Д.М.Милеев. Воспоминания. За барсами

Дата публикации: 25.10.2015 2:32:37

Весной 1932 года пришел приказ из Москвы, из Наркомвнешторга, о мобилизации двух специалистов по охоте на усиление аппарата охотсистемы, т.к. по всему Союзу проваливались экспортные планы по заготовке диких зверей и пушнины; паевой капитал Всекохотсоюза уменьшился на восемь миллионов рублей, коллективизация нарушила традиционные формы организации заготовок, т.к. колхозы теперь не отпускали охотников, и договоры не выполнялись. Меня отпустили, а второго специалиста Г.И.П. оставили в аппарате Кирлестреста, т.к. его основная специальность была — лесокультуры. Меня назначили зав.отделом звероводства Кирохотсоюза — это было уже интереснее канцелярии.

Здорового барса наши экспортные организации продавали заграницу за две тысячи рублей золотом, а Кирохотсоюз сдавал дефективных зверей, без пальцев, без лапы — за них давали всего пятьдесят рублей, что не оправдывало расходов охотников, а государство терпело убытки, недополучая валюту, необходимую для строительства заводов по программе индустриализации страны.

Я немедленно выехал по бригадам звероловов и объявил, что сдавать нужно только здоровых барсов; соответственно изменили их цены.

Охотники не верили, т.к. их постоянно обманывали — обещали плату одну, выдавали другую, не объясняя как следует смысл этого. Я обещал выплачивать тут же, чтобы восстановить доверие, и киргизский «узун кулак» сработал безотказно; барсы пошли бездефектные и в таком количестве, что мы перекрыли свое задание в несколько раз — но теперь уже «Союзпушнина» не справлялась, барсы стали дохнуть у нее на базе после сдачи зверей по документам. К нам обратились за помощью. Я собрал бригадиров-охотников и мы выработали рекомендации: поить молоком и давать разнообразную и свежую пищу — падеж прекратился. Кормили их, оказывается, собачьим мясом, обычно не свежим. Охотники имеют часто дело с выкармливанием зверей и молоко действительно сыграло свою роль в спасении зверей. Теперь мы знаем, что это были витамины, а тогда мы действовали по интуиции и советовались даже в этом больше с киргизскими женщинами, т.к. именно они принимали из рук своих мужей звереныша, выкармливали его своими руками и умели их сохранять. Теперь их опыт мы передали Союзпушнине и дела на базе у них пошли хорошо.

Барс — опасный хищник и, конечно, были занятные эпизоды с ним. Один из них — это перевозка громадного барса-красавца, которого я сам решил доставить на базу Союзпушнины, чтобы оградить этот исключительный экземпляр от всяких случайностей.

Связанного барса мы уложили в ящик одноконной брички, в которую в качестве пристяжного была подпряжена еще одна лошадь. Одноконная бричка имеет более узкий ход, чем пароконная, и, следовательно, менее устойчива — это чуть не обошлось нам в убыток, а, может быть, несчастьем.

Я и бригадир-охотник, поймавший барса, сидели в ящике, держа барса. Зверь неожиданно развязался — у него изо рта выпала палка, стянутая как недоуздок на голове. Зверь начал рычать и рваться. Я ухватил его за уши, а охотник стал заправлять ему кнутовище и увязывать его ремнем, чтобы барс не мог пустить в ход свои клыки. Кучер, испугавшись, соскочил на оглобли, лошади понесли. При въезде с пустыря в одну из улиц, куда нам нужно было ехать, был мост через арык не во всю ширину улицы, а только в средней ее части лошади едва не завалили нас в арык, а дальше бешеная скачка и рев барса вызвали переполох на улице, повыскакивали собаки, лошади метались с одной стороны на другую по тогдашним ухабам, а кучер не мог ими управлять, т.к. сам сидел под ящиком. Нам удалось все же увязать барса, а затем и остановить лошадей, но то, что мы пережили за эти минуты, память сохранила со всей отчетливостью. Красавец барс был доставлен в полном порядке и стал украшением всей партии зверей. Молодые барсы гораздо скорее успокаиваются, чем старые, но эти последние много эффективнее в составе сдаваемой партии.

Кроме барсов Кирохотсоюз сдавал на экспорт и других зверей: кииков, косуль, бородачей и т.д. Козлята-сосунки погибали в вольерах в большом количестве из-за недостаточно внимательного ухода. Выяснилось, что если косуле дать несвежее, чуть скисающее молоко — она заболевает и быстро издыхает. Я установил это в первые же дни, и с этой целью принялся кормить их своими руками. Козлята быстро ко мне привыкли. Я заметил, что они льнут к человеку, ухаживающему за ними, как щенки, и тогда я попробовал выпускать их — ведь этим дикарям так важно было движение.

Они кружились вокруг меня, не только не убегая в сторону, но даже боялись этого, постоянно возвращаясь, стремясь не оторваться, и постоянно чувствуя присутствие и защиту кормилицы — в данном случае меня. Я отправлялся с ними в парк, в который выходили окна нашего здания, и люди имели возможность любоваться беготней, пируэтами и резвостью этих скалолазов и скакунов. Нарочно оставляя их за дверью, я отворял окно, чтобы посмотреть какую суматоху они учиняли в поисках исчезнувшего хозяина, как блеяли и носились взад и вперед, а увидев меня, прыгали в окно, которое, однако, было очень высоко и недосягаемо для них. Потренировав их на прыжках, я возвращал их в вольер, где они, бедняги, долго не могли успокоиться, когда я вынужден был покидать их. Мой приход еще издали они приветствовали призывным блеянием, прыжками на загородку и пируэтами, что доставляло мне большую радость, так как и я чувствовал к ним теперь привязанность и разделенную любовь.

На дворе Кирохотсоюза размещен был зверинец. Среди зверей была волчица, как мне сказали когда-то служившая у одного крестьянина вместо цепной собаки. Мне захотелось это проверить и предоставить несчастному животному хоть небольшое удовольствие. Со всеми предосторожностями я надел в клетке ей ошейник и, открыв дверь клетки, вывел волка наружу. На всякий случай я взял с собой охотничий кинжал — мало ли что может случиться. Все ворота, калитки, двери, окна были закрыты; за окнами стояли люди с ружьями (я не знал этого), а на заборе — масса зевак, каким-то образом прознавших про то, что волка будут выводить.

Волчица вела себя совсем как домашняя собака, соскучившись по свободе: она изо всей силы тянула меня вперед и вперед. Когда мы приблизились к забору, все зеваки посыпались с него на улицу, подняв крик и суматоху, чем еще больше привлекая интересующихся. За десять минут волчица настолько измотала меня, что я уже не в состоянии больше был ее водить и постарался водворить ее обратно в клетку. В ее желтых глазах не было ни радости, ни благодарности; она только сильнее почувствовала горечь своего заключения. Выражать свои чувства хвостом, как собака, она тоже не умела и никакого «контакта» с хозяином я так и не заметил. Это было досадно, каждый другой зверь как-то это умеет выражать, а волчица, хотя и сродни собаке, но так бесконечно была далека от человека. Вероятно и хозяин отдал ее в зверинец потому, что она была совершенно чужда всему его двору, не сделалась обычной и близкой сердцу «худобой» или «скотинкой».

Как только со зверями дело наладилось, правление Кирохотсоюза стало подумывать о более широких операциях: охоттоварищества южных районов Киргизии обычно принимали участие в заготовках грецких орехов и имели от этого хороший доход. Кирохотсоюз, по согласованию с правительством, добился организации южно-киргизской конторы Кирохотсоюза и направил меня в Джалалабад в качестве ее начальника. Положение здесь было отчаянное: в кассе тридцать семь рублей с копейками и задолженность по зарплате сотрудникам за четыре месяца. Все товарищества ликвидированы, кроме Джалалабадского, лишены кредитов, а имущество их продано с торгов.

Крольчатник Ошского товарищества в четыре тысячи маток хотя с торгов был продан Кирпотребсоюзу за долги, но еще оставался на территории охоттоварищества. Я поехал в Ош. Остановившись в гостинице, я увидел в коридоре бак для кипяченой воды и узнал свое производство времен прошлогоднего заключения в здешней тюрьме; посмотрев на него, вспомнил, что во Фрунзе мне не советовали возвращаться сюда. Но теперь я уже здесь и надо работать. Через нарсуд, вынесший решение, я добился отсрочки в исполнении решения и, срочно наняв подводы, стал вывозить крольчатник, решив его устроить в Кугартской долине в селе Архангельском, поближе к своей конторе. Когда мы вывозили, приехали подводы Кирпотребсоюза и после некоторых препирательств, едва не рукопашных, клетки с кроликами вывезли и они благополучно доставлены были к новому месту жительства. Занятый делами по подготовке к ореховой компании, я сначала не мог уделить достаточного внимания крольчатнику, надеясь на опытного и честного прежнего инструктора, руководившего этим хозяйством. Однако кролики дохли и дохли. Каждый день убыль в 28-32 крольченка. Я собрал совещание специалистов, пригласив одного из энтузиастов этого дела даже из Андижана. Все ссылались на инструкции, на литературу по клеточному содержанию. Энтузиаст из Андижана предложил изобретенную им новую систему клеток из алебастра. Я не внял всем этим советам, считая, что не клетка, а вольеры будут выгоднее. Наконец, выбрав время, поехал в Архангельское за 45 верст на несколько дней, чтобы понаблюдать и выяснить причины гибели кроликов. Заразных болезней я у них не нашел, но подметил, что кролики гибнут от жажды и от того, что они, ночные животные, плохо едят днем в жару.

Получив достаточно наблюдений в этом, я решил выпустить их в траншею, проведя возле нее арык с проточной водой, а кроликов велел кормить ветвями из леса, накрывая ими траншею так, что туда не попадет ни собака, ни коршун, ни филин, ни лисица. Результаты превзошли все ожидания: на глазах скептиков кролики перестали дохнуть, потом стали поправляться, быстро размножаться и им стало тесно во дворе. Тогда я подыскал ущельице возле поселка Михайловского и кроликов переселили туда. За ними стал ухаживать всего один человек с семью выученными для этого собаками — немецкими овчарками. Кролики плодились даже зимой. Подсчеты показали, что к лету будущего года их будет уже миллион голов. Однако события развивались так, что все это дело пришлось мне оставить, а без меня крольчатник перешел в Кирпотребсоюз. Их фотографировали, считали образцом, но молодой колхоз обратился с жалобой на крольчатник, так как, расплодившись в невероятном количестве, кролики стали причинять вред посевам. Крольчатник был ликвидирован как раз в то время, когда в стране не было мяса и других продуктов.