Ленкова Антонина Мироновна (25 декабря 1925- 26 мая 2014)

     Родилась 25 декабря 1925 года в станице Краснокутской Ростовской области в семье донского казака Мирона Павловича Ленкова, лучшего кавалериста 72-го и 66-го полков Ленинградского военного округа. Детство и отрочество прошли в военных городках Ленинградсого военного округа и в Ленинграде, где семья поселилась на территории военного госпиталя. Отец лечился в этом госпитале, но травма, полученная при проведении казацких соревнований, оказалась несовместимой с жизнью, и в 1936 году он умер. Весной 1941 года Тоня заболела и без экзаменов была переведена в десятый класс. В июне 1941 года, по воле судеб, не иначе, как утверждает сама Антонина Мироновна, она с сестрой Валей уехала из Ленинграда в гости к бабушке, которая проживала в станице Краснокутская Ростовской области. Но вокруг уже бушевала война, и девочки, смешавшись с толпой беженцев, оказались в Поволжье. Сдав сесричку в детдом, Антонина пошла работать в МТС, где зимой ремонтировала трактора, а весной на них работала.. Там, в бывшем селении Франк, их здесь впоследствии и разыскала мать.

Осенью 1942 года Тоня добровольно вступила в ряды действующей армии. В составе 44-й автобронетанковой мастерской и 67-го автополка прошла дорогами войны Сталинградского, Южного и 4-го Украинского фронтов. Закончила войну в звании старшины технической службы.

    Осенью 1945 года поступила, а уже летом 1949 года досрочно закончила географическое отделение Узбекского государственного университета. С 1949 года по 1958 год работала в составе Гидрометслужбы, обследуя реки Северного Кавказа, Памира, Прибалтики. Жила в Душанбе, Ростове-на-Дону, Минске. Все остальные годы жизни Антонины Мироновны связаны с журналистикой. Работала на радио и телевидении. В 1967-м году была принята в Союз журналистов СССР. Вела большую общественную работу. Много лет была внештатным лектором Всесоюзного общества «Знание», признана лучшим лектором Дона. В Ростове-на-Дону редактировала на радио музыкальные программы. Знаменательно то, что А. М. Ленкову ростовчане не забывают до сих пор. Вот как-то ей из Ростова пришло письмо-поздравление с Новым годом, где душевно в стихах воспета вся её жизнь.

В 1981 году переехала в город Бердянск. Здесь сотрудничала в газетах, на радио, читала лекции, помогала молодым поэтам, готовила к редакции их сборники. Главным в своей жизни Антонина Мироновна считает поэзию, полюбившуюся с ранних детских лет. То, что бердянцы познакомились с поэзией Людмилы Десятниковой – это всецело заслуга А. М. Ленковой.  

Правительственные награды Ленковой Антонины Мироновны следующие: «Орден Отечественной войны 2-й степени», орден « За мужество», медаль «За оборону Салинграда», медаль «За Победу в Великой Отечественной войне в 1941 – 1945 годах», «Медаль Жукова», медаль «Защитник Отчизны» и12 юбилейных медалей, а также

знак « 25 лет Победы в Великой Отечественной войне», знак «Защитнику Отчизны».Особой наградой Антонина Мироновна считает «Памятную медаль», вручённую ей в честь 35-летия Победы. Диплом к ней подписан легендарными людьми – Павлом Ивановичем Битовым и Алексеем Маресьевым.

   Кто пожелает больше узнать об этой легендарной, неугомонной женщине – прочитайте её книгу «О себе и о времени, в котором довелось жить», вышедшую в Бердянске (ООО «Модем-1» ) в 2008 году. Тут вы ознакомитесь и с публицистикой Антонины Мироновны.

    О ней нужно писать не краткие статьи, а романы, сочинять поэмы. Она этого достойна, и эти произведения по своей остросюжетности будут иметь большущий успех. И о ней пишут в газетах, в книжках, посвящают ей свои стихи. Так, Светлана Алексиевич в своей книге

«У войны – не женское лицо» повествует о Ленковой на 9-ти страницах, Николай Демьяненко об Антонине Мироновне рассказывает в книжке «Жизнь – как море». Поклонники посвящают ей проникновенные, идущие от самого сердца строки:

Мы с тобой две волны в океане большом,-

Две волны, что в одну не сольются,

Мы – две песни с тобой о прекрасном былом,

Но две песни, что разно поются.

Ю. Стравинский

 Покорённый обаянием, эрудицией и ещё чем-то, ему только открывшимся, поэт Георгий Щебланов посвятил Антонине Мироновне несколько своих замечательных стихотворений.

В одном из них он говорит:

Мне для карты астрала на русском теперь есть легенда –

Здесь она, по Морозова, в голосе дивном живёт.

Перед обаянием Антонины Мироновны и я, автор этой статьи, не могла устоять, чтобы не воскликнуть:

Непогода?! Шутки бросьте!

Я лечу к Ленковой в гости,

К Тоне вечно молодой

Сердцем, разумом, душой.

С ней безумно интересно –

Жизнь её - как песня в песне. 

Раиса Чабан

Ветеран Антонина Мироновна Ленкова: «В церковь я не хожу, молитв тоже, к сожалению, не знаю. Но в результате всей своей жизни я уверовала в высшие силы. И на всякий случай себя хорошо вела»

Прошлое содержит темные и светлые стороны. К чему обращать внутренний взор — дело личное. Чего будет больше, зависит от нас самих — ради того, чтобы все получалось, стоит ответственность за свои дни взять на себя самого. Тогда границы невозможного могут стать прозрачны.

Четвертый год Антонина Мироновна не выходит из дома — сказались проблемы со зрением. Что это за испытание для уверенного в себе, деятельного человека, по-прежнему социально активного, — пожалуй, в полной мере могут понять лишь такие же энергичные люди. 87 — солидный возраст, но не отягощающий душу, если каждый день проживать в уверенности, что все обернется к лучшему.

— Антонина Мироновна, что сегодня вносит в Вашу жизнь положительные эмоции?

— Теперь я очень дружу с детьми. Ко Дню Победы и в будние дни ко мне приходят ученики из разных школ. Стараюсь им рассказывать так, чтобы захватывало. Трогательный случай был не так давно. Один мальчик, Костя Проценко, шестиклассник, юнкор газеты «Дзендзик» (неплохая же газета была!), написал, что хочет выбрать профессию журналиста после наших встреч! Такое признание от ребенка имеет ценность.

— А каков Ваш путь в журналистику?

— О, все было не быстро и очень интересно. Предыстория заняла, пожалуй, полжизни. Только перед угрозой окончательной потери здоровья я оставила свою первую специальность и, смущаясь, с ребенком на руках, принесла написанные за ночь стихи в местную газету. Как ни удивительно, приняли! Оказалось, это очень увлекательно — быть журналистом и лектором. …Совсем недавно, в канун 65-летия Победы, мне позвонил председатель городского Совета ветеранов войны Геннадий Михайлович Антонов и отчего-то спросил: «Вы верите в Бога?» Совершенно вне контекста беседы спросил. Отвечаю: «В церковь я не хожу, молитв тоже, к сожалению, не знаю. Но в результате всей своей жизни я уверовала в высшие силы. Есть выше нас, умнее нас. Кто-то нас ведет, кто-то покровительствует и предупреждает нас. И на всякий случай я себя хорошо вела!» 

Всю жизнь ко мне приходили в самых сложных ситуациях решения, которые потом оказывались единственно верными, не смотря на кажущуюся абсурдность. Даже не приходилось ждать, чтобы удостовериться в этом: на то место, где я только что стояла, падали тяжелые глыбы, неведомое предчувствие не позволяло прятаться в бомбежку в окопчике, который следом за этим накрывало прямым попаданием. И в военное, и в мирное время всегда нечто оберегало меня.

Антонина Мироновна Ленкова родилась 25 декабря 1925 года в донской станице Краснокутская Ростовской области. Отец Антонины Мироновны, служивший в кавалерии Ленинградского военного округа, перевез семью в Ленинград, когда дочери было четыре года, но вскоре умер от полученной травмы. Мать поступила работать санитаркой в госпиталь, поднимала детей — Тоню с сестрой сама. В канун начала Великой Отечественной войны вместе с младшей сестрой уехала к бабушке в станицу, избежав Ленинградской блокады. В 16 лет стала участницей войны — ремонтировала трактора в МТС, работала в 44-й Автобронетанковой мастерской, затем в 67-м автомобильном полку — чинила двигатели военной техники. В мирной жизни сумела совместить воспитание сыновей, учебу в университете, тяжелую, требующую высокой точности работу гидрографа. После ухудшения здоровья работала корреспондентом печатных изданий и журналистом на радио, лектором общества «Знание». Член НСЖУ. На протяжении 30 лет проживает в Бердянске. Ветеран войны. Имеет награды — медаль «За оборону Сталинграда», значок «Отличный шофер», «65 лет Победы», орден св. Георгия Победоносца.

— Вы считаете это интуицией?

— Наверное, несколько глубже. Я не суеверная, но собственным предчувствиям верила всегда, особенно после случая, произошедшего со мной в январе 1942 года. И до этого, в 1941 году, я просто силком увезла младшую сестру из Ленинграда за несколько дней до объявления войны — такое неодолимое предчувствие близкой беды охватило меня! Мама не смогла со мной сладить, сдалась и разрешила ехать к бабушке одним за много тысяч километров в Ростовскую область — при том, что последние полторы сотни километров до казачьего хутора нам предстояло преодолеть самим, транспортного сообщения не было. Я тогда обошла безуспешно весь рынок, как мама учила, в поисках попутки, а нашла попутный самолет-кукурузник, возивший почту и удобрения. Я просто задала вопрос на почте — как доставляют письма и газеты, и выяснилось, что как раз сейчас предстоит такой рейс. Я попросилась, удивив до крайности работников почты, и никто не нашелся с аргументами, отчего бы двум путешественницам не долететь к бабушке. Пилот только спросил — не толстые ли девчонки, но, увидев нас, успокоился — мы были очень худенькие.

— Ищите да обрящете — так получилось?

— Именно, главное — видеть цель, дорожить ею и не говорить себе, что это невозможно. Если это необходимо — все получится, даже если логических предпосылок не видно. Но и у бабушки меня не отпустили предчувствия беды — с началом войны я приняла решение ехать спасаться …в Самарканд, там у меня были друзья по переписке, с которыми мы никогда не виделись вживую. Нас опять не пускали — тогда мы с сестрой просто сбежали, без денег и теплой одежды в ноябре. Каким-то чудом не потерялись в волне беженцев, в конце концов я устроила сестричку в детский дом, а сама напросилась работать трактористкой, на ходу осваивая азы профессии. Никто не думал, что на нашу донскую землю придут фашисты — но они пришли. Не смотря на все мучительные испытания, которые пришлось тогда принять, мы получили и некоторую пользу, которую оценили лишь спустя годы: благодаря своим скитаниям не были на оккупированной территории, соответственно, не имели «темных пятен» в биографии с точки зрения коммунистической партии, значит, могли работать и учиться где угодно. Но это было потом — а тогда предстояло много такого, что невозможно представить живущим нынче людям. И кто знает, выдержала бы я все ужасы, не будь у меня уверенности, которую вселила в меня встреча с одной женщиной. В своих книгах я назвала ее «Женщина, которая все знала». Это случилось в январе 1942 года — среди беженцев оказалась женщина, пробиравшаяся дальше на восток, она предсказывала будущее всем желающим. Сначала я подняла на смех саму возможность предсказания — гадалка не может быт авторитетом для советской комсомолки! Но все, что она мне рассказала — сбылось. Наша встреча с мамой (она все-таки нашла нас), будущие превратности судьбы, болезни, успехи, браки — буквально вся жизнь. Женщина ушла дальше, а на моих глазах начали сбываться ее предсказания для других людей. Затем дошел черед и до меня: по Дороге Жизни из Ленинграда спаслась мама, мы встретились. По первому снегу. Как сказала та женщина, я ушла добровольцем на фронт — мне не было еще 17 лет. Меня не брали — я объявила голодовку, просидела два дня, но настояла на своем. Когда война окончилась, я была уже старшиной. В Самарканд я все же попала — пусть ненадолго: вышла замуж за друга по переписке. До встречи мы виделись только на фотографиях. Пусть брак был недолгим — я получила самый ценный подарок в жизни, моего сына Юрия.

— Сложности нашей жизни сейчас несравнимы с пережитыми в послевоенные годы. Перенести все вам помогал характер и уверенность от полученного предсказания?

— О нем я помнила всегда, и вокруг меня оказывались хорошие люди — именно тогда, когда были нужны, куда бы меня ни забрасывало. Предлагали помощь — естественно, каждый раз предстояла какая-то интересная и сложная работа, но в результате удавалось перешагнуть через все беды и жить дальше. Я окончила университет. Забрав сынишку в охапку, отправилась работать в заповедник «Тигровая балка» — там тогда вправду водились тигры и прочая опасная живность. По возвращении оттуда мой трехлетний сын поражал воспитателей и родню: он просто не знал, как это — не слушаться! В Советском Союзе работало 56 гидрографических групп, я была единственной женщиной — руководителем группы. Но здоровье не позволило остаться в этой профессии на всю жизнь.

— Многие люди, прошедшие войну, затем всю жизнь посвящают мемуарам. Вы стали одной из героинь биографической книги С. Алексиевич «У войны не женское лицо». Когда Вы обратились к воспоминаниям?

— В фильмах конец войны нам показывают так: эшелоны, полные веселых ребят с гармониками, украшенные весенними ветками, возвращаются на Родину, их встречают счастливые родные и друзья. Но ведь сразу после победы распустили «по домам» только стариков, женщин и студентов, для большинства мужчин служба затянулась еще на несколько лет. Я старалась жить так, чтобы жизнь сегодняшняя перекрыла собою воспоминания. В первые десятилетия после Победы я гнала от себя память о пережитых ужасах, просто не возвращалась мысленно в то время. Только однажды, проводя исследования Волго-Донского канала, — пролетали над ним на самолете гидрометеослужбы на высоте 50 метров в сильный ветер, — настигло осознание того, что же произошло. Окончив исследования Волго-Дона, самолет свернул в степь. Я увидела ее такой же, какой она была тогда, когда здесь шли бои за Сталинград: темно-рыжая, в длинный заплатах сдуваемого ветром снега, сверху словно забинтованная. Меня в тот момент просто ранила мысль о тех, кто остался лежать в этой степи, стал землей и травой. И как бы ни было тяжело обращать мысленный взор назад, мы обязаны беречь память — из жизни невозможно выбросить ни дня. Каждый день сегодняшний — ступенька к нашему завтра.

20 08 2012   Екатерина Вьюнкова

Фронтовик Антонина Ленкова: «Я бы до сих пор считала себя страшно храброй…»

Самая ужасная война 20‑го века перевернула жизнь людей. О ней написано много и свидетельства всех очевидцев неповторимы. Но то, каким увидела фронт женщина, заслуживает отдельного внимания. На долгих пять лет женщине пришлось стать роботом, солдатом. Солдатом, который спасал, стрелял, стоял у станка, бомбил, убивал… Участница Сталинградской битвы Антонина Ленкова рассказала нашим читателям то, о чём обычно не рассказывают на помпезных встречах с ветеранами. Она рассказала о другой — женской — войне 1941 – 45 годов.

Странное предчувствие

— Антонина Мироновна, как для Вас началась Великая Отечественная война?

— Всё началось с предчувствия беды. Я была слабым ребёнком, климат Ленинграда не подходил для моего здоровья. Когда в 1941‑м заканчивала девятый класс, заболела ангиной и из‑за состояния здоровья была освобождена от экзаменов. Поэтому июнь посвятила своему любимому занятию — чтению. Но тут начало происходить что‑то странное — меня охватило беспокойство, я вдруг очень захотела уехать из Ленинграда. И, несмотря на то, что мы собирались поехать к бабушке в Ростовскую область в августе, я начала уговаривать маму отпустить нас с десятилетней сестрой в июне. Заметив, что со мной творится что‑то неладное, даже соседи уговаривали маму. Вместе с сестрой мы вылетели от станции Миллерово в кабине самолёта-кукурузника, который доставлял почту на далёкий хутор. Туда добрались за три дня до войны… Это нас и спасло, ведь вернувшись после войны в Ленинград, я узнала, что из моего девятого класса блокаду пережили только три девочки. Все остальные умерли в первую же зиму…

«Девушки, за руль!»

— Когда гостила у бабушки, отправилась в станицу Боковскую в райвоенкомат. Но мне ответили коротко: «Детей на фронт не берём. Комсомолка? Вот и прекрасно. Организуй помощь колхозу». Вот и я осталась лопатить зерно да убирать овощи. Мозоли на руках стали твердыми, губы потрескались, лицо покрылось степным загаром.

А война приближалась. Тогда я, пятнадцатилетняя девочка, решила проситься у бабушки в Самарканд. Дело в том, что в 1938 году в «Артеке» я познакомилась с девочкой по имени Мамлакат. Потом была дружба и многолетняя переписка с ней и её одноклассником Ибрагимом. С этим мальчиком мы договорились встретиться. Но началась война. Я подумала, что в Самарканде нам с сестрой будет безопасней. Но нас не отпускали всем хутором. Тогда ночью мы решили бежать.

В ноябре, в летних платьицах и сандалиях, которые остались с лета, пошли пешком на станцию. С собой был только каравай хлеба и тёткин пуховой платок. Дальше была дорога под обстрелом немецких самолётов и поток эвакуированных, который мы догнали через несколько дней пешего пути. В трудное время спасла доброта людей: лейтенант усадил нас в товарный вагон военного эшелона и мы добрались до Сталинграда. Там начальник эшелона выдал нам портянки, вещмешок с сахаром и сухарями, две кружки и одну на двоих плащ-палатку. Нам было суждено остаться в бывшей республике немцев — Поволжье.

Из Сталинграда пароходом, затем снова поездом добрались в два часа ночи до станции Медведицкое. Людской волной нас выплеснуло на перрон. А так как сами, превратившись в две сосульки, мы не могли двигаться, то стояли, прижавшись, придерживая друг друга, чтобы не упасть. Замерзло всё, даже мысль. Я с трудом припоминала, что подъехала наполненная людьми бричка, и нас привязали сзади. Надели ватники. Сказали: «Идите, иначе вы замерзнете. Не отогреетесь. Вас нельзя везти…» Мы сначала падали, но шли, потом даже бежали. И так шестнадцать километров до райцентра.

Ещё пять дней мы просидели в коридоре то ли исполкома, то ли сельсовета, рядом с горящей печкой. Наконец за нами пришла машина из села Франк. В кабинете председателя колхоза имени «1 Мая», которому поручили организовать колхоз из женщин, стариков и детей, спросил:

— Ты сколько классов успела закончить?

И очень обрадовался, даже не поверил, когда я сказала, что девять.

— Вот и хорошо. Будешь мне помогать в конторе.

Но тут я увидела висящий за председательской спиной плакат «Девушки, за руль!».

— Не буду сидеть в конторе, — ответила председателю. — Если меня научат, я смогу водить трактор.

Трактористы были нужны колхозу позарез. Тракторы стояли, занесенные снегом. Мы откапывали их, разбирали, обжигая руки о металл, оставляя на нём куски кожи.

Однажды перед выходом в поле открыла краник картера — проверить масло. Пошла какая‑то сыворотка. Кричу бригадиру, что автол новый надо залить, он подошёл, каплю в руках растёр, понюхал зачем‑то и говорит: «Не бойсь! Еще день поработать можно». Отвечаю: «Нельзя, сами говорили…» Перебивает: «Наговорил на свою голову — спасу от вас нет, грамотные больно. Говорю: езжай, так твою разэтак, значит, езжай!» И отошёл.

Поехала. И вдруг — под самое сиденье — тук, тук, тук! Глушу мотор, подбегаю к смотровым люкам, открываю их, а они с той, внутренней стороны, в мокром от масла металлическом песке — два шатунных подшипника расплавила вчистую! Опустилась на землю, обняла колесо, заплакала. Обернулась на какие‑то звуки. Ну и ну! Председатель колхоза, директор МТС, начальник политотдела и, конечно, Иван Иванович собственной персоной.

Начальник политотдела поворачивается к бригадиру:

— Я что, эту девочку под суд отдавать должен? Твоя была обязанность — масло проверить…

Так и обошлось, разговорами. А Иван Иванович никогда больше при мне не матерился.

Мой рабочий день целиком зависел от трактора: пока он работал, я с него не слезала. С таким коленчатым валом он обычно работал сутки, иногда часов тридцать. Потом нужно было делать перетяжку шатунных подшипников. В тот день часа три-четыре можно было поспать…

Там я встретила женщину, которая «всё знает». Она рассказала, что моя мама, оставшаяся в Ленинграде, жива и придёт к нам «по теплу». А я должна уйти из селения по первому снегу. Ещё она сказала, что пройдя через весь огонь войны, я останусь жива, и несмотря на то, что смерть всегда будет рядышком, всё переживу. И, действительно, скоро нашлась мама. За исключительную честность её назначили распределять продукты между госпиталями блокадного Ленинграда. Вот на какой работе она была! А в феврале сорок второго её вывезли по ледовой Дороге Жизни, умирающую от голода… Я всю жизнь об этом помнила, и дети мои помнили…

«Покупатели» старались нас не замечать»

Когда закончились полевые работы, мама вдруг сказала мне закончить школу. Вы даже не представляете себе, как после всего пережитого было странно оказаться за школьной партой! Но не успело мне исполниться 17 лет, как Сталинградский обком комсомола обратился с призывом к молодёжи добровольно вступать в ряды защитников Сталинграда. Мы всем классом отправились в райком. Там всё прошло гладко, а в военкомате пришлось повоевать. Когда речь зашла о неполных семнадцати, я обозвала военкома бюрократом и объявила голодовку. Села с ним рядом и двое суток не сдвинулась с места, отодвигая предлагаемый им кусок хлеба и кружку кипятку. Пригрозила, что умру с голодухи, но сначала напишу записку, кто виноват в моей смерти. Он направил меня на медкомиссию. Всё это происходило в одной комнате. И когда врач, проверив зрение, развела руками, военком рассмеялся и сказал, что я зря голодала. Но я ответила, что это я из‑за голодовки ничего не вижу. Отойдя к окну, поближе к злосчастной таблице, я разревелась. И специально ревела до тех пор, пока не выучила нижние строки. Потом утёрла слезы и сказала, что готова ещё раз пройти комиссию. Кое-как прошла…

— Почему Вы так настойчиво старались попасть на фронт?

— Когда я вступала в комсомол, а это было после финско-советской войны, все госпитали до отказа были забиты и ранеными, и обмороженными. И когда я, в день своего 15‑летия, в Смолинском райкоме комсомола получала билет, меня спросили: «Если будет война и Родина тебя позовёт встать на её защиту, пойдёшь?», я пообещала, что если будет война, то не буду ждать, пока меня позовёт Родина, сама пойду.

Так, вот, из Камышина, где мы, 2200 добровольцев, приняли присягу, по левому берегу Волги пешком шли до самого Капустина Яра. Там размещался запасной полк. В пути я подружилась с Аннушкой Ракшенко и Асей Басиной (позже мы познакомились с четвёртой подругой — Ксенией Фисенко). Подруги военной специальности не имели, я же свою считала невоенной. В запасном полку, среди тысяч мужчин, мы как‑то затерялись. «Покупатели» (представители полков, которые набирали работников), во всяком случае, старались нас не замечать. Но когда мы шагнули в ответ на команду: «Шофера, трактористы, механики — три шага вперёд!», «покупателю», а это был молодой старший лейтенант, не удалось пройти мимо. Я сделала не три шага, а пять, и он остановился, молча уставившись на меня.

— Почему вы отбираете только мужчин? Я тоже трактористка!

Он удивился:

— Нее может быть. А ну — порядок работы трактора.

— Один, три, четыре, два.

— А подшипники плавила?

Я честно призналась, что два шатуна расплавила вчистую, добавив, что это поначалу, по неопытности.

— Хорошо. Беру. За честность, — и, кивнув, пошёл дальше.

Вместе со мной, упрямо стиснув зубы, шагнули Аннушка и Ася. Старший лейтенант сделал вид, что так и надо.

Командир части, знакомясь с пополнением, задал старшему лейтенанту вопрос:

— Ты зачем привёз этих девочек?

Тот, смутившись, ответил, что ему стало нас жалко: попадут куда‑нибудь, перебьют, как куропаток.

Командир части, помолчав, вздохнул и сказал:

— Хорошо. Одну — на кухню, другую — на склад, кто пограмотнее — в штаб писарем.

Самой «грамотной» была я, но работать писарем! И я, забыв всё, прямо‑таки взвилась:

— Мы — добровольцы! Шли защищать Родину. Мы пойдём только в боевые подразделения…

Наверное, у меня был решительный вид, потому что полковник сразу сдался:

— В боевые так в боевые. Двоих — в летучку, на станки, а эту, языкастую, — на сборку моторов. Если за месяц не научится собирать моторы с закрытыми глазами и не уложится в нашу норму, пойдет, куда прикажу. Думаю, что она сама еще попросится в писари…

Так началась наша служба в 44‑й автобронетанковой полевой мастерской.

«Боевое задание — в сутки мотор»

— Тяжело было на новой работе?

— Сказать, что тяжело — это ничего не сказать. Мы были заводом на колесах. На машинах, их звали летучки, — станки: фрезерные, расточные, шлифовальные, токарные; электростанция, заливка, вулканизация. На станках работали по два человека. Каждый по двенадцать часов без единой минуты передышки. На обед, ужин, завтрак подменял напарник. Если подходила очередь кому‑то идти в наряд, значит, оставшийся работал двадцать четыре часа. Труднее всего было на сборке. Здесь смен не было. Боевое задание — в сутки мотор. Казалось, что это невозможно, но мы потому и победили в этой страшной войне, что каждый на своём месте делал невозможное. Работа не прекращалась и под бомбёжкой. Работали в снегу, в грязи. И не было ни единого случая самой мелкой недоделки.

Через месяц командир части устроил настоящий экзамен. Я с честью выдержала его: собранный за двадцать три часа мотор работал на испытательном стенде как часики… На построении части был зачитан приказ о присвоении мне звания младшего сержанта.(Использованы фрагменты из книги Светланы Алексиевич «У войны неженское лицо»).

Вдруг в наше подземелье прибыл дивизион катюш. Нужен был капитальный ремонт двигателей. Когда принесли моторы, оказалось, что они американские и ни один наш ключ не подходит, ни одной запчасти нет. То есть нужно было всё, до последней контргаечки, самим выточить. Но на это нужно было время, поэтому нам дали небывалый для тех дней срок — десять суток. И когда ракетчики с катюш это узнали, они схватились за головы: «Вы знаете, что наверху? Там же каждая минута кровью оплачена!» И тогда мы пошли на рекорд, о котором я до сих не могу вспоминать без слёз. Мы работали без передышки и сна. Повара нам что‑то в рот вкладывали и фляги подносили… Работа была сделана за трое суток. Через 72 часа дивизион катюш вышел из подземелья. Помню, когда последнюю контргайку завинтила, обняла мотор… и больше ничего не помню.

Хронически хотелось спать. Однажды, по‑моему, это было в Зимовниках, я только пришла прилечь на пару часов, как началась бомбёжка. Подумав, что лучше пусть меня убьют, чем испорчу себе такую радость, как двухчасовой сон, я повернулась на другой бок и прикрыла уши. Но тут среди грохота рвавшихся неподалёку бомб вдруг различила какой‑то стук, раздавшийся совсем рядом. Сейчас должно рвануть, но взрыва не было. Значит, не разорвалась, можно спать, и я провалилась в глубокий сон. Чувства страха у меня не было. Лишь иногда, после самых яростных налётов, дёргал зуб.

Слышу сквозь дрёму — машина остановилась, водитель вышел. Командир вдруг запустил свои руки ко мне под тулуп. Первая мысль была, что у него руки замёрзли, а потом поняла, что не в этом дело. Я схватила автомат: «Товарищ старший лейтенант, вы же знаете, как я стреляю. Я же только начать могу, а дальше все 56 пуль окажутся в вас». Он сразу остыл и выдохнул: «Дура».

«Ключ к послевоенной жизни был вручен нам войной»

— Антонина Мироновна, Вы постоянно находились в физическом и психическом напряжении. Война отразилась на Вашем здоровье?

— Я бы до сих пор считала себя страшно храброй, если бы спустя пять лет после войны не была вынуждена из‑за постоянных болей обратиться к специалистам. Невропатолог, спросив, сколько мне лет, сказал изумленно: «К двадцати четырём годам разрушить всю свою вегетативную нервную систему! Как же вы жить собираетесь?» Я ответила, что жить собираюсь хорошо и что всё трудное у меня позади. Но прошло всего несколько дней моей гражданской жизни, и у меня опухли суставы, отказала и стала страшно болеть правая рука, еще более ухудшилось зрение, опущенной оказалась почка, смещенной печень и, как выяснилось позже, вчистую разрушенной была вегетативная нервная система.

Я всю войну мечтала, что буду учиться. И университет стал для меня вторым Сталинградом. Я окончила его на год раньше, иначе не хватило бы сил. Как в войну, четыре года в шинели и до белизны вылинявшей гимнастёрке, на одну стипендию… С первым сыном я поднимала одну специальность — гидролог, со вторым другую — журналистику. Слишком много сил забрала война, организм был подорван. Рождение второго моего мальчика стоило мне утраты зрения в левом глазу. А гидрологу нужно бинокулярное зрение. Пришлось начинать жизнь с нуля…

— Вы рассказали о предчувствии беды перед началом войны, о предсказаниях ясновидящей… Как считаете, в критической ситуации у людей обостряется «шестое чувство»?

— В церковь я не хожу, посты не соблюдаю, молитвы не знаю. Но верю в то, что над нами существует какая‑то высшая сила, абсолютный разум. Он наказывает тех, кто плохо себя ведёт и помогает тем, кто живёт по совести. Нужно замечать знаки. Всю мою жизнь, в самые трудные моменты, откуда‑то приходили решения, которые оказывались единственно верными. Меня и моих подруг время от времени охватывало предчувствие, которое потом подтверждалось… Помню, сидим с Асей в зимовнике, холодно, мороз… И вдруг сыч закричал. «Ну сыч и сыч», — подумала я. Вдруг Ася как зарыдает… Я спрашиваю: «Ты что?», а она отвечает: «А это он мне кричит… Кричит, что брат погиб». Через две недели пришло письмо и фотографии с похорон её брата. Его убили как раз в ту ночь, когда закричал сыч…

— Женщина на войне становится солдатом, работником, другом, соратником… Но ведь она остаётся Женщиной, и природные потребности «никто не отменял». Как Вы во время войны следили за собой?

— У нас была санинструктор Олечка, полевая жена, которая проверяла головы и если что‑то находила, женщин стригли наголо. Слава Богу, что мы всегда были в керосине и у нас ничего не заводилось. Работала полевая баня.

Мужчины понимали, что сильно нагружать нас в «женские дни» не нужно и назначали в караул. Средства гигиены были простейшими — кучи тряпья возле станка, которым руки от керосина вытирали. А в Херсоне, когда мы останавливались на территории хлопкоочистительного завода, для нас находкой стал запылённый хлопок.

Неразлучная четвёрка прошла войну до конца (слева направо):  Ксения Фисенко, Ася Басина, Анна Ракшенко и Антонина Ленкова

Неразлучная четвёрка прошла войну до конца (слева направо): Ксения Фисенко, Ася Басина, Анна Ракшенко и Антонина Ленкова

— Находясь в огромном обществе мужчин, неужели вы, молодые симпатичные девушки, чувствовали себя в безопасности?

— Конечно, всякое бывало. Нам выдавали автоматы, а я смеялась — мне нужно только запустить очередь и пока все пули не выпущу, не остановлюсь. Как‑то ехали в кабине машины — командир взвода, водитель и я, семнадцатилетняя, подрёмывала между ними. Слышу сквозь дрёму — машина остановилась, водитель вышел, а командир вдруг запустил свои руки ко мне под тулуп. Первая мысль была, что у него руки замёрзли, а потом поняла, что не в этом дело. Я схватила автомат: «Товарищ старший лейтенант, вы же знаете, как я стреляю. Я же только начать могу, а дальше все 56 пуль окажутся в вас». Он сразу остыл и выдохнул: «Дура». Когда утром на построении командир части спросил: «Вопросы есть?», я сделала три шага из строя и говорю: «Если ко мне полезут и я убью — а я убью — я буду отвечать за это?» Командир ответил: «Убьёшь, и правильно сделаешь. Слыхали, сволочи?» «Сволочи» молчали. После повтора вопроса ответили: «Слыхали». И всё, больше не трогали ни меня, ни моих девчонок.

— Было ли место военным романам?

— Да. Был такой комсорг полка Валентин Белянкин, который долго за мной ухаживал, а после войны звал к себе в Москву. Но я хранила верность своей заочной любви — Ибрагиму из Самарканда. После войны мы с Ибрагимом всё‑таки встретились, поженились, хотя вскоре расстались… Но это уже совершенно другая история. Отмечу только, что ключ к послевоенной жизни был вручен нам войной. Из войны я вынесла веру в неограниченные возможности человеческого духа. И после всего пережитого не знаю, есть ли что‑нибудь такое, чего б человек не смог вынести…

Антонина Мироновна Ленкова родилась 25 декабря 1925 года в станице Краснокутской Ростовской области. Вскоре семья переехала в Ленинград. Добровольно вступив в ряды Красной Армии, служила 67‑м автополку и 44‑й автобронетанковой полевой мастерской, участник Сталинградской битвы, закончила войну в звании старшины технической службы. В составе Гидрометслужбы обследовала реки Памира, Северного Кавказа и Прибалтики. С 1958 до 1981 г. жила в Ростове-на-Дону, много занималась журналистикой, работала на радио. В 80‑х годах переехала в Бердянск, оказывает помощь молодым поэтам в редактировании и подготовке к печати книг. Награждена орденами Отечественной войны II степени, «За мужество», Святого Великомученика Георгия Победоносца, 16 медалями. Одной из самых дорогих наград считает Знак «Отличный шофер», полученный в апреле 1945 года. Автор книг «Семейная книга», «Моя колея», «Приложение к моей «Семейной книге» и к книге «О себе и о времени, в котором довелось жить».

7.07.11, Семко Алена