет строить свою стихотворную речь в такой манере, которую можно назвать неким «поэтическим импрессионизмом». Бросишь первый взгляд на стихотворение, схватишь общую картину, но, приблизившись к ней, разглядишь более сложные и тонкие детали:

Кровь августа в ладонь мою струится,

По оперенью птичьему скользя,

И мокрым комом падает, как птица

Тяжёлая: ей легкой быть нельзя.

Живёт она, всё больше холодея,

Всё медленней, всё ближе к сентябрю.

Какая всё же странная затея –

Земному доверять календарю.

Какая всё же странная причуда –

Скользить, струиться, время коротать…

Живи себе, ты жив еще покуда,

И Бог с тобой, и Божья благодать.

Каждый человек, живущий за пределами своей малой или большой родины, по-своему переживает и осмысляет свою судьбу. У кого-то возникают новые приобретения. Кто-то испытывает приступы ностальгии. Приступы эти тоже разнятся. Одни печалятся, другие – иронически посмеиваются над собой. В стихотворении «Птица» поэт выразил свои ощущения так:

<...> добралась долетела в новогодней ночи из такого предела что поди различи её клекот и щебет в самой гуще дождя он и вяжет и лепит никого не щадя временами редея всё виясь и виясь только «что я» и «где я» только лепка и вязь шелестящее птичье от небес до земли в забытьи в безразличье хоть часок подремли <...>

А в другом стихотворении тема звучит несколько иначе, но скрыть переживание не удаётся. Сухарев находит точные слова, передающие состояние человека:

Вздумал отчаяться… да не свезло.

Вот оно, рядом, привычное зло,

Жизни прививка простая.

Глянул – действительным стало число,

Мнимым себя не считая.

Вздумал утешиться… видно, никак.

Чья-то приманка, нечаянный знак

Душу саднит, не жалея.

Вот уж, действительно, дело – табак.

Кто этой ночью и где я?

Вздумал оставить как есть… ерунда.

Больше не будет уже никогда

Рядом добра или чуда.

Сон протекает сквозь ночь, как вода,

Вспять, никуда ниоткуда.

Пожалуй, это ключевая тема поэзии Евгения Сухарева, проходящая красной нитью сквозь всю его книгу. По крайней мере, стихотворения близкие по духу у автора прописаны резче и выразительней:

Два беженца при въезде в город Э.

В сознании истлевшем или стёртом

Вдруг понимают, что они – нигде

И чувствуют себя последним сортом.

Ни слова, ни полслова, ни аза.

Какой-то местный – видно, с похмелюги –

Глядит на этот сорт во все глаза

И думает, наверно: вот же суки...

Цыганщина, баулы, кутерьма

Впадают в сон и тянутся обратно.

Невиданные небо и дома

Струят тепло, как солнечные пятна.

И жизнь, хотя и с чистого листа,

Не горестнее той, что прожита.

Важнее тот очевидный факт, что у Сухарева есть сложившийся характер и поэтический жест. Это позволяет ему точно выбирать слова не единственного смысла и значения, передавая переживаемую поэтом внутреннюю борьбу с самим собой:

война окончена а мира нет как нет и всякий раз к полуночи примерно я в полусон впадаю в полубред открытый мне как чёрная каверна и в том же полусне-полубреду я различаю жгучую звезду похожую на каплю кровяную на капельку слюнную изо рта горячую дурную смоляную а мне казалось хворь пережита война прошла дорогою хворобной дышать легко и родина живёт ещё один последний поворот настанет свет неспешный и недробный такое счастье к утру моему пускай не счастье но покой и воля черным-черно в моем ночном дому и жжет звезда оттоле и дотоле

Метафоры усиливают впечатление от его поэтических строк, воздействуя на читательское восприятие:

Угловатое сходство взрослений,

Общий снимок, альбом выпускной,

Отпечаток упорства и лени,

Всё, что было со мной, не со мной.

Нас упрямая щелочь проявит

И потом кислота затемнит.

Этот выжил, не выжил, а я вот

Перегруженной памятью сыт.

И когда на седом юбилее

Перекличек, старений, потерь

«Ты ли это?» – мне бросят, трезвея,

Я отвечу: «А кто я теперь?»

Думается, что стержневая сила творческого характера автора, найдёт ответы на поставленные вопросы. Лирический характер его поэзии грустноват, тем не менее, Евгений Сухарев даже в этой грусти выглядит внутренне собранным и уверенным в себе, что бы там ни происходило:

Самому, быть может, оправдаться

Или же забывших оправдать…

За окном привычная прохладца,

Сумерек сырая благодать.

Вот он смотрит, будто из колодца,

На сторонней жизни торжество.

Большего ему не остается.

Кроме эха – больше ничего.

Но эхо от его поэтического слова достигает нашего слуха.

И СЛОВО ПРОПАДАЕТ В НИКУДА

Римма Маркова. Мама. Книга стихотворений. – Förlag: Books on Demand, Stockholm, Sverige, 2020. 56 с.

Новая книжка стихов Риммы Марковой восхищает своим оформлением. Предыдущая её книга «Та Грузия, которую пою» была оформлена работами грузинских художников. Новая книжка оформлена работами шведского художника и поэта Стефана Йоханссона. Книга двуязычная. Стихи Риммы Марковой переведены на шведский язык Ниной Чурклунд.

В предисловии Римма Маркова пишет, что книга «Мама» создавалась в течение нескольких лет, когда её мама жила в гостях у дочери, в пригороде Стокгольма. Однажды, за несколько дней до отъезда в Санкт-Петербург, мама попала в больницу. Ей оказали экстренную помощь с тем, чтобы она могла продолжить лечение в Петербурге. Контраст между шведской и постсоветской больницей был ужасающим. У матери был рак, она слабела, и Римма перевезла её к себе. Римма стала заносить свои впечатления о событиях, о разговорах с мамой. Так и сложился этот цикл стихов.

Эта больница построена до потопа.

Но сохранилась в своём первозданном виде

в двадцать первом веке, когда другая Европа

перешла в виртуальный мир. Неформальный лидер

Движения за сохраненье руин Союза

написал в своём популярном блоге:

«В этой больнице меня посещала муза.

Мы её сохраним». Сохранили. И что в итоге?

Хочешь выйти – держись за воздух, чтоб не упасть,

да смотри под ноги, где ампулы льдистый хруст.

В коридоре дыра в стене разевает пасть.

В туалете дверь нараспашку и запах густ.

Картину разрухи Маркова пишет крупными и печально яркими мазками. Но, конечно же, не ради сатирического веселья передаёт свои впечатления автор. Ей важно сосредоточиться на общении с матерью, важно окружить маму теплом своей любви.

Так сложилось, что выпало мне

скрасить маме последние годы.

Мне не в тягость, справляюсь вполне

с переменой лекарств и погоды.

Мне не страшно. Мы следуем с ней

Указаньям рецептов и лоций.

Но так хочется праздничных дней,

положительных, что ли, эмоций.

Тепло и нежность дочерней любви не могут не вызвать отклика в душе читателя. Тут всё говорится так безыскусно, естественная живая речь обретает звучание честного поэтического слова. Трудно выдержать себя. Когда близкий человек теряет память, утрачивает связь с тобой и прочим миром:

Боже, дай мне вынести этот день!

Не сорваться бы! Голос и так уж громок.

А ещё ожидает куча субботних дел…

Это мама моя. Теперь она – мой ребёнок.

И так день за днём… Веришь автору, веришь поэту, который не ищет слов. Достаточно передать свои ощущения самыми простыми словами.

Косу – ещё – заплетает сама.

Язык – уже – заплетается сам.

Говорит: – Я очень, очень больна.

Одноклассников помнит по именам.

Спрашивает: А в чьей мы квартире?

На каком этаже?

Нашу ещё вчера разбомбили.

Никого не осталось уже.

Читаешь этот дневник событий, видишь картину ухода человека. Суровый, не приукрашенный строй стихотворной речи вызывает боль. И так до последних строк этого дневника.

Всё кажется, что мама где-то здесь.

Вот позвонит, и срочно надо ехать.

Дождя и снега пасмурная взвесь

съедает звук – ни отзвука, ни эха.

И слово пропадает в никуда,

вокруг всепоглощающая вата.

Лишь по щекам холодная вода

ещё течёт, на вкус солоновата.

Гаснет экран, на котором жили эти страницы любви и печали…