Дата публикации: 19.04.2015 2:39:09
Лошадь моя приучена была не отходить от походного имущества: с нее снималось седло, уздечка, все это вместе с продуктами и одеждой сворачивалось и оставлялось на день в стане, предоставляя мне возможность уходить по своим маршрутам.
Однажды, возвращаясь, я заметил неподалеку от стана следы лошадей — это было неестественно в этих местах и вызвало опасение — за лошадь и за себя. Ночь спал тревожно, а на утро решил выяснить обстановку. Внизу, в трех-четырех километрах лежал скотопрогонный тракт и естественно было предположить, что это были разбойники.
Густые кустарники и скалы скрывали местность подо мной, поэтому я спустился по боковому гребню так, чтобы мне виден был весь склон, и залег там, надеясь, что незнакомцы выдадут себя каким-либо движением. Внизу стадо за стадом прогоняли баранов, поминутно сквозь шум и грохот реки доносились посвист и крики пастухов. Хозяева ехали группами по 5-6 человек верхом, громко разговаривая, иногда, устраивая целую перекличку, заранее зная ненадежность этих мест.
Пролежав целый день и не обнаружив ничего подозрительного, я было решил, что это были случайные проезжие, какие-нибудь охотники, и решил подальше от беды все же переменить место стоянки, вернуться засветло, оседлать коня и перевалить в другое ущелье поспокойнее.
Но вдруг заметил высоко над скалами две фигурки; они двигались, очевидно собирали хворост и собирались кипятить свой кумган. Вскоре они разожгли огонь и дым легкой струйкой (днем воздух движется вверх) скрытый скалами стлался по ущелью в ту сторону, где был мой стан: теперь я понял, что запахи костра, иногда доносившиеся снизу — шли не от заночевавших где-либо скотопромышленников, а от моих соседей. Вели они себя беспечно, как дома, и мне не стоило труда подкрасться к ним на расстояние 10 шагов, так что я мог слышать их мирный разговор. Они говорили обо мне и моей лошади. Они уже знали, что накануне днем, я уходил в горы с ружьем, что лошадь они пытались поймать, но она не далась, что лошадь эту у «саяков» продать будет нельзя и что нужно ее переправить за Дарью (конокрады Таласа и Кетменьтюбе считали, что раз лошадь ушла за Сырдарью, то там ее никто не найдет — и наоборот, украденная за Дарьей должна быть переправлена сюда — не ближе. При этом везде на этом пути у них есть «свои люди». Теперь было ясно, что передо мной — не только те, что вышли сюда подкормиться даровой бараниной, но и профессиональные конокрады. В каменной нише, в которой они жили, лежало у них ружье, висели портянки, шаровары. Мирно беседуя и обсуждая свои планы, они почесывались (у каждого, конечно, была чесотка и особенно зудели их руки около огня) и охотились за жильцами, пуская их в огонь, одного за другим.
Встав из-за камня, за которым я сидел, и, направив на них свое ружье, я скомандовал им поднять руки и не двигаться с места. Они были очень перепуганы. Проверив все их имущество, отобрав патроны, я спросил — а где мясо, баранина, которую они ели (видно по их масляным губам)? Пол барана оказалось спрятанным в кустах; завернутое в тряпку и укутанное стареньким пустуном, оно лежало в холодке от мух. Хлеба не было. Мясо и черная смородина — вот было их питание.
Не найдя более ничего подозрительного кроме арканов, я велел им рассказывать все на чистоту, показав, что я уже все знаю о них. Расспросив кто они такие, откуда, какова семья — они рассказали все, что было нужно мне, не утаили по простодушию и своих имен, и имен родственников и знакомых. Оказывается они и меня знали и теперь извинялись, что приняли меня за другого — иначе они не стали бы пытаться красть лошадь. Принимая их извинение, я все же предъявил им требование — немедленно отсюда уходить и нигде у дороги не останавливаться, чтобы не вызвать с моей стороны крутых мер. Они не верили счастью своей свободы, предлагая мне свою баранину, но я сказал, что у меня есть мясо киика и в баранине я не нуждаюсь — оно пригодиться им дома для своих «бала-чака». Ружье им позволил взять, но припасы вышвырнул в воду. Обувшись и одевшись, поделив пополам баранину, перекинув через плечо курджумы с арканами и взяв свои палки (без альпенштока или «таяк» киргиз не ходит в горы), они быстро замельтешили вниз, подпрыгивая на камнях, улепетывая как можно быстрее от места, где сорвалось их предприятие, предвещавшее сытное существование и даже хороший куш в виде хорошей лошади, возраст которой их однако настолько заинтриговал (им не удалось посмотреть в зубы), что, несмотря на весь свой страх и дрожащий голос, один из них все же, после рассказа о своих родственниках, спросил каков возраст Вашего аргамака и сказал, что напоминает саякскую лошадь (это было верно; мой конь был родом действительно из Кетменьтюбе) где жили киргизские роды саяков, издавна приводивших для племени соседних Фергнских карабаиров тремя путями: из Намангана через перевал Кумбель в Чаткальском хребте, из Андижана — через перевал Каракуль и из Джалалабада — через перевал Кенкол в Ферганском хребте.
На севере Кетменьтюбинскую долину отгораживает от Таласса горная цепь Таласского Алатау с проходами к Ключевке через Урмурал, к Дмитровке через Бештам и к верховьям Таласса через перевал Алавель, Тусану и Утмек. К Иссык-кулю выход был через Джумгал — колесных путей в долину не было и замкнутость ее налагала свой отпечаток на весь быт и строй жителей Кетменьтюбе.
Однако и там был один русский поселок — Алексеевский, лежавший у слияния трех рек — Чичкана, Узунахмата и Нарына. Могучий Нарын начинался у границ Китая и, прорезая горную цепь Ферганского хребта и Чаткала, выходил в Ферганскую долину, где, сливаясь с Карадарьей, образовывал Сырдарью — сестру Амударьи.
Сырын бояса
Сырга барыб айт
Если у тебя есть тайна,
Пойди и поведай ее Сыру
(сыр — значит тайна)
К этим местам и влекла теперь меня моя стезя.