Последний древодал: рассвет новой эры

  Некогда злейшие враги, древодалы и могилорои жили в мире восемь тысяч лет. Сотни поколений обоих видов ушли со знаменательного первого контакта между разумными душами. Влияние обоих видов друг на друга навсегда изменило их.

  Через тысячи лет после Моста и Удачи лесной рефугиум стал более холодным для выживания местом, и обоим видам пришлось стать более изобретательными. Деревья больше не росли так же быстро, чтобы создавать дома древодалам; вместо этого оба вида начали жить в землянках, вырытых в естественных холмах и позже доделываемых под уровнем земли, в основном могилороями, чья анатомия была лучше приспособлена к этому заданию. Эти земляные дома лучше сохраняли тепло и строились быстрее, а их теплоизоляционная способность привела к другой инновации: ветрозащитным насыпям вокруг садов. Могилорои перемещали землю в больших количествах, чтобы создать полукруглые стены, защищающие сады от холодных северных ветров и не заграждающие солнце. Также они замешивали здесь тёмную глину и камни, собирающие тепло днём и отдающие его ночью, и сажали деревья у основания насыпи, где они были защищены от большинства невзгод. Всего за пару тысяч лет эти искусственные микроклиматы стали единственными местами, в которых могли выживать широколиственные деревья, и эти «карманы» покрывали множество километров земли лесного рефугиума, ставшего лабиринтом из землянок и стен-садов. В обмен на это у могилороев было достаточно мелкой добычи, приходящей в сады в поисках укрытия от естественных хищников и ночных морозов.

  Однако за эти тысячелетия изменились и сами могилорои. Хотя могилорои в широком смысле оставались распространены по всему остающемуся обитаемому континенту, влияние древодалов на тех, кто стали частью их мира, постепенно изменило их до такой степени, что они больше не могли ассоциировать себя с родственниками извне – у них были культура, богатый язык, и даже произошли несколько генетических изменений. За тысячи лет, сотни поколений, они стали более социальными – они стали ближе к виду-партнёру, а также более приспособленными к общению с ними. Эти могилорои, кроме того, прошли через самоодомашнивание, сохраняя детские черты во взрослом возрасте: отсутствие периода заселения, повышенная терпимость к толпам и, иногда, даже рыжее детское оперение. Кроме того, у них стали более заметны несимметричные белые пятна; у многих видов подобная пятнистость является генетическим маркером одомашнивания. Эта новая популяция социальных могилороев отделилась от предкового подвида и находилась в значительной репродуктивной изоляции через четыре тысячи лет после начала сотрудничества. Как и у людей-рогоухов, их популяция была невелика – всего несколько тысяч взрослых в одно и то же время, и большую часть их совместной истории древодалы всё-таки перевешивали соседей числом, поскольку могилорои стояли на более высоком трофическом уровне, то есть, были более ограничены в росте популяции, чем их партнёры-вегетарианцы. Это поменялось всего около двух тысяч лет назад, когда социальные могилорои начали контролировать источники пищи, став более независимыми от природного баланса путём одомашнивания местного вида лепусов, небольших циркуагодонтов-вредителей, которых они выращивали в земляных норах под стенами земляных валов. Освобождённые от поднимающихся и падающих популяций добычи в диких экосистемах, социальные могилорои подняли численность до уровня древодалов.

  Век могилороев и древодалов был красив, пусть их путь был временами нелёгок и не идеален. Триумфы и трагедии, радости и печали десяти тысяч лет и многих жизней могли бы создать собственную историю. Однако на Серине, части которой обычно измеряются десятками миллионов лет, их проведённое вместе время было лишь одним абзацем, заметкой в книге жизни. У этой истории было много замечательных маленьких моментов, но у неё не будет идеального счастливого конца. Перед лицом катастрофического изменения климата люди-рогоухи вскоре вымрут. Однако мы можем утешиться тем, что их конец не был жестоким – скорее, он был похож на затухание расплавленной свечи. И, как кто-либо ставит закладку в книге для запоминания важного места, на котором остановились, этот конец продолжит влиять на историю Серины даже задолго после того, как они покинут этот мир.

  Винить можно многие обстоятельства. Они никогда не были особенно распространены. Они были экологическими специалистами, развившимися в то время, когда необходимые им для выживания широколиственные леса вымирали, отчего древодалы стали ограничены сокращающимся лоскутом обитаемой земли с самого рассвета их цивилизации. Помощь от могилороев помогла им выживать ещё несколько тысяч лет, но даже самые лучшие «теплицы» не могли сохранять леса, когда дни стали слишком холодными для них. В последний свой век популяция древодалов упала до опасно низкого уровня не от высокой смертности взрослых, но от отсутствия достаточного питания. Когда их домашние сады погибли, взрослые древодалы могли есть менее питательные растения, но их дети плохо росли от того же, да и вскоре их стало рождаться очень мало: от отсутствия достаточного питания тела будущих матерей выкидывали плод на ранних стадиях развития, чтобы поддержать собственное выживание.

  Максимальный возраст их составлял около пятидесяти лет, и только мужчины оставались фертильны после тридцати лет, в то время как женщины обычно брали на себя роль бабушек, помогая в воспитании молодого поколения, отчего последние десятилетия жизни людей-рогоухов были тихими и бездетными. Они почти не отрицали этого обстоятельства: они не были слепы к своей судьбе и брали от жизни всё, что могли. Большинство предпочли смириться с концом света, выбирая ожидание собственного конца. Только самые молодые пытались бороться, но каждый раз они видели детей мертворождёнными или погибающими от недостатка питания всего через несколько дней после рождения, отчего они тоже смирились со своей судьбой. Для них больше не оканчивалось добром привнесение новой жизни в мир.

  Словно посыпая раны солью, социальные могилорои оказались лучше приспособлены к этим изменениям, став основным видом в их сообществах. У них появлялось много детей, вырастающих здоровыми и сильными на мясном рационе, к которому древодалы пытались приспособиться много раз – лишь для того чтобы отравиться. Они были существами, приспособленными к стабильным мягким условиям, которые могли изменить мир, но не свои чувствительные и специализированные желудки, приспособленные переваривать только нежные листья и побеги. Из-за этого последние древодалы могли только смотреть за тем, как могилорои достигают того, что недоступно им. Древодалы, так или иначе, не заостряли внимание на этом, поскольку они не беспокоились о том, чего не могут иметь и чего не могут решить. Они не стали бы враждовать с теми, кто помогал им; да и не их вина была в том, что они могли потреблять плоть, а древодалы – нет. Они вернули долг насколько смогли, помогая вырастить последнее поколение социальных могилороев, которое будет знать их. Которое запомнит их. Которое запомнит это место, эту жизнь, эту часть великой истории. Это прекрасное время, в котором хищник и добыча стали видами-партнёрами вопреки, научившись помогать друг другу.

  Поскольку их роль партнёров людей-рогоухов сильно сократилась, их собственная культура была велика, и они научились работать сообща и жить в собственных социальных группах, большинство социальных могилороев начали покидать земли древодалов, чтобы занять новые земли. Те, кто остался, вероятно, чувствовали необходимость защитить последних древодалов, своих метафорических родителей, которые, можно сказать, подарили им социальность, провели их сквозь сумрак, а также, возможно, жалость, как смотрящие на стареющих родителей дети. Они были свидетелями последним из древодалов, последним мгновениям уходящей эпохи. Большинство из рогоухов осталось в землях предков: то было единственное место, известное их предкам. Но однажды условия ухудшились настолько, что даже самым преданным могилороям пришлось покинуть бывший рефугиум, и последним древодалам пришлось принимать жёсткое решение: либо остаться и замёрзнуть до смерти, либо последовать за последней группой могилороев к югу. Некоторые, может, большинство, предпочли встретить свой конец в знакомом месте, слишком слабые для того, чтобы покинуть всё ради чего-то неизвестного. Лишь немногие, ещё достаточно сильные несмотря на годы питания плохой пищей, выбрали неизвестность. Они шли много дней и ночей по дороге к ней, пробираясь через суровые колючие земли, встречая морозные ночи и незнакомые угрозы. Но могилорои уже годами исследовали и заселяли эти места, и они направляли их по пути. Они слышали о месте, в котором ещё росла зелень, а дни были тёплыми. Странное и незнакомое, однако красивое место, окружённое водой настолько огромной, что она встречалась с небом. Пусть это звучало, словно сон, последняя мечта погибающего разума, но что им было терять? Потому они и следовали за могилороями в таинственную землю.

  Когда их силы были на исходе, они достигли берега большого океана. Здесь росли только кусты и травы, предоставлявшие мало питания им. Но ещё здесь были другие могилорои, и их было много, и они поселились в домах на покрытых травой скалах высоко над синим морем, волнами сокрушающимся о них. Незнакомые могилорои приветствовали их, и предоставили им незнакомую пищу: мокрые полоски солёной зелени. Водоросли, как они назвали это. На вкус не похоже ни на что из того, чем они питались раньше… но съедобное и питательное.

  Это была трагедия, что последние древодалы, нашедшие побережье, давно не могли нести детей. Ещё на несколько лет около тридцати их поселились на побережье и научились у могилороев сбору своей зелёной пищи во время отливов, когда большая солёная вода уходила к ночному солнцу, делясь своими дарами с обитателями земли. Их тела вновь стали сильными на этой диете, скрывая выступавшие рёбра под мускулами и блестящей шерстью впервые в жизни многих. Но они были стары, и, хотя благодарны за это благословение, они знали, что их дни сочтены. Ещё несколько лет спустя, когда их ноги стали быстрее уставать, а их зубы выросли длиннее от мягкой пищи, не изнашивающей их, они стали реже покидать свои дома, полагаясь на доброту могилороев, продолжавших собирать водоросли для них. Они увидели, что могилорои научились трюкам, неизвестным им, как они держали свет в руках и создавали инструменты, не похожие на прежние. Они видели, как они вырезают стволы деревьев, принесённые водой из далёких земель, что они никогда не увидят, превращая их в сосуды, укрощая солнечный свет, чтобы он выел сердцевину в полупустую форму, раскалывали камни, чтобы найти чёрный уголь. Если древесина долго не вымывалась, они импровизировали: сплетали травы и ветки, которые находили на берегу, в плавучие сооружения, на которых несли свои материалы. На них они выходили в море на несколько дней, где сбрасывали плетёные ловушки из лоз и соломы и ловили с их помощью обильную пищу: рыб и других существ солёной воды, настолько же чуждой им еде, как водоросли, но соответствующей их палитре.

  Последние древодалы были счастливы здесь, пусть и скорбели об утерянном. В другом времени, в другом мире, они сделали бы иначе, нашли бы большую солёную воду в нужное время, чтобы спасти свой народ. Их детям понравилось бы здесь. Пусть эта новая мягкая пища не изнашивала их зубы, они нашли бы пути, чтобы приспособиться к этому. Чтобы создавать новые инструменты, ловить созданий природы, как и могилорои.

  Мы тоже могли бы сделать это. Мы просто слишком боялись менять что-либо.

  Лесной рефугиум долгое время был домом древодалов, но оставаться в нём, когда он больше не мог укрывать их, было ошибкой. Могилорои лучше справлялись с подобными вещами, реагируя на проблему и добываясь наилучших последствий. Но в этой жизни всё, что древодалы могли сделать – поддерживать своих партнёров, своих древних собратьев, на рассвете новой эпохи, сложной для их понимания, но хорошей.

  Весьма хорошей.

  Последняя из древодалов лежала на траве высокого утёса, смотря на побережную деревню и большую солёную воду, в которую погружалось дневное солнце, пока большее голубое ночное солнце ещё пряталось под поверхностью. Её род с незапамятных времён размышлял о том, куда уходят светила, когда их не видно. Она чувствовала себя посвящённой в знание о том, что они прячутся под этой бесконечной водой. Плыла ли вся земля на море, чтобы они проплывали под ним, каждый раз возвращаясь на оборотное небо? Теперь в её голове появлялось много вопросов, пусть её тело ослабевало. Местные могилорои показали ей, что ещё многое можно узнать об этом мире… что они прожили лишь в небольшой капле его… хотя сейчас у неё больше не оставалось времени искать ответы. Её род… был… известен сильным умом до самого конца жизни, куда более сильным, чем их относительно хрупкие тела, приспособленные к быстрой жизни на бегу, которая также быстро сгорала. Она надеялась, что когда-нибудь могилорои узнают ответ, когда их дети играли в траве вокруг неё.

  Она чувствовала, как её старые уставшие кости болят. Она прожила на восемь лет дольше большинства, что она считала сверхъестественным влиянием этого странного места и странной пищи, поддерживавшей её, как манна небесная, даже если её зубы от неё рушились. Но однажды она тоже поняла, что её время пришло. Это её последний закат на холме, в этом месте, так любимом ею теперь. Однажды она сидела здесь с сестрой и партнёром, которые теперь давно уже ушли в траву. В последние годы она жила одна, пусть никогда не была одинока, окружённая могилороями… этими странными безухими четвероногими, которые поедали неприятно пахнущую пищу и говорили на низких тонах и которые могли решить почти любую проблему и всегда знали, как извлечь максимум пользы даже из плохой ситуации. Да, иногда они собирались в огромные группы и сильно шумели, но они были её семьёй, и она заботилась о них, а они – о ней. Поэтому когда она позвала их своим тихим голосом, от возраста ставшим глухим, дети сели вокруг неё. Их яркие, полные любопытства глаза встречались с её тусклыми. Теперь они были будущим… будущим не только социальных могилороев, но и древодалов. Когда день сменился ночью, и взрослые могилорои раскололи тьму пойманным светом, старейшина-древодал рассказала им о своей жизни, о старой деревне и о садах. Сама она знала лишь самый конец старого бытия, но она слышала рассказы других, своих старейшин, говоривших о временах, когда лес был теплее, а деревья росли выше и повсюду, а не у земляных стен. Она поведала им устную историю, передаваемую на протяжении сотен поколений, историю своих народов и даров, преподнесённых друг другу. Древодалы дали могилороям общество; могилорои поделились с ними искусством, письменностью и конструированием, а также принесли осознание того, что они не одни в известном мире. Она сказала, что гордится их людьми – теперь и её собственным народом – и что знает, что они свершат много великих дел. Когда в её глазах начал потухать огонёк, и силы сидеть прямо больше не было, она сказала им запомнить. Запомнить не её – она не была кем-то особенным, она была лишь старой женщиной. Она сказала запомнить их – древодалов, и время, когда они сели напротив врага – иного – и выслушали его, и объединились с ним. Она говорила с детьми, чувствовавшими что-то неправильное в её ломающемся голосе, но слушали внимательно, ухаживая за её шерстью.

  В ваших ярких умах ещё есть часть этого. Никогда не забывайте о том, ведь вы живёте на рассвете собственных прекрасных жизней.

  Когда сил выговаривать слова больше не осталось, она могла лишь лежать в траве, в круге тех, кого она любила, когда в углы её зрения закралась нежная мгла. Это был не конец мира – мир куда крупнее нас. Это было новое начало.

  Она думала, есть ли другие где-то там… другие люди, способные мыслить и чувствовать. Не может же быть, чтобы их было лишь двое в таком большом и красивом мире. Что же лежит за горизонтом?

  Она больше не могла говорить, не могла больше видеть детей, но могла чувствовать, как они легли вокруг её холодного крупного тела. Она больше не чувствовала своих старых ног, и лежала на земле словно мёртвым грузом. Но вдруг она почувствовала облегчение, как будто держащий трос вот-вот порвётся. Стало темно и тепло. Ей стало сложнее мыслить.

  Она надеялась, что они найдут больше «других» там. Им было бы одиноко – быть единственными людьми. Она увидела что-то на расстоянии, за мглой, словно трос этот порвался, и потом смогла разглядеть это… так долго она не видела чего-то подобного, и это сразу подняло её дух. Она пустилась в бег на внезапно налившихся силой ногах, свободно убегая в густой зелёный лес со множеством других древодалов, смеющихся и улыбающихся одними глазами.