Embedded Files
ОДНОКЛАССНИЦЕ
Люсе
А время шло, и снилась ты всё реже,
но этот сон: по льду на лужах дрожь,
ты на руках моих. А где он, дом твой? Где же?!
Проснулся - и ответ приметой. Дождь...
Когда сказали мне, что ты погибла,
назвав примерно дату похорон,
Любовь и Смерть, как Сцилла и Харибда
ударили внезапно с двух сторон.
Холодный дождь из НАВСЕГДА! Разлуки,
разбитый лед разрушенной мечты.
Глаза зеркал, иного мира люки,
закрыли веки цвета пустоты.
Я так хотел в стихах тебе признаться,
всё встречи ждал, не мог придать письму
озона гроз и запаха акаций.
Кому теперь поверю их, кому?!
Кому шепну, как чудились мне в школе,
и множестве других времён и мест,
твой силуэт в лучистом ореоле,
твой, неманерной женственности, жест.
Твой номер с гимнастическою лентой,
три встречи глаз (их, точно было три).
Как их не помнить, эти три момента -
как будто локтем стукнулся внутри!
Для нынешней морали всё так просто,
постель - пересечение орбит.
А я к тебе притронуться без спроса-то,
тогда боялся, чтоб не оскорбить...
Вы с пацаном прощались — Юрка, что ли?
Ты отстранялась, в шуточной борьбе,
а ревность болью требовала боли
и я ударил! Первым. При тебе...
Зачем мы память неприятных сценок
от воли независимо храним?
Бойкот во время школьных переменок -
я был сильней, но ты осталась с ним.
А время заспешило вдруг вприпрыжку.
Романтика. То космос, то тайга.
Читал я фантастические книжки.
Писал (тебе, конечно) — мадригал.
Рассыпал Новый год к утру порошу,
как-будто с неба вишни лепестки.
Шептал твой голос: "Жорка! Ты хороший..."
И я с тобой был именно таким.
Моих любимых не стареют лики.
Я вижу их прекрасными - и рад!
Когда Любовь и Смерть равновелики
нас не страшит забвения квадрат.
Как внешность разрушают боль и хлеб нам,
как время их меняет на бегу,
не вижу я. Не оттого, что слепну,
я их иными видеть не могу.
Нам выход: двери школы — двери ВУЗа,
казался из родительских квартир,
как космонавтам — переходом шлюза
на Млечный путь, в громадный взрослый мир.
Но этот мир течёт рекой событий
и разделяет нас рукой судьбы,
а юношеской преданности нити
для линий на ладонь судьбы слабы.
Бетонный сфинкс прямоугольных клеток
к безродным детям холоден и груб
и лепит нам наклейки этикеток
не разжимая, как британец, губ.
Сумел я заскочить в вагончик ВУЗа,
в науках точных - точно не дурак.
Ты - нет, и чтоб не стать родным обузой
попала в ЗАГС под этикетку "брак"...
Узнал я поздно. Что ж, могло быть хуже
когда мои упрямство и кураж
тебя нашли в Одессе с дочкой, мужем.
Нанес визит. Бессмысленная блажь!
У глаз — прямая речь. "Семья — святое!" -
мне в бреши холостяцкой глухоты.
Но на мой взгляд-укор: "Не снись, не стоит..."
потупилась беспомощно: "А ты?"
И я ушел, гася семейный кризис,
тебя желая, за тебя боясь.
Осталась нетелесной наша близость,
осталась нефизическою связь.
И что мне от того, что этот парень
издалека был на меня похож?
Не помогла анестезия в баре
слов "До свиданья" обезболить ложь.
Тебе другой стал ближе и роднее
и мне — другая ближе и родней,
но о тебе я не был честен с нею.
А ты? Была честна с ним обо мне?
Нам незачем рассказывать, не надо,
их, дорогих, от ревности щадя,
как сильно звал магнитный компас взгляда
войти туда, куда глаза глядят,
в запретную - отраву ли, отраду?
За гранью "Ты невеста, я жених",
не стали б мы другим теперь наградой,
(а может быть - и бременем для них).
А времечко текло равнинной речкой.
Карьера, дом, опять работа, быт.
Командировки — да и те без "гречки".
И я смирился, что тобой забыт.
Хотя порой, коль мир уж очень тошен,
в плену у безнадеги и тоски
я снова слышал :"Жорка! Ты хороший!"
и продолжал пытаться быть таким.
Вдруг — телеграмма от тебя, с вокзала!
Мой город — остановка на пути.
Жена мне телеграмму показала.
Она болела. Я не мог прийти!
Кто делал выбор, знает боль расплаты.
Я дальше жил, вдвойне себя казня.
Но, знала б ты - жена моя когда-то
дороже отдала из-за меня.
Бессонница. И доза алкоголя
не помогла. Жена, сквозь дрёму: "Вить?"
Кто снится ей? Кто нравился ей в школе
и жив ли он? Да я не стал будить...
Эмоций и воспоминаний диво,
пока для грёз закрыты ширмы век -
наш микрокосм, наш шанс побыть счастливым.
На сны имеет право человек.
Кого она напомнила тогда мне?
Кем я казался ей издалека?
Бросала многим карты встреч их давних
слепой судьбы неверная рука...
А жизнь прошла непоправимо быстро,
бесстыжих возводя на пьедестал
и я ни президентом, ни министром,
да и поэтом признанным не стал.
Но если замечаю - стих мой ожил
и попадает в такт сердцам людским,
я слышу голос: "Жорка! Ты хороший"
и рад и быть ещё хочу таким.
Скажу перед Малевичем могилы,
ведущим в черноту ли, в белизну,
всем тем, кто меж Харибдою и Сциллой
не сможет безразлично проскользнуть,
что буду из потусторонней бездны
предупреждать вас о дождях во сне,
глаза туманить влагою любезной
о школе, о любви и обо мне.
Page updated
Google Sites
Report abuse