Д.М.Милеев. Воспоминания. Пашня

Дата публикации: 27.07.2014 3:24:17

Первая весна прошла хорошо. Я теперь все время был в разъездах, так как надо было следить за жеребцами и изучать киргизскую лошадь.

Хорошо прошли и покосы; мы заготовили в Талдыбулаке столько сена, что по моим расчетам хватило бы кормить табун в течение целого месяца. Я считал, что это необходимо лишь на случай катастрофы — гололедицы, довольно обычного здесь явления. Она длится обычно одну-две недели, и мой запас был, как мне казалось, полной гарантией. И такого количества сена здесь еще никто до меня не снимал.

Зимние пастбища были богатые и местное население вовсе не делало запасов сена для своей скотины, лишь только для верховых лошадей — по двести пятьдесят — триста снопов на голову. А пахать на быках начинали лишь тогда, когда трава отрастала на четверть, и быки, отощавшие за зиму, не поправлялись на весенних пастбищах и не входили в силу.

Пашня эта в моих наблюдениях вбирала в себя многие черты тогдашнего киргизского быта. В Чибыре, например, распахивали целинную землю. Человек пятнадцать хозяев съехались на лошадях; у каждого в курджуме семена — чакса две, три, иногда и больше (чакса — тринадцать с половиной фунтов, а по Ферганской долине разно: от одиннадцати до двенадцати фунтов); батман здесь — восемь пудов, а в Фергане чарик от пяти до шести пудов, смотря по местности; чакса в двенадцать с половиной фунтов равняется пяти килограммов; чарик в шесь пудов равняется одному центнеру. Все хозяева на лошадях; праздные зрители — кто на лошади, кто на быке. Ходить пешком здесь не принято, поэтому, если мальчишку посылаешь к соседу, например, за арканом, то он, выйдя из юрты, хотя бы за сто метров — верхом. Единственный несчастный человек, который должен ходить пешком — это пахарь (из батраков «джатаков» — тех, которые как все не едут летом на «джайлау», а остаются здесь в жару, среди мух, стеречь и затем убирать посевы).

Пахарь идет за омачем, прокладывая борозду за бороздой, с большими огрехами — но это и понятно: быки не приучены. Их нагнали сюда целое стадо; худые, больше лежащих, чем пасущихся: проведя одну полосу, сделав один гон, пахарь выпрягает быков и запрягает другую пару. Хозяева с курджумами толпой едут за ним взад и вперед, заглядывая под омач, который поскрипывает с остановками и медленно, как улитка, разворачивает дернину и чуть кое-где присыпает раскинутые по прошлогодней слежавшейся под снегом траве зерно, вытаптывая поле и ведя свои бесконечные «деловые» разговоры — о новостях, «алаза-вераза», о видах на урожай, на выжеребку, на расплод овец, на охоту. Однако урожай, несмотря на такой способ посева, бывает хороший — для ячменя обычно двести пятьдесят и даже триста пудов с гектара, то есть, до пятидесяти центнеров. Паханные земли, однако, быстро зарастают овсюком, с которым уже не борются, так как лишний раз пахать, чтобы поле погуляло под паром, никто не станет. На старопахотных землях урожай был невысок — пять-десять центнеров.

В то время я еще сам был неопытен в тех землях и как бороться с овсюком и второй бедой — головней — не знал. И урожай и в нашем хозяйстве не оправдал надежд. Вместо ста га мы засеяли всего пятьдесят гектаров и с тем едва справились, так как много у нас потравили скотиной кочевники, часть посевов пострадала от нашествия кабанов и дикобразов, которые оказались не менее страшным бичем, чем овсюк и головня. Охранять было невозможно, так как посевы находились среди непроходимых зарослей облепихи, куда с соседних гор переместились эти звери, поближе к корму. Летом, когда наступила пора уборки клевера, мы испытали новое нашествие со стороны вооруженных соилями киргиз, которые перед тем, как-будто совершенно о нас забыли, и все население долины укочевало, как обычно, на Сусамыр. Кочевка эта была незабываемой картиной.