Д.М.Милеев. Воспоминания. «Мазурка»

Дата публикации: 09.08.2015 4:06:53

Рассказывая об охотах, нельзя не помянуть и вспомнить добрым словом тех, без кого не было бы у меня трофеев, не было бы и заработка — это о моих собаках. Стаю подобрать было очень трудно. В Джалалабаде я поймал несколько бродячих собак, обитавших возле мясных лавок. Это были разные собаки: и огромные киргизские, и «тюркские», как их называли, овчарки-волкодавы, оставшиеся не у дел после распродажи баранов каким-либо семиреченским купцом, и всевозможные дворняжки, потерявшие хозяина. Пока они привыкнут друг к другу, их приходилось держать порознь, не допуская грызни, т.к. побежденная собака, помимо того, что она больна, она хромает, и у нее заводятся черви в ранах, она психически подавлена. Она чувствует себя обиженной, у нее мало отваги в отношении зверя и недостаточно еще любви к хозяину: не строятся хорошие отношения. Для многих собак важна именно любовь к хозяину, дружба, за которую она готова идти на смерть.

Вся подготовка стаи в этом и заключается. Начиная свои шаги в подготовке к большой охоте, я подбирал себе товарищей, и таким образом, выезжая на охоту, мы имели по 20-30 собак. Сначала все не ладилось; многие собаки оказывались негодными (не имели чутья, давили телят, баранов, жеребят, поедали убитого зверя): оказывались трусливыми; другие, не имея практики, попадали на клыки кабанов; так однажды у нас из 25 собак осталось живых только пять штук, из которых две собаки оказались впоследствии хорошими собаками. Бывало и так, что собаки терялись на охоте и все поиски их бывали безрезультатными — либо их взяли волки, либо подсек кабан, либо они не вернулись в стаю, не чувствуя привязанности. Таким образом я долго не мог собрать стаю. Снова и снова пополнял ее из разных источников, но наконец мне повезло, когда я приехал в гости к одному узбеку в нижней Гаве (Арсланбоб, Гава, Чарвак были населены узбеками, а в окрестностях жили киргизы, зимовки которых находились по всем удобным для жилья ущельям, либо тянулись по долинам Очи, Кызылункура, р.Гавы, Шайдана, Казалымазара, Алаша и т.д.). Ко мне, вернее, к моему ружью, приласкалась его собака. Я обратил внимание, что собака эта и по масти, и по экстерьеру — костромская выжеловка. Может ли это быть? Из расспросов я узнал, что местный охотник имеет такую стаю и славится этим. А «Мазурка», как звали эту суку, ушла от своего хозяина, как только он однажды ее побил. Несколько раз он возвращал ее домой, но она снова убегала, и хозяин наконец отказался от нее. Я спросил, не отдаст ли мне ее хозяин? - Бери ее: хозяина она, как только увидит, убегает; она у меня живет, а мне она не нужна, у меня есть сторожевые собаки и я не охотник. Я сел на лошадь, поманил собаку — и она пошла за мной. По дороге она часто останавливалась, как бы раздумывая о чем-то, смотрела то назад, то вперед, иногда я слезал и принимался ее ласкать. Каждый раз после порции ласки она с благодарностью смотрела мне в глаза и бежала за мной некоторое расстояние. Я сейчас же отправился с ней на охоту и тут же почувствовал, что это за собака: десять собак, собранных в стаю, все, как по команде, выстроились за ней; она остановится, подняв нос против ветра, вся стая останавливается и почтительно ждет — что она прикажет; если она повела вперед — значит все, задрав хвосты, жмутся за ней, чтобы скорее узнать в чем дело и броситься на зверя или взять более верный след. Пересекая какой-либо встречный след, Мазурка останавливала всю стаю, проверяла этот след, идя влево, потом направо, и, сообразив, что это за след и по какому надо идти и в какую сторону — вела собак дальше. Теперь каждый раз мы находили зверя, но Мазурка никогда не бросалась на баранту — она осторожно метрах в пятидесяти от кабана подавала голос своим могучим, ярким, страстным и неутомимым лаем. Когда вся стая зальется лаем, голос Мазурки перекрывал всех и, когда умолкнут другие, она продолжает лай, призывая охотника, который сейчас может быть за 3-4 километра отсюда. Среди собак редко попадаются достойные охоты на кабана, т.к. нужны такие редкие качества, как чутьистость, смелость и в тоже время осторожность, ловкость, выносливость и неутомимость лая. Мазурка имело чутье в такой мере, что этого было достаточно на всю стаю и к тому же она была осторожна, даже труслива. Оставалось подобрать барантачей, но так как смелые собаки прежде других попадают на клык кабана, то они первыми и выходят из строя, и часто после гибели одной-двух собак, остальные уже деморализованы и кабан уходит; охотник возвращается с пустыми руками, истратив, может быть, на охоту все свои тощие ресурсы, время и даже возможность побывать на другой такой охоте. Так, например, один молодой охотник, долго собиравший средства на ружье, припасы, собак, после одной такой неудачной охоты, задолжав товарищам, должен был продать свое ружье и отказаться в будущем от своей мечты. Этот год был вообще тяжелым, после гибели кабанов в зиму 1927-28 годов, найти их было очень трудно, да и кабаны были не те — чуть заслышат собак — бегут, уходят за перевал — либо на территорию заказника, где сторожит его границы, оберегая, неумолимая охрана из следопытов охотников, которые даже по сухой тропе могут преследовать нарушителя и сказать, кто это такой.

Мазурка, радуясь предстоящей охоте, выражала свои чувства бешеной лаской — подпрыгнув, лизала в морду лошадь, прыгала на седло, визжала, лаяла, кусала собак и выражала такое нетерпение, что и на лошадь трудно сесть, а уж если сел, то надо немедля двигаться. На привале, когда все собаки располагаются, если нет места под скалой — прямо на снегу, поодаль от костра — она лезет к хозяин и требует ласки; если рука перестанет ее гладить — она настойчиво напоминает об этом мордой и, залезает на колени, как бы говоря: одной рукой есть, а другая — для меня. Но если уже вышли охотники — Мазурка впереди, за ней вся стая. Идет она деловито, медленно, оглядывая горы, присматриваясь, прислушиваясь, принюхиваясь.

Всходило солнце. Порозовели снега на вершинах гор. Морозит. Тяжело идем берегом реки Шайдан на япкаках по двухметровому снегу; ступни уходят на четверть в рыхлый снег. Мазурка остановилась и долго смотрит верх на противоположный гребень — там видится какой-то крупный след. Мы стоим и наблюдаем, собаки спокойно дожидаются результатов, т.к. сами ничего в этом не понимают; кое-какие даже уселись в снег и разлеглись. Долго «соображала» Мазурка, а потом двинулась решительно туда — это нужно на полтора-два километра подняться в гору. Найдя удобное место, пошла вплавь на ту сторону, вылезла, отряхнулась — и пошла дальше. За ней бросились в холодную воду собаки посильнее, другие, поискав более удобного перехода, боясь отстать, попадали второпях в такие водовороты, что едва выплыли и вылезли на берег; один молодой кобель больше всех скулил и бегал по берегу взад-вперед, рассчитывая, что может быть вернется стая и он станется сухим, но когда эта надежда у него исчезла, он с воем бросился в воду и, попав в шугу, работая передними лапами, как мельничным колесом, поднимая бестолково брызги, едва выбрался из холодной ванны и тут же, т.к. уже некогда отряхиваться, бросился мокрый догонять товарищей, виляя скудным задом, который теперь уже не украшал гордо поднятый хвост — он волочился за ним, как позабытый и плохо пришитый хлястик. Мы все остановились, в ожидании результата осмотра следов. Собаки уже еле видны были на большом расстоянии, как блохи на снегу. Мазурка уткнула нос в след, долго принюхивалась, пошла влево, делая тоже самое, потом вернулась, пошла вправо — гораздо дольше, но в конце концов перестала нюхать следы, постояла, глядя в ту сторону, куда ушел след, и стала спускаться вниз с горы, и вся стая, успокоившись, уже без всякого ажиотажа, деловито и не торопясь стала спускаться за ней.

Пришлось снова переплывать реку, в том же порядке, но более обдуманно и сдержанно. Теперь уже видно было, чего это им стоило: все садились на снег и зубами отрывали ледяные сосульки, которые особенно мешали идти, валялись, трясли шубы, лапами прочищали глаза, под которыми пучками на длинных волосах тоже болтались льдинки.