Смешанные семьи хоботников

  Эволюция происходит в промежутках времени, которые никогда не должны были восприниматься нашим разумом, и большинство её историй тянутся миллионы лет. Однако история эволюции – это лишь часть истории жизни, эпоса, идущего сквозь миллиарды лет, в котором каждый момент, даже самый незначительный, является частью какой-то истории наравне с более длительными промежутками времени. Мы в основном обозреваем Серину издалека, смотря лишь на изменения, случившиеся с уходом тысяч и тысяч поколений. Но каждое поколения – это множество индивидуальных жизней. История жизни состоит из множества небольших мгновений. Мы рождаемся, мы живём, мы умираем. Это повторяется много триллионов раз, и за миллионы лет можно наблюдать происходящие изменения. Однако такие маленькие моменты быстро забываются на фоне большей картины несмотря на то, что являются такой же частью книги жизни, в которой записаны все эпохи, слишком большие для того, чтобы быть перечисленными одним существом.

  Подобные мгновения случаются на Серине каждый день, не замечаемые нами, поскольку мы смотрим на этот мир издалека и спустя большие промежутки времени. Большинство из них не влияют на картину в целом, поскольку не будут иметь влияния на мир десять, или пятьдесят, или сотню миллионов лет спустя. Они не влияют на мир в целом, на неразумный кусок скалы в космосе, движущийся к холодной смерти, и они не важны для нашего исследования естественной истории планеты. Однако подобные моменты могут многое значить для обитающих здесь существ. Жизнь всегда является схваткой для живых созданий, и она может оказаться короткой и жестокой. Природа всегда скалит зубы и точит когти, а обитание в ней никогда не бывает лёгким – жизнь зачастую нечестна и аморальна. Но в хаосе найдётся место и мгновению доброты, и для некоторых оно становится решающим.

  Где-то в холодном центре Серинааркты среднего ультимоцена поздняя весна. Молодой снежный снут бредёт по холодным лесам и полянам, его стаи не видно нигде поблизости. Он зовёт членов своей стаи, но никогда не слышит отклика ни родителей, ни сестры, ни тёток с дядюшками. Он не помнит уже, когда отделился от них, хотя чувствует, что прошло достаточно долго; он голоден и устал. В какое-то время он был с ними, окружённый их голосами и тёплыми телами. Его сестра толкнула его, желая побороться, и обычно он ответил бы ей тем же, принимая приглашение поиграть. Но внезапно он поскользнулся. Земля ушла из-под его ног, и до того как он мог понять, кто толкнул его теперь, он уже скользил всё ниже и ниже, падая в холодную быструю реку. Он чуть не захлебнулся, но в панике смог подняться к поверхности, к солнцу, и вдохнуть воздуха. Течение унесло его слишком далеко, чтобы он мог почувствовать запах своей семьи или услышать их голоса, и он промок до костей в ледяной воде, когда он вылез на каменистый берег и упал там. С того момента он шёл вслепую, не имея ни старших, чтобы следовать за ними, ни запаховых троп, чтобы идти по ним. Он не следил за временем.

  И теперь за ним шло животное, которого маленький снежный снут не знал. Это была странная угрожающая фигура в тени. Оно шло с подветренной стороны, поэтому снут не мог почуять его запах. Каждый раз, когда он слышал шаг, он оборачивался, но позади не было ничего. Но каждый раз, когда он слышал шаги, этот звук становился всё яснее и яснее, и однажды, когда он повернулся, что-то было видно у деревьев. Это было ужасное существо с тяжёлой челюстью и острыми когтями. Монстр. Демон. Однозначная смерть для маленькой птицы – то, чего каждое существо подсознательно боится, хотя это единственная вещь, гарантированная им. Маленький снут слишком устал, чтобы понять, что это было, но он всё равно побежал, чтобы сбежать от чего-то злого. Он начал жалобно кричать в последнем зове о помощи. Что-то злое последовало за ним, отбивая когтями по замёрзшей траве секунды жизни добычи. Оно было злом лишь с одной точки зрения – его собственная отличалась: хищник тоже был голоден. Он был наготове, чтобы вонзить зубы в плоть маленького снута, и он знал, что к завтрашнему дню голод отступит. Снут был не больше, чем добыча для маленького, но опасного одиночного хищника бамбарсука, убивавшего на протяжении миллионов лет адаптации. Эмпатия к добыче была бы лишней для него.

  Однако не все существа смотрят на мир также. Некоторые виды живут менее хаотичной жизнью. Они не полагаются на ежедневную рутину для того, чтобы наполнить желудок. Это социальные животные, которые, чтобы выжить, формируют связи с другими и способны чувствовать эмпатию – способность узнавать и понимать чувства других существ. У некоторых особенных существ эта способность переходит за границу другого вида.

  Мир чуть не потемнел для снежного снута, когда бамбарсук прыгнул на него. Никто из стаи не пришёл к нему на помощь, и надежда угасала. Он позвал ещё раз, когда челюсти выхватили пару перьев из его хвоста. Он не мог больше бежать… кажется, пора было сдаться.

  Но за секунду до того, как это происходит, низкое бурчание, идущее откуда-то спереди, проходит сквозь него, словно урчание кошки размером с грузоподъёмник. Ощущение знакомо ему – оно похоже на бурчание матери, если он ложился рядом с ней в холодные ночи. Песня успокоения. Может ли быть так, чтобы она наконец ответила?

  Это даёт снуту ещё немного надежды и достаточный прилив адреналина, чтобы он продолжил бежать. Он уворачивается от ещё одной атаки бамбарсука, снова зовя на помощь настолько громко, насколько может. Бурчание вновь достигает его, но что-то не так. Она куда громче, чем исходившее от матери. Оно идёт не от одного животного, а от нескольких. Земля сотрясается под ним, и облегчение вновь оборачивается страхом – но бамбарсук тоже что-то чувствует и раздражён этим в той же степени. Оба животных останавливаются, не уверенные в том, чтобы продолжать бег, пока словно из деревьев не появляются большие фигуры. Дюжина гигантов, вес которых превышает четыреста килограммов. Это однозначно была не его мать, и не другие снежные снуты. Это были мамонты.

  Их вид страшит бамбарсука, который шипит, но отступает, давая снуту уйти к гигантам, которые настолько же незнакомы ему, хотя, кажется, не представляют угрозы. Мамонтовые хоботники, увидев крошечное существо, понижают громкость бурчания, которое вновь звучит, словно голос матери снута, низкий и тёплый. Они собираются вокруг него, и, хотя они куда выше, а их ноги настолько же широкие, как его тело, снут их не боится. Он щебечет в ответ, и сначала матриарх, а затем и её годовалый сын, ласкают птенца длинными хоботами. Их запах нов, но не слишком иной, их голоса куда громче, но похожи на голоса его стаи, а их прикосновение точно такое же, и оперение на их мордах настолько же мягкое. Это однозначно не его родители, и он понимает, что это не другие снуты, однако… они не сильно отличаются от снутов. После того, как птенец был один, любая компания становится для него лучшей.

  Бурчащие мамонтовые хоботники окружают птенца, и все они аккуратно гладят этого странного ребёнка, полностью понимая огромную разницу в размере и компенсируя её медленными движениями. Более молодые гиганты больше любопытствуют, отчего птенец снута иногда падает, за что родители легко ударяют их в наказание. Некоторые взрослые бросают взгляды на бамбарсука, ещё смотрящего на происходящее вдали без страха в глазах. Мамонтовые хоботники ненавидят поедателей плоти, хотя у них самих мало собственных хищников. Они не отпускают детёнышей далеко от себя, и теперь они не позволят крохе-снуту погибнуть несмотря на то, что он относится к другому виду. Бамбарсук, понимая, что упустил свой шанс, уходит, он попробует снова на другой день. Это обычное дело для хищника, когда охота оканчивается неудачно – их жизнь зависит от удачи, как и всегда. Однако для снута всё обернулось очень неожиданно. Около десяти минут мамонтовые хоботники осматривают птенца, а затем стадо продвигается дальше. Птенец к этому времени успокоился и упал на мох, слишком уставший, чтобы даже встать. Матриарх оборачивается и видит его усталость и без раздумий подбирает его хоботом. Он тихо чирикает, когда она кладёт его в свою выводковую сумку. Там он зарывается в её перья и засыпает, убаюканный её песней, когда матриарх двигается дальше. Теперь она будет заботиться о нём, как о собственном.

  Подобные моменты, незначительные для больших промежутков времени, но значащие многое для отдельных особей, не так уж редки в природе, как мы могли бы ожидать. Животные, в особенности умные, которые стали обычным делом в ультимоцене, не являются роботами. Они могут испытывать эмоции и могут заботиться о других. Мамонтовый хоботник – это очень умное и социальное создание, он выживает, полагаясь на социальные связи и сотрудничество, и все особи стада будут защищать любую молодь. Усыновление потерявшихся или осиротевших птенцов является для них правилом, а не исключением, и их инстинкт заботы о потомстве настолько велик, что активируется даже при виде похожих на их птенцов животных других видов. Хоботники стали очень разнообразными за короткое количество эволюционного времени, что различающиеся виды сохраняют достаточно схожих поведенческих черт, чтобы была возможна межвидовая коммуникация. Даже сами мамонтовые хоботники крайне разнообразны внутри своего вида, их внешность и вокализации могут заметно отличаться в разных регионах, поэтому возможно, что они принимают детёнышей других видов хоботников за странных представителей собственного вида.

  Так или иначе, вполне вероятно, что это умное животное ясно осознаёт принадлежность снута к другому виду, но ей всё равно. Она увидела беспомощного птенца, которому нужно помочь – также делают люди, когда видят осиротевших детёнышей животных, которые мало похожи на людей. Даже сами по себе маленькие хоботники, подобные снежным снутам, могут вызвать родительский инстинкт у мамонтового хоботника, поскольку их черты небольшие и милые, как у птенцов гигантов, функционируя в качестве стимула для их защиты и заботы о них. Межвидовое усыновление чаще случается в неволе, когда животные удалены от дикой жизни, но порой происходит и в природе. В большинстве случаев подобные отношения редко длятся долго, к примеру, осиротевшие травоядные циркуагодонты, выращенные хищными родичами, станут добычей других плотоядных циркуагодонтов после того, как покинут приёмную семью. Однако мамонтовый хоботник является эффективным приёмным родителем. Возможно, что из-за их социальной природы и большого размера, а также всеядного рациона и обобщённого поведения других хоботников, процент выживания птенцов другого вида в их стаде не меньше, чем у их собственного потомства. Притом это поведение не редко: около десяти процентов групп мамонтовых хоботников включают одного, или даже больше одного хоботника другого вида, а иногда – птенцов разных видов. Импринтинг у этих сирот обычно происходит на приёмном виде, и, если их вид тоже социален, они предпочтут компанию гигантов даже во взрослом возрасте.

  Маленький снежный снут однозначно получает преимущество, живя в стаде одного из крупнейших хоботников – для него не найдётся более безопасного места, поскольку его новая семья защитит его от любого хищника. Однако для вида в целом это вредно – приёмные птенцы обычно не размножаются, поскольку изолированы от своего вида как физически, так и поведенчески: они перенимают диалект, манеры и прочие мелочи от приёмного вида и могут не узнать свой вид, когда вырастут. Приёмные хоботники могут попытаться спариться с мамонтовыми, что может привести как к комическому провалу из-за разницы в размерах, так и к появлению гибридов у видов с менее различающимися размерами, даже если приёмный хоботник имеет отличную от мамонтового внешность и занимает другую нишу. Если говорить о самих мамонтовых хоботниках, то по правилам природы усыновление представителей другого вида и, следовательно, трата ресурсов на их выращивание должны быть вредны для них, и подобное поведение, по идее, не должно поощряться, или, по крайней мере, не присутствовать в популяции на таком высоком уровне. Так или иначе, все мамонтовые хоботники усыновляют чужих детёнышей, причём большинство из них примут детёныша как своего, так и чужого вида. Вполне вероятно, это происходит от того, что мамонтовые хоботники очень большие, и у них мало собственных угроз по сравнению с более мелкими видами, а их широкий рацион позволяет им не беспокоиться об отсутствии пищи длительное время, отчего дополнительные время и энергия, потраченные на выращивание сирот, не являются большой проблемой, и даже наоборот, это становится преимуществом, поскольку приёмная молодь позволит молодым мамонтовым хоботникам практиковать родительские обязанности, которые потребуются им в дальнейшем. В самом деле, после периода знакомства годовалые и другие незрелые особи, слишком молодые, чтобы иметь собственное потомство, становятся основной компанией для таких приёмышей.

  Маленький снежный снут долго спит в сумке своей новой матери. Когда он просыпается, солнце уже высоко, и мамонты питаются травой на равнине. Он отдохнул и выпрыгивает из сумки, когда мать опускается на землю для отдыха, и обнюхивает новый дом. Молодые мамонтовые хоботники встречают его, как новорождённого представителя собственного вида, и теперь, ознакомившийся с их запахами и голосами, он толкает одного из них, приглашая поиграть. Это означает одно и то же для обоих видов, и более крупный птенец соглашается. Она знает о своём преимуществе в размере, поэтому перекатывается на спину, позволяя маленькому снуту забраться на себя и выиграть бой, как она сделала бы, играя с собственными маленькими сиблингами. Птенцы играют так некоторое время, пока им это не наскучило, и они начали играть в догонялки. Взрослые присматривают за игрой птенцов, которые в равной степени их и которым они все приходятся родителями. Это лишь момент во времени, который вскоре будет забыт, и он значит всё для них сейчас.