Д.М.Милеев. Воспоминания. Немцы

Дата публикации: 14.09.2014 3:28:18

Свой приезд я рассчитал так, чтобы успеть осмотреть лошадей, дать заключение и уехать засветло, чтобы добраться на ночевку к киргизам. Но на сей раз все было наоборот: немцы рассыпались в своем гостеприимстве и радушии. Мне даже неудобно стало за свою армейскую поношенную одежду, не очень свежее белье, в котором может быть уже завелись вездесущие вши, так как по пути я уже ночевал одну ночь у киргиз. После осмотра лошадей хозяин попросил посмотреть его коров, а потом и все его постройки, все хозяйство, машины, молоко, сыр, копчености и так далее. Конца этому не было. Я рвался вон, но меня все задерживали; начали просить соседи: у кого жеребенка посмотреть, у того корову, а один просил посмотреть его больную дочь. От немцев-чарикеров Отделения до них дошли слухи, что у меня большая аптека (ветеринарная аптека действительно была) и что многие выздоровели от моих лекарств. Я уверял, что я не ветеринар, не врач, людей лечить я не умею, но они настаивали — медицинской помощи в поселках не было. У девочки оказался сыпной тиф — эту-то болезнь я изучил на собственном опыте.

Наступал кризис, надо было поддерживать сердце, но что тогда можно было сделать? Где-то нашлась валерианка — и только. Главное было — меры карантина. На это согласились и сейчас же принялись за дезинфекцию всей домашней одежды, постели и помещений. Переносчик — вши. (Как потом я узнал, девочка поправилась; ее отец приезжал на завод и просил передать мне благодарность. Никто не заразился).

Потом были снова коровы, снова лошади, а дома была приготовлена пища т пухлая перина. Когда я уезжал, на улице (был душный апрельский вечер) перед открытым окном хороший квартет исполнял Чайковского, Мендельсона, Грига, Баха, Вагнера (скрипка, альт, виолончель и аккордеон). Прислуживала мне «горничная» в белом фартучке с белой наколкой на тщательно стянутой прическе, в длинной пышной юбке, прямо в костюме театральных эскизов Германии 18 века.

Все это было таким диссонансом ко всему окружающему, к тому, что переживала страна в это время, к моему настроению, что мне было не по себе. Они отгородились от всего жесткой стеной и хотят показать теперь свои добрые качества. Но я еще больше их ненавидел — их библиотеку в роскошных кожаных переплетах, всю на немецком языке, где рядом с церковной литературой соседствуют Гете и Шиллер. Шкафы на замках. Ключи у хозяйки. По моей просьбе мне дали ключ открыть, удивившись, что я знаю немецкий язык. По окончании гимназии не прошло и десяти лет; немецкий я еще не забыл, но тот язык, что мы проходили на разговорной практике на уроках нашего Фридриха Федоровича Летца, совсем не походил на жаргон, на котором говорили эти немцы. С моими издольщиками-немцами я хотя и упражнялся в разговорной речи, но душа не принимала этот жаргон и передо мной всегда стояла невидимая непроходимая стена; то был Гете и Гейне. Чужие, симпатичные немцы, та страна, о которой поэт сказал:

«Он из Германии туманной

Привез учености плоды...»

А здесь не было этой учености и той «Германии туманной» - здесь был институт собственности во всей его логически завершенной бездушной форме.

Вся постройка, мебель, обстановка напоминали город, но не русский, а именно немецкий. Коровник, птичник и конюшня были тут же. Из комнаты дверь отворялась прямо в помещение, отличавшееся чистотой и опрятностью — все животные находились под одной крышей. Светло и «колоссально»!