Д.М.Милеев. Воспоминания. Поход.

Дата публикации: 02.03.2014 2:43:47

Среди людей, уходивших к Мадаминбеку, были многие мне знакомые и удивительно было то, что это были люди серьезные, глубоко порядочные, интеллигентные, народники по образу мыслей, приветствовавшие революцию и даже боровшиеся против старого режима. Уходили потому, что здесь их преследовали недоверием. По преимуществу это были бывшие офицеры, вернувшиеся с фронта. Ходили слухи, что один офицерский отряд под начальством Тимофеева ушел через Памир в Индию. Мадаминбек не уйдет, не бросит родные места, а когда ликвидированы будут лиходейства и бесхозяйственность теперешних руководителей областей и уездов — Мадаминбек легко может быть склонен к примирению с Советской властью и тогда все его воинство — дехкане из Маргелана, Шарихана, Андижана — сразу приступят к мирному труду. А пока это басмачество не рассыпалось (ведь узбеки-дехкане — глубоко мирный народ), крайне интересно посмотреть на него своими глазами: другого такого случая не будет у художника, если он задумал любую историческую картину на тему из прошлого Средней Азии.

Ведь это — современные Чингизханы, Тимуры и Бабуры, Абдулла-ханы и Худаяр-ханы. Военные приемы, тактика, походы, нравы, стойкость или слабость — все это выстроилось в невидимом отсюда лагере, которое пройдет и канет в Лету, унося с собой уже навсегда возможность наблюдать непосредственно своими глазами. Этой возможности упустить было нельзя.

Моя политическая деятельность — временное занятие, основное — художник.

Как чекист, я не обладал прозорливостью: о готовящемся куршабском восстании я ничего не знал (а это я обязан был знать), и чуть сам не попал, как кур в ощип, в эту заваруху (там, вероятно, моя карьера и кончилась бы, так как чекистов-то в первую очередь поставили бы к стенке), кроме того, в среде своих соратников у меня слишком обострились отношения — приезд комфронтом Коновалова, начальника областного ЧК с отрядом для моего ареста, покушение на меня со стороны помощника военкома Лысенко (бывшего эссера) — все эти факты говорят о том, что меня так или иначе здесь сживут со света, если мне теперь же не найти защиту свыше (но для этого надо ехать в центр), а затем уже и политическую работу нельзя будет бросить — слишком серьезно будет положение и постоянно такая обстановка — когда же тогда учиться и брать жизненный опыт для обеспечения художественного поприща?

И так как молодость больше слушает чувства, чем разум, я решил идти к Мадаминбеку.

Делиться своими мыслями я не хотел ни с кем из товарищей, так как явиться туда в своем теперешнем амплуа чекиста по заданию органов и организовать там подполье — боялся: раскроется, так как много предателей в Советских учреждениях; со стороны Коновалова я не встретил сочувствия. Доверился лишь моему закадычному другу П.Д.К-ву, который тогда был председателем облисполкома, старому большевику. «Если Вас потом будут расстреливать за самовольный шаг — я скажу свое слово, но не раньше! Как договорились!» - сказал он шутя. «Как будущего художника — благословляю, надо все видеть своими глазами — всякая картина должна быть прежде всего правдой».

П.Д.К. был очень образованным человеком: принципиально — прямой и в то же время мягкий; убежденный марксист-ленинец — в то же время верующий, подпевающий в церкви своим «козлетоном», с чистой душой, как у ребенка, и не затейливый в одежде, не замечавший на ней ни дыр, ни лохмотьев, ни самых подозрительных пятен, например, масляных кругов на своем форменном, давно заношенном кителе (он был инженером-ирригатором). Зимой и летом ботинки на босу ногу, которые давно превратились в опорки — и регулярная баня с горячим паром на полке с веником, по-русски. На шее у него при этом всегда висел крест, какой-то старинный, серебряно-чеканный в узористой оправе, а вместо цепочки — свалявшийся шнурок, впитавший за свою жизнь немало и пота, и мыла, достаточно черноты.

И П.Д.К. потом сдержал свое слово и во многом оказался пророком — светлая была у него голова, а посмотришь — будто одни противоречия — «форма не соответствует содержанию». В народе его знали и глубоко любили, в старом «интеллигентном» обществе отдавали должное его убежденности и высокой эрудиции, указывали, однако, на его христианский крест, место на клиросе, поповское обличье (волосатость) и мужичью простоту в обращении, органически отсутствие каких бы то ни было «манер».