Д.М.Милеев. Воспоминания. Вспышка басмачества

Дата публикации: 13.09.2015 3:10:07

Главной задачей лесничества, судя даже по его названию, было лесное хозяйство, а в данном случае особенно охрана леса, единственного в своем роде на все нашей планете.

В Калифорнии, Греции, Турции и других местах имеются лишь небольшие куртины ореха, парковые насаждения и искусственно созданные рощи, но ореховый лес, как таковой — с его подлесками и другими признаками естественных лесов, сохранившихся от третичной эпохи — живет только в Арсланбобе (самый крупный массив ореха в Дашмайском урочище и его окрестностях). Кроме того, эти леса имеют огромное водоохранное значение.

Тем не менее, фактически давно уже лесничество превратилось в один из отделов финансовых органов, по выколачиванию доходов от продажи населению топлива, взимания сборов за пасьбу и прогон скота в тех самых формах, как установлено было в ханские времена: туек-пуль, тутун-пуль и др. И в этом отношении лесообъездчики, чувствующие себя князьками, занимая самую доходную должность, выколачивали всеми мерами устрашения из населения не только то, что положено по закону, но и то, что в львиной доле своей шло им в карман. Как выяснилось, заражен был этим весь аппарат, за исключением немногих честных людей, которые, однако, не будучи к этому причастны, сами не решались вступать в борьбу с этими беззакониями. Проверкой работы лесообъездчиков были установлены незаконные поборы и скрытие сумм, взысканных в виде штрафов, но не оформленных документами. Нити этих преступлений протянулись выше.

В это время шла чистка советского аппарата и секретарем Джалалабадской комиссии оказался один из тех, к кому вели эти пути. Несмотря на то, что чистку я должен был проходить в Базаркурганском районе, по месту работы, меня вызвали в Джалалабад, где все было подготовлено (доносы случайных людей, лжесвидетели, подготовленный председатель комиссии) и меня вычистили по первой категории, т.е. без права занимать какую-либо должность в советском аппарате, «как бывший басмач». ГПУ отобрало у меня воинский билет, со службы меня уволили и все пути были отрезаны. Жалоба на незаконное решение комиссии удовлетворена была лишь через несколько месяцев, причем без восстановления на прежней работе.

Опять встал вопрос — чем жить. Зарплаты нет, хозяйства тоже — приходится голодать. Не было средств и выбраться куда-либо, а оставаться в горах тоже было нельзя — кругом появились шайки басмачей, как реакция на проводившийся жесткий курс на сплошную коллективизацию. Кулацкая агитация находила подходящую почву у неподготовленного к этому населения, неграмотного, нищего, запутавшегося в религиозных и бытовых предрассудках; верили даже в то, что большевики устроят одеяло в семь километров длиной, под которым будут жить все подряд, а жены будут общими; что у людей отнимут жилье, одеяла, посуду, скот, птицу и заставят есть свинину из общего котла. Новые курбаши басмачей натравливали на грабеж кооперативных магазинов, они преследовали всех, кто не шел с ними, отнимали скот, бесчинствовали и чувствовали себя в лесах недосягаемыми.

Мой товарищ Н.К-и назначен был начальником Базаркурганским боеучастком и привлек меня в качестве своего уполномоченного по разведке, а я в свою очередь организовал своих знакомых киргиз, дав им всем задания по сбору сведений о передвижении басмачей, их вооружении, количестве и т.д. Первая наша операция прошла успешно.

Ко мне в Г. прибыл добр. отряд под командованием Е.Ч-ва. В 6-8 километрах как раз обосновалась шайка басмачей в лесу, выслеженная моими разведчиками. Я предложил план — сейчас отправиться по направлению в Базаркурган, а затем свернуть и укрыться на ночь по ту сторону холма, откуда до рассвета пройти скрытно к стоянке басмачей; проводниками отряда были мои разведчики. Утром, когда уже стало светло, я увидел в бинокль, что лошади отряда под кавалерийскими седлами пасутся на горе, на виду у басмачей. Однако, через несколько времени их словили и отряд, видимо все-таки двинулся в обход — басмачи не трогались с места — значит тоже проспали (накануне был дождь), успокоились уходом отряда в Базаркурган и не торопились подниматься. Спустя час раздались залпы: отряд приблизился к басмачам на 200 метров и открыл огонь. Басмачи, сушившие портянки и чапаны, бросились бежать врассыпную; многие из них бежали босиком, оставив лошадей, часть оружия и свои курджумы. Убитых, однако не было, раненые скрылись в лесу. Одну басмаческую лошадь, обнаруженную мною через три дня после этого боя на дороге возле кишлака, мне удалось поймать и она сдана была в Базаркурган в ГПУ, начальником которого был Г.Ф-ц — бывший скобелевский гимназист.

Басмачи перестали появляться в этом районе, но зато преследовали моих разведчиков в других аулах и кишлаках. В частности, и у Сатара отобрали лошадь, а сам он спасся от расправы. Лапина, знаменитого нашего охотника, басмачи увели с собой и зарезали. От басмачей уже не стало прохода; в соседнем районе, в Ачах, уже ограбили магазин.

Самый крупный из басмачей — Кадыр, имевший 56 человек джигитов, снова появился возле Г. с намерением взять здесь Е.О-ва (бывшего командира советского добротряда по борьбе с басмачеством в двадцатых годах) и меня.

Мы вдвоем заняли балахану, забаррикадировались и приготовились к бою, разложив свои заряженные ружья и припасы у всех окон, дверей и выхода на крышу, откуда был хороший обзор. Ни днем, ни ночью мы не могли уснуть, т.к. получали сведения, что Кадыр ждет еще кого-то и тогда намерен штурмовать наш бастион. Три дня такого ожидания очень утомили нас и тут мы узнали, что в эту ночь Кадыр придет, что все кругом оцеплено. Мы решили не искушать судьбу — ведь их около сотни, на помощь рассчитывать нельзя, а обстрел у нас не круговой — могут подпалить балахану и вынудить нас покинуть укрепление в невыгодных для нас условиях; мы решили вечером бежать отсюда и в разных направлениях: он на Советск по глухой тропе, я лесом на Чарвак, где должен стоять добротряд, а если его нет — то двинуться дальше, тоже в Советский поселок. Удрали мы вовремя: этой ночью Кадыр занял кишлак, многих ограбил, комнату, где я жил, спалил, вытащив на двор все мое имущество, в том числе библиотеку, мои альбомы для рисования, краски, мольберт — и все это сжег. Хозяина, бросившегося это спасть из огня, избил до полусмерти.