Вместе мы сильнее

  История могилороев и древодалов тесно переплеталась с самого начала. Смена селективного давления ранними могилороями несколько миллионов лет назад положила начало развитию разума в их добыче-рогоухах, что привело к взаимному недоверию на протяжении поколений, когда эта добыча начала сотрудничать и защищаться, становясь слишком опасной для того, чтобы прагматичный хищник продолжал охотиться на неё. Примерно двести шестьдесят пять миллионов двести тысяч лет После Установления стрелка развернулась на сто восемьдесят градусов, поскольку у людей-рогоухов появилось движение, призванное положить конец хищничеству, делая их мир более безопасным местом для всех – по крайней мере, как они сами считали.

  Именно поэтому люди-рогоухи попали в идеологическую ловушку. Убрав всех хищников из экосистемы и не придумав альтернативного решения для контроля популяций добычи, они, конечно, сделали мир безопаснее для них самих, но потери их пищи значительно увеличились. Отказ наносить вред другой добыче, даже если она, пусть и непрямо, вредит самим древодалам, поедая их посевы и повреждая дома, значительно усложнял проблему. Люди-рогоухи верили, что все травоядные по определению добрые, а все хищники – чудовищные и неправильные. Как самые умные из всех травоядных, древодалы таким образом становились наверху природной иерархии, и спустя некоторое время они утвердились на этом месте, начав охотиться на так называемых монстров не только для самозащиты, но для соревнований и прославления. Древодалы ещё не могли полностью понимать свой мир, изучая его глазами детей – поначалу они были полны благих намерений, не понимая последствий своих действий; затем их одолело стремление похвастать силой. Когда с их территорий исчезли не только мегахищники, представлявшие для них угрозу, но и небольшие мезохищники, державшие в узде популяции небольших молодонтов, последние начали достигать невероятных уровней, и в такие времена древодалы терпели значительные убытки, поскольку эти животные сгрызали кору деревьев, убивая их. Однако только этого не было достаточно, чтобы заставить древодалов задуматься над своими действиями. Чтобы подул ветер перемен, древодалам потребовался серьёзный удар не по их ежедневным жизням, но по их восприятию самих себя в этом мире.

  Осознание, что они не одни в этом мире, на вымышленной его вершине, что те, кого они считали чудовищами и уничтожали долгое время, могли творить и, следовательно, тоже обладали самосознанием и сложными мыслями, стало именно таким ударом. Открытие творчества могилороев и то, что они передавали сложные идеи совсем как древодалы, было настолько же важным открытием для них, как если бы люди обнаружили разумную внеземную жизнь, разве что куда более горьким, поскольку они веками истребляли могилороев, словно бездумных зверей. Для создания, наполненного состраданием к другим, из-за чего и началось это движение, это было коротким и тяжёлым возвращением на землю. Мировоззрение, которое составляло основу их жизней, основательно разбилось. Когда оно исчезло из-под них, не все смогли приспособиться.

  Невозможно было отрицать того, что могилорои оказались куда больше похожи на них, чем они хотели бы полагать, что древодалы были не такими уж и особенными, как они считали. Это не значит, что каждый из них хотел распространить это знание. Древодалы-воины, прославившиеся за истребление диких зверей, растеряли бы всю славу и, возможно, стали бы изгоями, поэтому некоторые из них старались разрушать пограничные знаки. Однако сама социальная структура общества людей-рогоухов, не имеющая авторитетов и предпочитающая независимость, сделала внесение доктрины невозможным. Большинство древодалов к тому же были слишком справедливыми, чтобы попытаться отрицать правду, насколько бы горькой она ни была. То, происходило между людьми-рогоухами и могилороями, началось как обычное хищничество в природе, но стало геноцидом среди людей. Это не могло – и не станет – продолжаться.

  Цивилизация древодалов не была особенно большой или многочисленной. Информация быстро распространялась по лесному рефугиуму. Однако изменение произошло ещё быстрее из-за особенного ребёнка, ставшего очень известным среди людей-рогоухов того времени. Поначалу они звали его «Маленьким Чудовищем» и похожими сочетаниями, но вскоре он был переименован «Мостом». Этот маленький осиротевший могилорой появился в их жизнях, словно мост между двумя невероятно различными культурами, и он сделал первые шаги к мутуалистическому сосуществованию хищника и добычи.

  Они говорят, что мать Моста была последним могилороем, убитым древодалами, но очень маловероятно, что это варварство завершилось в тот же день – слухи быстро ходят по лесному рефугиуму, но не настолько. Однако Мост действительно пошатнул их устои, когда его нашёл и взял к себе юный воин-древодал. С возраста примерно четырёх месяцев его воспитывали люди-рогоухи – то есть, он уже обучался чему-то у матери к этому времени и не был совершенно чистым листом. Так или иначе, по развитию он был, как семи-восьмилетний человеческий ребёнок; могилорои покидают матерей к году, и только тогда функционально становятся взрослыми. Мост уже усвоил какую-то часть культуры своего вида и научился строить простые ловушки для ловли небольших животных, но был ещё наивным крохой и не смог бы выжить самостоятельно. Поначалу он боялся незнакомцев и привязался лишь к одному древодалу, который нашёл его, привёл в деревню и принял родительскую роль, поскольку для могилороя очень неестественно взаимодействие с другими особями кроме единственного родителя. Но постепенно, из-за совершенно иного стиля жизни, он привык к людям-рогоухам в целом, и через несколько месяцев после смерти матери показывал невероятную любознательность, желание обучаться новым навыкам и показывать их своей новой социальной группе. Он полностью разрушил предрассудки древодалов, приходивших издалека, чтобы увидеть некого «дикого зверя», а уходивших, познакомившись с человеком, мало отличающимся от них самих. Мост, единственный социализированный могилорой, показывал обычно скрытые от других личность и сложные эмоции.

  Хотя поначалу на сироту реагировали плохо, и при его появлении матери уводили детей подальше, говоря, что когда он вырастет, он съест их всех, однако вскоре маленький хищник стал обычной частью их жизней. Поначалу он питался небольшими рыбами, которых ловил в ближайших ручьях опекун, понимавший, что его собственный рацион не подходит подобным животным, однако вскоре Мост сам начал ловить лепусов и молодонтов, используя уже изученные с матерью ловушки, вскоре изменённые для большей эффективности. Древодалы не мешали, понимая преимущества «деревенской кошки», которая контролировала вредителей и позволяла самим людям-рогоухам держать руки чистыми. Мост был идеальным хищником, с которым можно было делить деревню: он видел самих древодалов, как друзей, и эффективно охотился на вредителей, а потому теперь занимал важное место в их обществе.

  Птенец прожил с людьми-рогоухами больше, чем год – куда больше, чем он прожил бы с матерью, и за это время он усвоил множество их привычек. Он также повлиял на свой приёмный народ: он научил древодалов рисованию, искусству, которое ранее не рассматривалось ими, но скоро стало одним из излюбленных времяпровождений, а в будущем даже приведёт к появлению первой письменности. Но со временем его природа приказала ему отграничиться, покинуть их земли, чтобы найти собственное место, и однажды Мост исчез, оставив дыру в сердцах всех, кто знал его (а также в экологии деревни древодалов).

  Мост навсегда изменил древодалов. Они тоже, однако, оставили на нём свой след – среди своих Мост был ненормальным. Он не говорил на понятном им языке, забыв речь своей матери и вместо этого научившись говорить на языке древодалов, хотя куда более низко и медленно. У него также отсутствовала территориальность, на которой основывалось общество могилороев: выращенный древодалами, перемещающимися между деревнями без ограничений, он не усвоил подобного понятия, из-за чего нарушал социальные нормы, надолго задерживаясь на чужих территориях. Однако в нём отличалось что-то более фундаментальное, чем простое непонимание правил – Мост не был враждебен к другим, если замечал их. Был ли он просто случайным мутантом? Или же сказалось его неестественное детство в большой и поддерживающей группе, которое было бы невозможно в дикой природе, навсегда изменив работу его мозга?

  Могилорои должны быть очень территориальными. За прошедшие миллионы лет эволюция предпочла именно этот путь. Однако даже если им не нужны социальные связи для выживания, и с наступлением зрелости их образ жизни предотвращает их формирование, даже осевшие взрослые могилорои сохраняют скрытые социальные инстинкты, выученные в молодости, иногда ища социальных взаимодействий другими путями. Хотя они плотоядны, они полагаются на создание ловушек, а не на активное преследование добычи, то есть, они не особо любят охотиться на других животных, как некоторые люди; они прагматичны, ловя животных, чтобы выжить самим, но в основном достаточно этичны и не заставляют долго страдать даже мало похожих на них животных. Несмотря на их одиночную природу, у могилороев очень развита идея сознания, понимание того, что у других животных другие ощущения, отличные от их собственных. Они полагаются на понимание мыслей других животных, чтобы предсказать их следующий шаг и поймать их. Однако их внимание выходит за пределы простого насыщения. Когда они не ждут добычу, могилорои редко вредят другим животным, и иногда интересуются другими видами исключительно для удовлетворения собственного любопытства. Они поедают циркуагодонтов и хоботников, но вовсе не ненавидят их. Часто они проводят время среди возможной добычи, поначалу, конечно, изучая лучшие способы поймать её, но со временем в этом отпадает явная необходимость, а могилорой продолжит это делать исключительно для нахождения в чьей-то компании. Они ищут этих взаимодействий с другими видами в попытке создать какое-то подобие социальной связи, что взрослые не могут сделать с особями собственного вида. Могилорой обычно не воспринимается, как хищник, поскольку всю грязную работу делают его инструменты, то есть, он зачастую может свободно перемещаться среди стад травоядных и наблюдать за ними вблизи. Иногда могилорои даже могут действовать не в собственных интересах и отводить отдельных особей подальше от ловушек – это явный пример формирования социальной связи, хотя очень изменённой, скрытой, и всё же не окончательно утерянной.

  Не без оснований можно предположить, что одиночный образ жизни могилороев диктуется их генами, и сами могилорои считают так. С рождения они говорят детям жить именно так, и ожидается, что молодь покинет матерей после первого года жизни. Они больше не смогут напрямую контактировать с другими могилороями и создавать новые социальные связи, а потому, когда они вырастают, и их некогда впечатлительные мозги обрезают синапсы, молодые могилорои не усвоили никакой концепции социальности, а потому продолжают этот цикл с собственными детьми. То есть, на самом деле одиночная жизнь могилороев имеет в равной степени культурные и биологические причины.

  Мост же, выращенный социальным видом в период формирования личности, сломал этот шаблон. Даже после заселения, когда мозг могилороя окончательно взрослеет и куда менее открыт к обучению новому, Мост не стал отшельником, поскольку впервые кому-то из его вида не говорили делать это. Никогда не ожидалось, что он покинет деревню, станет независимым – его приёмный народ наоборот, боится одиночества больше всего на свете и поощряет сотрудничество, а также сохранение социальных связей. Так люди-рогоухи выживают. Инстинкт и физиологические изменения в его мозге сказали Мосту покинуть древодалов, чтобы стать самостоятельным, но его воспитание увело его на совершенно иную тропу. После нескольких месяцев странствий побитый Мост вернулся в деревню, к единственному известному ему образу жизни, поимке садовых вредителей, где и прошёл через процесс заселения, полиняв во взрослую чёрно-белую шкуру. Древодалы, чья нынешняя реакция резко контрастировала с тем, что было бы меньше чем два года назад, были рады вновь увидеть хищника среди них.

  Поскольку могилороев больше не преследовали, в последующие годы они вновь заняли земли у деревень древодалов. Как и ожидалось, они были враждебны по отношению к Мосту, даже если он не проявлял агрессии по отношению к ним, и установили свои границы далеко за местами его охот, хотя постоянно обменивались с ним символами и изображениями на пограничных линиях, к большому интересу древодалов, теперь понимающих их функцию. Они издалека наблюдали за странным собратом и его близкими взаимодействиями с древодалами, а также отсутствие страха или агрессии по отношению к ним, и им был любопытен другой вид, обитавший здесь – могилорои давно заметили растущий интеллект древодалов, ещё то того, как сами древодалы заметили разум могилороев, но их любопытство было значительно перевешено страхом и количественной силой древодалов. Но больше им не нужно было бояться, и они подбирались всё ближе и ближе. Разумеется, не у всех были благие намерения: однажды более старый и крупный самец попытался убить Моста за территорию, и был бы успешен, если бы древодалы не кинулись бы защищать его от очень сильного соперника. Это место оказалось очень странным для него, и он ушёл далеко-далеко. Но других, более молодых и более открытых к новому могилороев это место привлекало, а не отталкивало. Для создания, пытающегося выжить в дикой природе, безопасности обитания среди древодалов, данной Мосту, было достаточно, чтобы переступить через усвоенные ранее знания.

  Однажды, через несколько дней после возвращения Моста, в деревню пришёл другой ребёнок-могилорой не старше Моста, когда он впервые появился здесь. Сначала она что-то бормотала тихим гортанным голосом, а потом более уверенно поприветствовала древодалов на их языке. Она не могла вспомнить больше слов, и люди-рогоухи сразу позвали Моста, предположив, что он сможет перевести её речь. Мост, выучивший язык рогоухов и почти полностью забывший родной, понимал её едва ли лучше их. Но уверенность девочки-могилороя только выросла, когда она увидела кого-то, похожего на себя.

  Что очень нетипично, она совершенно не боялась Моста. Она несколько недель пряталась на окраинах садов, наблюдая за древодалами, где и слышала их язык. Древодалы никогда не видели её, а вот более наблюдательный Мост видел. Она быстро убедилась в том, что Мост совсем не похож на других могилороев. Он видел её несколько раз, но никогда не угрожал, произнося только похожие на урчание приветствия. Подобная вокализация редко используется самцами – в основном матерями потомству, но более молодой Мост очень рано выучил эти нежные сигналы для общения с рогоухами, поскольку они лучше воспринимали подобные звуки, похожие на звуки их собственных новорождённых. Потерянный ребёнок был успокоен, Мост ей не угрожал… и тогда другой могилорой начал ломать их шаблон поведения. Медленно но верно налаживалось общение между ней и Мостом, и за несколько недель она научилась более свободно говорить на языке древодалов, начиная задавать свои вопросы и отвечать на чужие. Со временем она рассказала, что она тоже сирота, хотя её мать, разумеется, не была убита древодалами; она просто сильно заболела, из-за чего девочке пришлось самостоятельно обеспечивать себя, пока она не добралась до деревни. Со временем она сказала своё имя, но рогоухи не смогли бы повторить его, ведь говорила она низким голосом могилороев. Она не знала, что оно значило, и не знала даже, имеют ли имена могилороев значения, потому что она была слишком молода. Поэтому ей дали новое имя на языке древодалов: оно примерно переводится как «Приносящая Большую Удачу», или просто Удача.

  Мост тоже продолжил не подчиняться шаблону, приняв родительскую роль для Удачи. Это было невиданным делом среди могилороев: считалось, что самцы постоят только за себя и, по возможности, будут каннибалами, из-за чего их выращивали именно так. Но этот был выращен молодым древодалом-мужчиной и видел обыкновенность отцовской заботы во всём виде, у которого оба пола в равной степени важны при воспитании детей, из-за чего он обучался по-другому. Из-за этого у Удачи было преимущество перед Мостом: у неё была ролевая модель собственного вида, которая имела те же способности, что и у неё, и выглядела как она. Мост научил её ловить лепусов и прочих садовых вредителей и научил её ценностям древодалов, о социальных связях и необходимости кооперации для выживания. У неё появились друзья: то, чего молодь могилороев обычно лишена – среди детей древодалов, из-за чего в последующих поколениях станет обычным межвидовое общение.

  За последующий год она выросла и стала более самостоятельной, поскольку так будет даже с социализированными могилороями. Даже выращенные среди других, взрослые могилорои останутся интровертами, предпочитая наблюдать издалека и ценя собственную компанию больше компании любого древодала. Однако она также выучила ценность большой семьи, и, в отличие от Моста, никогда не покидала деревню, чтобы найти себя, поскольку уже знала, какому месту принадлежит. Мост был первым шагом к мирному сожительству двух видов, но Удача осветила этот путь. Когда она выросла, у неё родились дети, и она обучала их так же, как обучали её, и её дети тоже не покидали деревни. У неё также выжило больше детей, чем обычно: она положила конец традиции могилороев убивать всех новорождённых, кроме самого сильного, основной причине, по которой у могилороев редко были братья и сёстры. Хотя Мост был невероятно важен для изменения общего мира древодалов и могилороев, у него не было собственного потомства: его импринтинг произошёл на людях-рогоухах, из-за чего у него не было желания найти похожего на себя партнёра – ловушка вырастания без ролевых моделей собственного вида. Однако он был дядей для растущего количества могилороев в деревне всю свою жизнь, и умер он в мире, где молодые поколения никогда не знали времени, когда древодалы и могилорои были врагами.

  Сотрудничество между могилороями и древодалами стало нормой за последующие века, распространяясь по землям людей-рогоухов во всём лесном рефугиуме, а социализированные могилорои связывались с остальными, которые потихоньку привыкали к более объединённой жизни. Могилорои питались вредителями, уменьшавшими продуктивность садов древодалов, и иногда, с разрешения, поедали их мёртвых, возвращая их в землю тем путём, который означал, что мало веществ тратится впустую, и так зародилась мутуалистическая цивилизация хищника и добычи. Уже взрослые могилорои, выращенные не в социальной среде, конечно, никогда не смогут жить с другими, предпочитая общение через пограничные знаки, но их дети смогут, и каждое поколение лесных могилороев становилось менее изолированным, менее жестоким, и куда более мирным. Мир вокруг них становился суровее, но лучшим шансом для того, чтобы оба вида пережили это, была совместная работа.

  Траектория прогресса не одного, а двух видов навсегда изменилась из-за одного маленького решения. Даже в истории, тянущейся настолько долго, как весь мир, маленькие моменты настолько же важны, как большие.