Д.М.Милеев. Воспоминания. Кабаны

Дата публикации: 16.08.2015 3:35:56

На подходе к Шаинским воротам вероятно ветром пахнуло с гор — Мазурка повела стаю вперед и скоро собаки скрылись из глаз. Там, где сошлись скалы, мы установили, что собаки взяли след кииков, переходивших здесь ночью с одной горы на другую, и решили, что нужно лезть за козлами. Так шли мы по собачьим следам чуть не до самого вечера далеко, к Алашу, и только на краю одного ущелья уловили далекий лай собак, доносившийся снизу: тут все с небывалой быстротой и поспешностью мы побежали вниз, обходя места, где может быть лавина (безлесная полоса), и прыгая друг за другом по скалам, иногда помогая друг другу, подставив товарищу палку там, где на голой отвесной стене негде поставить ногу. Собаки, было умолкшие, снова принялись лаять, но уже на противоположном склоне горы — кабаны пошли наутек, но так как внизу пропасть, они решили ее обойти стороной и тут их у нас на виду остановили собаки. В стаде голов в пятьдесят было с десяток клыкастых кабанов, выделявшихся своим ростом. Я отставал от своих спутников, задыхаясь и чувствуя, что вот еще шаг — и сердце не выдержит. До гребня, за которым Ш-.. и Токо, глядя жадными глазами вниз, уже рассматривали кабанов, оставалось всего несколько шагов, но я остановился, переводя дыхание. Ш-.. подбегал, то ко мне, пытаясь дать мне руку, то на гребень — посмотреть на кабанов, упрашивал дать ему ружье, но я не давал. - Почему? Чтобы для меня стрелял? Когда я, наконец, добрался до края обрыва — застал только хвост этой добычи, которая была у меня в руках, если б не сердце… Я выпустил раз за разом три патрона и как-то непривычно было, что за этим ничего не последовало: собаки отчаянным лаем продолжали провожать табун, который скрылся за бугром. Дольше бежать уже не было сил.

Страшное чувство несостоятельности давило меня, а спутники мои молчали и чувствовалось, что они в душе презирали меня. Собачий лай все удалялся, все глуше становились звуки, которые, наконец, оборвались где-то, очевидно, за горой. Все смолкло; кровь стучала в висках от перенапряжения; мы легли прямо в снег и несколько минут, прикладывая снег ко лбу, утирали пот, не в силах что-либо сказать друг другу. Все упущено. Если бы были ружья у моих товарищей — здесь осталось бы пол стада.

Но долго лежать было нельзя; надо было двигаться, т.к. холод быстро завладевал промокшей одеждой. Мы были очень голодны и обессилены долгой ходьбой. Решили, что тут мы и заночуем — и обзор хороший и от ветра защищены. Кругом много дров — арча, а в каменном коридоре под нами клен, жимолость, накрытая снегом, слой которого здесь, пожалуй, не менее двух с половиной, а то и трех метров.

Мы сняли свои доспехи, я принялся устраиваться, набил снегом две наши «куры», чтобы растопить его для чая, а Т.. с Ш.. принялись подтаскивать хворост для костра — на ночь его нужно было запасти целую гору.

Когда огонь уже запылал от высеченной кресалом искры, мы вдруг различили приближающийся лай собак. В этот лай, казалось влились новые голоса, среди которых одна собачка визжала словно в отчаянии. Я схватил винтовку, приготовил патроны, проверил, не забит ли снегом ствол, и вдруг вижу — огромное стадо кабанов, еще большее, чем было, стремглав несется вместе с обрушенным снегом, вперемежку с собаками прямо к нашему месту, и вот из-за бугорка двумя-тремя рядами, обгоняя друг друга, толкая друг друга в снег, первый десяток оказался подо мной — в 20-30 шагах, толпящихся перед узким проходом в скалах.

Прицельным выстрелом в голову я уложил вожака, прокладывавшего след. Остальные отпрянули, повернувшись кто назад, кто в сторону, но лезть им было некуда, они снова скатывались на дно этого узкого прохода, а сзади напирали все новые и новые партии, появлявшиеся все из-за того же бугорка, за которым они барахтались в снегу. Проход был уже завален убитыми кабанами, когда остальные нашли новый путь, проходивший прямо под стенкой, на которой я сидел. Тут их стрелять было почти невозможно, т.к. росший в расщелине клен и кустарники скрывали их, а когда они показывались дальше — было уже далеко.

От частой стрельбы винтовка раскалилась, в голове шумело от отдачи, невероятное побоище вызывало у меня чувство отвращения к себе: если бы я не был теперь промышленником, я бы никогда не позволил себе бить беззащитного зверя — мне казалось, что я перевел пол стада — все дно этого каменного мешка чернело от кабаньих туш, лежавших одна на другой, то зарывшись в снег тяжелой мордой, то привалившись спинами друг к другу, то повиснув между камней в ожидании помощи.

«Тоуба кылды», - послышалось за моей спиной — мои товарищи считали трофеи: 9 кабанов, 6 крупных свиней и три поросенка. Три чужих собаки драли одного из них, начиная выгрызать у него ляжку. Этих пришлось прогнать, а поросенка дорезать. Остальные собаки скоро вернулись — среди них было еще штуки четыре чужих, двух из наших не хватало, что с ними — если ранены, то где — вверху или внизу? Мазурка была здесь — значит собаки не ушли, а могли только погибнуть.

Добыча теперь большая, я бы согласился и на половину ее. Как ее вытащить отсюда? Я решил, что трех покрупнее мы потянем завтра, а остальных закопаем в снег и придем за ними потом — волочить их нам тридцать верст! Это самая тяжелая задача. Я принялся их потрошить и кормить собак горячими кишками — самое любимое кушанье охотничьих собак, от которого они за неделю становятся гладкими и блестящими.

Однако это была трудная задача, т.к. собак собралось много — наших 11 (без двух) и чужих 7 штук: каждую минуту затевалась грызня, в которой они могли друг другу погрызть ноги, носы — все, что нужно для работы. Ш. взял большую палку и помогал мне потрошить (поддерживал ноги), разгонял собак, как только они бросались в драку. К концу раздачи пищи многие уже не поднимались со снега и им лежа уже было невозможно не только отнять у соперника, но даже протянуть морду за куском, лежавшим поодаль. Животы их были полны и чтобы унять жар, они терлись или о снег, отходили, валялись, снова подходили или берегли то, что не могли поесть.

Теперь всякое движение им было «противопоказано». Снаружи оставалось теперь три больших туши и одна поменьше — насколько сможем ее потянем вместе. Закопали и два мешка, набитых печенками от кабанов и внутренним салом. Один из них я взял у Т. с условием вернуть ему новый мешок. Последние приготовления проходили уже при свете лучины и луны.

Уже давно был готов чай, ужин, дрова на ночь — и мы, уставшие до потери воли к каждому теперь лишнему движению, голодные до дрожи в ногах, принялись за еду.

Мазурка, страдая от полноты желудка, вела себя неприлично, не находя места под теплой шубой и не желая все-таки выйти и лечь на снег. Время от времени, освобождая меня от тяжелой теперь обязанности гладить ее и выражать сочувствие к ее страданиям — она отходила и, полежав в снегу, снова возвращалась на свое законное место.

Пили чай, обсуждая теперь не столько необыкновенные трофеи и везение, сколько загадку — почему вернулись кабаны и откуда эти чужие собаки: мы еще не знали, что готовит нам следующий день, и эта «удачная» охота чуть не кончится роковым для нас исходом, главным образом для меня.