Д.М.Милеев. Воспоминания. Улак

Дата публикации: 20.07.2014 2:46:16

На воскресенье, базарный день, в Чатабазаре назначен был улак по поводу тоя у какого-то бая. Лошади были готовы. Наездники — я, старший табунщик Х. и младший табунщик Сарсан, выехали, чтобы принять участие — подготовить на случай удачи котел, кошмы, самовар; почистили и убрали двор — думали принять важных гостей. Каракуш, отбитый в Каракумах у туркменского курбаши, оказался обладателем замечательного качества: он знал, как надо пробиваться сквозь базарную конную толпу и на улаке, когда нужно либо пробиться к козлу, либо, захватив его, выбраться на окраину. Он поднимался на дыбы, ложился между двумя лошадьми, подминая под себя, и раздав их своей тяжестью, затем поднимался вновь, продвигаясь вперед — и так резал толпу, как нож масло.

Х. и С. должны были, по нашему плану дожидаться меня с улаком, чтобы на своих резвых лошадях умыкать козла дальше и скакать домой с победой.

Мое чудовище — вороной жеребец, по-комудски без гривы, и с жиденьким хвостом, почти с голой репицей, с оскаленными зубами (от ярости) и прижатыми ушами, выделявшийся на сборище своим ростом, на дыбах прошедший всю толпу всадников — внушало теперь страх. Козла я ухватил из-под шеи и, когда Каракуш вставал на дыбы, продвинулся вперед — своей силой вырвал, выхватил тушку из рук его обладателя — я едва удержался в седле, но козел был уже мой: никто не мог бы решиться на борьбу, так как джигиты, стоявшие теперь лицом ко мне, в растерянности стремились только уйти с дороги, чтобы не быть раздавленными. На окраине «жуды» (толпа всадников-претендентов) оказался один Х., а С. — забияка, уже успел подраться со своими соседями, и теперь его били нагайками, а он закрывал свою голову и не мог уйти от осаждавших. Мы с Х. бросились к берегу Таласа — воды было по седло обыкновенному коню. Толпа жалась сзади. По пути на Арал предстояло преодолеть гору — небольшой перевал, на котором была гладкая хорошая дорога. Каракуш, недосягаемый в пустыне, здесь на подъеме стал сдавать. Мы уже были окружены, но подоспевший окровавленный С. помог с другой стороны отделаться от наседавших джигитов. За перевалом Каракуш фыркнул и попросил повода — ясно было, что с дыханием он справился, и тогда, дав волю своим чувствам, мы понеслись со всей силой. Бросая за собой лошадей и осмелевших было наездников, Сарсан и Х. с гиком и насмешками уходили вперед.

Влетев во двор, мы загородили вход бревном, иначе могла произойти свалка, так как улак еще только начинался, всадники еще не потешились игрой и последний приз — улак — еще не разыгрывался.

Аксакалы были пропущены во двор, вопившая толпа осталась снаружи.

Самовар кипел — кошмы были постланы, под большим казаном разводили огонь, козла тут же освежевали и стали спускать мясо в воду. Киргизка, устроившись невдалеке со своими инструментами — скалкой, дощечкой и кожаной скатертью с «хамыртурушем» (кусок теста для закваски) мастерски готовила кульчу (киргизскую ленточную лапшу).

Все предвещало прощение — и аксакалы сдались. За кусочком улачного мяса любой из них поедет хоть за сто верст. Я принес извинение, что раньше времени увез козла, но, да простят мне мое незнание обычая — по ферганским правилам это допускается, если лошадь очень хороша и никто не может ее догнать.

Жеребцы-победители теперь под попонами, вываживались на дворе под завистливыми и восхищенными глазами аксакалов — коневодов. Начался торг: аренда была назначена по сто двадцать пудов — (не хотели брать по двадцать пудов — теперь пеняйте на себя). Прежде чем дать жеребца я должен был осмотреть кобылу, но сейчас дело было горячее, всякая волокита вредна; а лошадей у каждого я приблизительно уже знал и старался только по своим соображениям правильно назначить жеребца. Тут же были распределены и остальные четырнадцать жеребцов, но за них цена аренды назначалась уже по моему усмотрению, ниже.

Когда на заводе узнали, что все жеребцы распределены на случных пунктах конезаводов, никто не хотел этому верить: либо втираю очки, либо придумал какую-нибудь «шутку». Я взял еще трех жеребцов — и они были распределены.

Среди жеребцов один, казахской породы, дикий табунный жеребец пришелся по вкусу богатейшему из коневодов — Кызыл-Башу. Осенью, когда косяки вернулись с летовки на зимние пастбища, на его косяк напали волки. Зубами и копытами он уничтожил всю стаю в пять волков. Кызыл-Баш просил оставить его и на зиму — и я оставил. На заводе были только рады этому, так как жеребец никого не подпускал к себе, в деннике все ломал и нечищенный мог только вызвать недовольство начальства. Но впоследствии это нарушение общего правила было поставлено мне в вину, хотя дело от этого выправилось, а не пострадало.

Итак, угостив аксакалов улачным лакомством, и распределив жеребцов, я выполнил свою вторую задачу. При этом кругом прошла хорошая молва о конезаводских лошадях, а я получил право контроля почти над всеми табунами коневодов Таласа. Немцы и русские брали жеребцов по моей рекомендации прямо с завода, но они брали только рысистых лошадей и давно к этому привыкли.