Д.М.Милеев. Воспоминания. Конец басмачества

Дата публикации: 27.09.2015 1:47:56

Для выяснения и искоренения пороков в проведении коллективизации в Базаркурган прибыла выездная сессия Кир.обл.суда (тогда еще не было Республики). Я был назначен нарследователем и мне поручили дело об арсланбобских пособниках басмачеству. По делу привлечено было около 20 обвиняемых и около ста свидетелей. Среди арестованных были и бывший инструктор Райисполкома Б-в и многие бывшие активисты. Когда дело было закончено следствием и передано в суд, сессия Облсуда назначена была в селе Чарвак — центре басмачества.

Из Базаркургана повезли на арбах, под охраной милиции и добр.отряда в 30 человек, арестованных, а также выехали верхами члены суда, прокурор, местные нарсудьи и весь их технический аппарат. На полпути за Бешбадомом дорогу нам преградили басмачи, стянувшие сюда все свои силы, чтобы отбить заключенных — своих пособников. Несмотря на то, что басмачей было человек триста, ком.добротряда Е.Ч-в с ходу бросился в атаку, началась жаркая перестрелка и басмачи тут же начали удирать в разных направлениях, делясь на группы и шайки. Когда их огонь стал недосягаем, наш длинный караван потянулся в путь и благополучно миновал опасный участок. Лишенные своей опоры, басмачи ушли из района Чарвака и во все время процесса не решались появляться поблизости или угрожать Чарваку.

Когда басмачи появились однажды в урочище Когой, в 30 км от Чарвака, добротряду дали знать об этом и он немедленно выступил туда. Т.к. это было накануне выходного дня, я испросил разрешение выехать с отрядом — и как проводник, и также с целью охоты. В Когой мы прибыли под дождем. Следов басмачей невозможно было установить на дорогах, но на следующий день мы установили, что они удрали за перевал.

Как только мы приехали и остановились на ночевку, я с одним красноармейцем отправился в соседнее ущелье, километра за три, где предполагал найти кабанов. И нам повезло: мы их увидели с горы на дне ущелья, на небольшой поляне. Моя винтовка была пристреляна еще в Чарваке и тут, поставив прицел на триста, я выстрелил по первому кабану, стоявшему ко мне левым боком. Взвизгнув, кабан упал — было ясно, что это свинья, т.к. кабан умирает молча. Остальные бросились наутек. Мы открыли по ним огонь из двух винтовок, но безрезультатно — они скрылись в кустарнике. Спустившись вниз, мы пошли по кровавому следу раненого кабана, но спускавшиеся сумерки не позволили нам долго искать его — мы вернулись к свинье, что лежала на месте, я распотрошил ее, а товарища послал за быком (в лесу стояла юрта киргиза). Глубокой ночью мы привезли тушу в лагерь, а на следующий день, разделив ее на части и распределив по курджумам бойцов, возвратились в Чарвак. Шашлык, приготовленный по-охотничьи, был признан всеми, кто был на обеде (человек двадцать), самым вкусным кушаньем, какое только приходилось отведать нашим гостям. Ни индюшка, ни фазаны, ни шашлык по-кавказки, ни плов — ничто не могло сравниться с дикой свиньей, приготовленной по способу древних охотников, с мясом зверя, откормленного на грецких орехах, яблоках, дикой вишне, кореньях сочных растений и, наконец, на пшеничных и кукурузных полях дехкан.

Процесс окончился приговором — главным преступникам, в том числе Б-ву — высшая мера наказания — расстрел, остальным — разные сроки тюремного заключения. Законность была восстановлена. Население вздохнуло свободнее, корни басмачества подорваны; появились признаки его неустойчивости, разложения. Иные поняли свою ошибку и возвращались в кишлаки, либо жили отшельниками где-нибудь в глухом ущелье, в лесу, и о них уже стало сообщать само население, которое раньше боялось этого.

Я продолжал работать нарследователем в Базаркургане, но вскоре ушел оттуда; я видел, что прокурор Н-ко, в непосредственном подчинении которого я находился, ежемесячно отсылает в свою Дмитровку (в Талас) сундук с мануфактурой и др. товарами, он жил взятками. Его новый следователь стал ему в этом отношении незаменимым помощником. Снова разоблачать въевшиеся в поры пороки у меня не было пока возможностей: для этого нужны были и время, и средства, чтобы поехать, например, во Фрунзе, в Москву, да и чувствовалось, что это очень тяжелое дело, которое мне было не под силу.

Меня снова привлекли к борьбе с басмачеством, т.к. готовилась крупная операция по его ликвидации — одновременно по всем районам. Нужно было побольше привлечь на свою сторону и вызвать самодеятельность у самого населения и вести переговоры с курбашами, склоняя их к переходу на сторону Советской власти, причем добровольная сдача не влекла за собой наказания и преследований.

Мой товарищ Н.К-й был уже в Чарваке. Сам он великолепный знаток языка, быта и психологии местного населения, пользовался у него большим авторитетом и вел дело очень умело. Рядом с его штаб-квартирой находился теперь сам Кадыр — главный из курбашей, который приехал к нему со всей шайкой на переговоры и теперь выговаривал себе максимум условий: чтобы и оружие у него осталось, чтобы его зачислили на зарплату, чтобы разрешили ему иметь баранов, амнистировали всех его джигитов и т.д. Однако и тут у него был подвох: он узнал, что я вскоре приеду в Чарвак, и решил со мной расправиться за подрыв всей его системы связей. Как только я слез с коня и лег отдохнуть в мехмонхане у К-ского, от Кадыра принесли касу жирной шурпы — гостю, который устал с дороги, от его друга Кадыра. К-ский не велел меня будить, сказав, что гость его очень устал и сейчас есть не будет, и что у нас готовится плов, на который мы пригласим Кадыра. Классовский что-то заметил у них — он велел незаметно дать шурпу собаке — она тут же сдохла. Значит, меня хотели отравить. К-ий принял все меры тонкой дипломатии и красноречия, чтобы все это время, басмачи, пока в ожидании эффекта своего яда собирались наутек, оставались в поле его зрения и его речей. Постепенно все улеглись, Кадыр был на плове, и мы разговаривали так, будто ничего не было и мы ничего не знаем. Важно было Кадыра удержать здесь всего несколько дней до определенного числа 00 минут.

В этот час и в эти минуты по всем районам басмачей собрали за торжественный стол с речами и угощениями. К-ий, против себя посадивший за стол Кадыра, вдохновил всех своей речью на мирное сосуществование и в самом кульминационном месте обратился к Кадыру — брат Кадыр, дай ка твой наган — я дам салют в воздух в знак нашего окончательного примирения. Кадыр охотно протянул его — раздался выстрел — это был сигнал: из-за небольшого дувала в две пахсы, окружавшего двор, где мы собрались,с лязганьем повысовывались дула пулеметов Дегтярева и винтовки добротрядовцев. К-ий приказал басмачам положить оружие. И тут их начали вязать по старинному туркестанскому обычаю, чтобы отправить на арбах в Базаркуган. Кадыра предоставили вязать Сатару. Кадыр, зная силу Сатара и его законную ненависть к нему, отобравшего у него вороную кобылу и зарезавшего ее в Каракотузе, лишившего Сатара сна, в течение нескольких месяцев преследовавшего его за его верность Советской власти, теперь взмолился: брат Сатар, полегче вяжи, прости меня, я был жесток с тобой. «Ничего, брат Кадыр, мы с тобой теперь квиты, я только свяжу тебя так, чтобы ты не убежал и вороную кобылу помнил».

Кадыра и его приспешников судили и расстреляли, джигитов его разослали по тюрьмам.

Так, в один день закончилось повсеместное басмачество. Очень немногие избежали этого, но и они были обезврежены.

Интересны были некоторые эпизоды, характеризующие обстановку, сознание, наивность, психологию этих басмачей. Объявлено было в Ачах, что все сдавшиеся басмачи получат мануфактуру. Все построились в очередь по списку. Одного в списках не оказалось — его не пускали. Тогда он стал доказывать, что он действительно басмач — грабил там-то, такой-то магазин, участвовал в засаде, когда Кадыр хотел отбить заключенных в Бешбадаме и уничтожить Облсуд, и в других делах — тогда его внесли в список — и он получил мануфактуру. На следующий день и мануфактура, и он сам были арестованы вместе со всеми.

Валпык, известный здесь охотник на медведей, курбаша над девятью басмачами, дважды отказывался прибыть на общее собрание по приглашению К-кого, т.к. «видел плохой сон». Однако его уговорили; послан был для этого М.К.Ах-в, и в третий раз он согласился и приехал — за несколько минут до собрания.

За участие в операциях и организацию разведки меня наградили пятизарядной четырехлинейной винтовкой (для охоты на кабанов) и лошадью из под седла курбаши Кадыра.

В районе стало свободно — даже не верилось, что можно ехать куда угодно и тебя не встретит ни одна шайка басмачей. Все было подчищено по спискам, составленным, конечно, заранее на основании данных разведки. Но эта чистка, понятно, еще не означала, что и корни басмачества ликвидированы, предрассудки, несправедливость, взяточничество, карьеризм и пренебрежение к людям, темнота и нищенство народа, бесхозяйственность и нечестность в аппарате — все это еще оставалось и с ними еще годы и десятилетия будет вестись борьба, т.к. сознание людей меняется медленнее, нежели их материальные условия, а эти еще не поддавались изменению, пока разве лишь в том отношении, что при проведении коллективизации административными, грубыми действиями были подорваны основы старого хозяйства, налаженного НЭПом и не созданы еще основы нового, более прогрессивного и в будущем более могущественного строя, который разовьется и начнет давать свои плоды уже к началу Отечественной войны против немецкого фашизма.