Д.М.Милеев. Воспоминания. Патава.

Дата публикации: 27.04.2014 3:17:08

Все пришли в благодушное настроение. Джаныбек пригласил всех нас в юрту, откуда взялись люди, дрова, запылал огонь, поставили казаны и начали варить баранов, один из которых для нашего очага был мне показан для благословения, по киргизскому обычаю: гостю он должен понравиться и он делает «патава», произнося неизменную при этом фразу: «Алла-ак-бар!» и обеими руками при этом надо было провести по бороде, если даже ее и нет, сверху вниз, начиная с верхней части лица.

Мы уже забыли, что нам грозил «враг» — пошли разговоры о том, как жить, что такое «барчивик» или «кальчивик», чего они хотят от народа, отнимая скот, хлеб, налагая контрибуции и не давая мирно жить. Я не рассказывал о том, кем я был, расспрашивал об Узгене, кто такой там председатель сельсовета. Оказалось, что это — предатель, служивший и нашим и вашим — ставленник Халхаджи, укрывающий его джигитов и передающий им патроны и оружие, а для Советской власти собирает контрибуции с баев. Киргизы попали между двух огней — с одной стороны эти контрибуции, с другой — Халхаджа, который ненавидит киргиз, и не оставил ни одного аула, где бы он не брал себе жены, не угонял скот, не грабил бы юрты, не оставляя в них ни ковров, ни кошем, а девушек требует каждый день. Если так будет продолжаться, многие киргизы уйдут в Кашгар, куда уже многие перегнали своих баранов и лошадей. С крестьянами пока жили хорошо, их тоже притесняет сельсовет.

Поскольку угроза миновала, я отправился в обратный путь. Выбрав направление через Каракульджу, отправил вперед разведку. На подъезде к этому большому кишлаку на берегу одноименной реки, сливающейся здесь с рекой Шар, образующей Карадарью — я узнал, что большой отряд Красной конницы только что проследовал через кишлак, потерпев поражение от отряда С.Ю.К. В отряде были пушки и пулеметы. Я не верил такому успеху, зная наперед, что всегда прибавляют в ту или другую сторону, а наше воинство было неорганизованно, развращено долгой стоянкой без дела, русские командиры не знали жизни своих подчиненных, были далеки от них и занимались беспросветной пьянкой. Мои считались «ударным взводом», а и они никуда не годились — до первого серьезного сопротивления. Годны были лишь для легких «налетов» и если до сих пор все сходило удачно, так это просто потому, что враг оказывался слишком слабым, хотя и свирепым, всегда готовым к бегству, как последние трусы. Если теперь враг бежал, то почему же наших нет? Когда мы поднялись на гору над речкой Шар, откуда раскрывается широкий вид на долину реки Шар, на дальние горы Алая, а слева Ферганского хребта в далекой дымке, то кроме следов одной пушки, стоявшей здесь на позиции, и массы кованых копыт лошадей Красной конницы, стрелянных гильз и каких-то тряпок, ничего не обнаружили. По дороге на Гульчу уже имели другие сведения — бежали гульчинцы, а Красная армия наступала и чуть ли не перебила всех. Рассказывали, что один командир скакал на лошади без седла и взяв седло у джигита ни за что не хотел оставаться на привале на полдороги к Гульче. Оказалось, что это мой командир М.Т. поспешно и позорно бежал из курганчи, что стояла одиноко среди долины Шара под тем обрывом, откуда била красная пушка. В этой курганче расположился полк, и сверху с горы, откуда била красная пушка, все было видно, как на ладони. Я подумал тут, действительно, попали в глупое положение; если бы я был с ним, наверное, также состязался бы в беге со всеми. Одного позора я избежал по случайной причине — опять везение.

Перед этими событиями было еще немаловажное: Мадаминбек со своим войском и Памирским отрядом проследовал вниз через Гульчу. Полк С.Ю.К. получил для пропитания три тысячи кашгарских белоголовых баранов, которые здесь оставались на пастбище.

Жизнь в Гульче была нудной, беспросветной, бесцельной и все больше было пьяных гулянок среди русской части населения, которое увеличилось за счет осевшей здесь части памирцев. Среди этих людей были и студенты, не завершившие своего образования, и бывшие офицеры, у которых выбита была почва из под ног, после, иногда с трудом, налаженной карьеры, были и подростки лет по шестнадцать-восемнадцать, которым надо было еще учиться в школах, были и судейские, и почтовики, и чиновники разных ведомств. Такие как Ф-ов не поддавались этому разложению, не участвовали в попойках и, вероятно, хорошо видели всю эту бесперспективность и гнусность. С.Ю.К. — большой любитель выпивки и душа-человек, был непременным участником всех этих гулянок, пьяных барьерных скачек — и здесь его положение командира полка нисколько не возвышалось над другими — это были товарищи, пропивающие свою судьбу.

Джигиты-киргизы наблюдали всю эту разнузданную жизнь и у них было свое мнение насчет поведения начальства. Никакой разведки не велось, все меры предосторожности заключались в том, что на ночь у ворот крепости стоял караул из аскеров.

И вот настала роковая ночь, сразу перевернувшая все наши позиции...