Д.М.Милеев. Воспоминания. В Гаурдак

Дата публикации: 01.05.2016 2:45:47

Поездка в Гаурдак была совершена мной по поручению геологического института Академии наук УзССР. Выехал со станции Мукры на водовозной машине. Поселок Гаурдак снабжался амударьинской водой, хотя отстоял от Дарьи за 60 километров. На станции пограничники проверили мои документы и мы выехали.

Станция стояла на краю пустыни. Ветерок тянул за машиной целые шлейфы песка, затем песок стал бить в ветровое стекло; ветер все усиливался, появились миражи, потом небо стало заволакивать песчаной бурей, видимость упала и мы начали сигналить и двигаться все медленнее, и незаметно для себя шофер стал кружить; вдруг мы обнаружили, что недавно проезжали это место, а теперь снова едем мимо этих кустов и бугорков. Шофер остановил машину — глаза засыпало песком даже в кабине. Мы поспорили: он говорит сюда, я говорю — нет, туда надо ехать. Он мне не верит, я — человек новый здесь, а он каждый день делает два рейса туда и обратно. Шофер поехал так, как ему казалось правильным, и через два-три часа мы вынуждены были остановиться, т.к. настала ночь. Дождались утра — и увидели, что мы стоим возле станции — откуда накануне утром выехали. Погода успокоилась и через два часа быстрой езды мы были в Гаурдаке. По пути видели одного джейрана-самку и… следы волков. Это была для меня новость — в таком отдалении от воды и вдруг волки — этого я никогда не наблюдал раньше.

В поселке геологов, я нанял рабочего для ведения лагерного хозяйства: охранять палатку в мое отсутствие, готовить пищу, привозить воду и продукты. Особенно важно было для меня добывать кислое молоко, т.к. я сидел на строгой диете. Нужна была еще и собака — пришлось за 60 рублей купить 5-ти месячного щенка, очень рослого, с крупными лапами, обрезанными ушами и черной мордой; масти — волчьей. Это был типичный представитель ценной породы туркменской овчарки.

Утром мы выехали на машине, развозившей по буровым рабочих. Только выехали за поселок — тревога, стрельба, крики, лай собак; волки пришли в поселок и напали на овец, собаки отняли овцу, у которой уже не было курдюка, и теперь преследовали волков вместе с чабанами. Мы постояли — и поехали, т.к. помощи оказать не могли. По дороге перед нами подняла голову кобра — ее заметили и стали показывать друг другу и шоферу; наконец, тот сам увидел ее и направил машину прямо на змею, дав при этом газу; но переехав ее и оглянувшись назад, мы увидели, ко всеобщему нашему огорчению, что кобра невредима. Даже зная, что на машине мы в безопасности — все же поджилки тряслись — чем черт не шутит. Рабочие рассказывали, что недавно, идя на буровую в вечернюю смену, кобра укусила одного рабочего и пока его довезли до поселка — он уже умер.

Невдалеке от буровой я выбрал себе местечко и мы поставили палатку вблизи дороги, по которой водовоз доставляет ежедневно на буровые воду — на каждого человека полагалось в сутки одно ведро воды.

Хотя стоял май месяц и днем солнце палило нещадно, на северных склонах холмов бурно цвели желтые стройные дельфиниусы. Мой овчар сразу приступил к несению службы охраны, я любовался им, восхищался и не мог нарадоваться на удачную покупку. По ночам он не спал, как все живое в пустыне, чутко прислушивался и реагировал на любой шорох, стараясь при этом встать с наветренной стороны и определить — что это такое. Уже с заходом солнца он поднимался и медленно обходил весь лагерь кругом, держась от него на 20-40 метров. Это была необычайная смелость для собаки, тем более щенка. Тут я отдал должное этой породе, выведенной тысячелетиями. Мой рабочий — парень лет 18-ти, тоже был замечательным в своем роде представителем пустыни: он экономил энергию в каждом движении: действовал медленно и поднять его днем было почти невозможно.

Я взял его с собой, чтобы он помог донести мне мои вещи до места, где я буду писать этюд. Мы отошли от лагеря на километр. Я выбрал место и, пятясь задом, уточнял свою позицию, где должен стоять мольберт. Вдруг мой помощник кричит: «Ты умер, ты умер!», а сам глядит мне под ноги и показывает пальцем, сам нацеливаясь сорваться с места и бежать; я посмотрел себе под ноги — каракурт! Осторожно подняв ногу, обутую в сапог, я быстро притопнул его, надеясь задавить паука. Но когда я отнял ногу, чтобы взять паука — его не оказалось ни там, где он находился, ни поблизости. Он сидел на куче валежника и куда скрылся — невозможно было понять. Ковыряться здесь было опасно и я вынужден был искать другое место для своего этюда и теперь уже был осторожен. Полмесяца я провел здесь в пустыне, но не видел больше ни кобры, ни каракуртов.

В старом русле, в ложбине было небольшое озерцо — вода в нем была горько-соленая, тем не менее сюда на водопой приходили джейраны, волки и лисицы. Однажды ветерок донес до меня запах падали — я решил, что здесь должна быть нора волчицы и, взяв ружье, отправился на поиски. Мне пришлось пройти километра два — запахи все усиливались, и, наконец, я подошел к высокому красному обрыву, в нише которого было гнездо беркута. Внизу под гнездом, разлагаясь на солнце и источая страшный смрад, валялись трупы такого количества разных зверей и птиц, что трудно было поверить, что это лишь «объедки» обильного стола хищников. Ради прокормления одного единственного птенца родители таскали ему лисиц, пойманных в пустыне, фазанов, которые водятся только в тугаях Амударьи, то есть не ближе как за 60 км; ягнята, ящерицы, желтопузики, молодой джейран — пищи доставлено было в несколько раз больше того, что может съесть их птенец, но ведь что-то и сами они должны есть! Чудовищный вред приносят охотничьему хозяйству эти хищники, но… все в природе так или иначе сгармонировано и ведь известен случай, когда в Швеции охотники истребили всех хищников, а вслед за этим перевелись у них все тетерева: их заели вши. Хищник ловит прежде всего больную и слабую птицу, которая может быть рассадником заразы, и выступают, следовательно, в роли санитаров. Но почему эту падаль не подбирают ни грифы, ни волки, которых здесь много? — Это тоже было для меня загадкой, совершенно непонятной. Ведь если запах падали привел сюда человека, то почему он не приворожил сюда хищников, рыскающих по пустыне в поисках этой своей пищи? Может быть беркуты не разрешают им этого? Кто знает, что тут за правила. С пустыней я еще мало был знаком тогда и эти вопросы не мог разрешить на месте.

Живописью мне заниматься было трудно, т.к. весь день из-за своего сердца я вынужден был лежать в тени, время от времени брызгая на себя водой, а короткие зори были очень изменчивы и мне не удавалось добиться в этюдах цельности. Я их переписывал один за другим или просто уничтожал. Заказчик взял у меня лишь один этюд из этой серии, и один у меня купила закупочная комиссия в Москве для географического факультета МГУ.

Собаку свою я не смог привезти в Ташкент: на железнодорожной станции потребовали свидетельство о ветосмотре, а врача не было — он жил на следующей станции. А чтобы на нее проехать, опять-таки нужно было свидетельство ветврача и специальный пропуск, т.к. это тоже в пограничной зоне. Так я его и оставил своему шоферу. Как он писал, пес вырос огромный и страшный.